Читать книгу Мерцание зеркал старинных. Я рождена, чтобы стать свободной - Светлана Гребенникова - Страница 2

Весь следующий месяц мы с Федором приятно проводили время, принимали гостей у себя и наносили ответные визиты. Это составляло часть свадебного ритуала.

Папа с Дарьей Леонидовной отбыли в наше дальнее имение и намеревались оставаться там до весны.

Мы несколько раз побывали в гостях у графа в Гатчине, где он поселился с молодой женой. В доме на Мойке пока оставалась Катя Серебрянская, и отец почел за лучшее с ней не встречаться. Оказалось, что к своей жене Катеньке граф питает глубокое искреннее чувство. Орлов был влюблен как мальчишка, кутежи и чудачества остались в прошлом, он почти отошел от дел и полностью посвятил себя семейной жизни.

В конце февраля граф с молодой женой отбыл за границу. Им владела навязчивая идея произвести на свет наследника.

Однажды мне приснилась Наденька… Я смутно помнила сон. В сознании отпечаталось одно: Надя всё время спрашивала об отце. Я рассказала об этом Федору, и мы с ним решили навестить чету Желтухиных. Тогда я еще не знала, какая печальная участь постигла всю Наденькину семью…

По дороге в их имение я вспомнила, как на торжестве Василий Степанович поздравлял нас, пожимая мне руку. Он смотрел на меня улыбаясь, а в глазах была боль, и я поняла, что ужас, царивший в его душе со дня кончины дочери, после похорон не развеялся и он по сей день продолжает жить в этом кошмаре. И мне очень захотелось увидеть и его, и матушку Нади, поговорить с ними, вспомнить их дочь, как-то поддержать…

Когда мы подъезжали к поместью, я заметила, что на воротах и доме другие гербы. Лакей отворил и осведомился о цели нашего приезда. Я назвала свое имя, и нас пропустили. Оглядев особняк, я отметила, что он претерпел некоторые изменения.

Я вошла в дом, а Федор остался в карете. Сняв перчатки, я присела на диван и стала с волнением ожидать хозяев. Ко мне вышла элегантно одетая моложавая дама и, присев напротив, приятным голосом спросила:

– Чему обязана счастьем лицезреть вас, Наталья Дмитриевна? Наслышана о вашем торжестве и хотела бы, пользуясь случаем, поздравить вас лично. Позвольте представиться: Мария Львовна Беклешова.

– Благодарю и принимаю ваши поздравления. Но могу ли я видеть Василия Степановича и Прасковью Ивановну Желтухиных?

– Так вы ничего не знаете?

Я слегка развела руками:

– Простите, не понимаю, о чём вы…

– О! Милая барышня, это грустная история… Имение им пришлось продать, и его новые владельцы – наша семья. Естественно, мы сменили гербы и на доме, и на воротах, что, наверное, могло помешать вам отыскать эту усадьбу.

На душе стало совсем тяжело, я вздохнула:

– Право, никакие опознавательные знаки не смогли бы сбить меня с пути. Этот дом я обязательно нашла бы даже в кромешной тьме. Но, может быть, вы расскажете подробнее, что приключилось с бывшими хозяевами этой усадьбы?

Дама вздохнула.

– Там очень грустная история произошла… с их дочерью…

– Да, о смерти Наденьки я осведомлена… Меня интересует, что случилось потом. Я видела Василия Степановича на своей свадьбе и даже имела короткий разговор с ним, но он ни словом не обмолвился о переезде.

– Месяц назад Василий Степанович продал имение, это произошло сразу после того, как он похоронил супругу.

– Как? Прасковья Ивановна скончалась?

– Да милая, но не по Божьей воле, а по собственному соизволению.

Я в ужасе прикрыла рот ладошкой, дабы наружу не вырвался крик: «Бедная… бедная Прасковья Ивановна, она так и не смогла пережить утрату своей драгоценной дочери. Ее собственная жизнь обесценилась и, видимо, посчитав, что коптить небо больше незачем, она ушла…»

– А Василий Степанович стал излишне усердно прикладываться к рюмке, поигрывать, да так и влез в долги. И ему пришлось распродать бóльшую часть имущества, в том числе и знакомое вам имение. Я слышала, он отбыл в деревню, где когда-то жили его родители.

Я встала, поблагодарила даму за рассказ и покинула это печальное место. Вернувшись домой, я весь вечер печалилась по Наденьке. «Надин исполнила свое обещание. Как интересно: она являлась мне во снах, и это всегда совпадало с теми или иными ее предсказаниями…»

Более ничего примечательного о том времени я сказать не могу: оно не было отмечено какими-либо знаковыми событиями, которые достойны привлечь чье-то внимание.

Была уже середина марта. Федор не ошибся: я действительно находилась в положении, и в конце сентября мы ожидали пополнения в семействе. Будущий папаша был несказанно рад и гордо оповещал всех, что у нас непременно будет сын – наследник. Я улыбалась, отмечая про себя: «Что, интересно, ему от тебя наследовать?» – но вслух ничего не говорила. Странным образом я очень изменилась: характер мой стал более мягким, покладистым, и я уже практически не вступала с ним в споры.

Как только мне объявили, что я жду ребенка, пускаться в отчаянные приключения сразу расхотелось. До этого момента у меня еще было желание встретиться с Петром, но я никак не могла найти адреса, чтобы написать ему. Дважды я наносила визиты в салон к Настасье, но она сказала, что поэт у нее больше не появлялся, исчез, и след его простыл… Еще какое-то время я ждала от него письма, но потихоньку всё это стало отходить на второй план. Мысли мои теперь занимало лишь дитя, которое я носила под сердцем.

Федор ежедневно ходил на службу и часто бахвалился, что не за горами то время, когда он займет подобающий ему пост.

Свекор мой после свадьбы уехал в деревню, а свекровь осталась жить в нашем доме. Она основательно обжила свою комнату: там создавалось впечатление, что ты перенеслась в деревню, из которой она приехала.

За это время у нас случились два важных разговора. Один, неприятный, в самом начале – мы ругались и доказывали друг другу, кто прав. Мать восклицала, что я никогда не буду достойна ее сына, а я ехидничала: «Пускай ваш сын спасибо скажет, что я ему досталась. С его-то происхождением не в барских хоромах ему суждено было жить. А уж после того, что он содеял, ваш сынок не правой рукой его светлости должен быть, а в каталажке сидеть». Фекла, не найдя, что ответить, обозвала меня избалованной фифой и грозилась, забрав сына, отбыть восвояси. Только что-то медлила с отъездом, и мне смешно было смотреть на ее кривляния. Больше мы почти не разговаривали. Но как только стало известно, что я беременна, она тут же поменяла тактику. Улучив момент, когда Федора не было дома, она попыталась наладить отношения: выдавив скупую слезу, назвала меня дочкой.

– Вот шо я тоби кажу, дочка. Ради свого сына и будущего внука я готова забыть, як мы ругалися. И остануся з вами: кто ж окромя мене унучка понянчить? Федор Иванович и без меня там управится, чай, не маленький. Ну шо, мир?

Мать протянула мне руку. Вздохнув, я согласилась.

– Фекла Федоровна, могли бы вы после нашего примирения выполнить одну мою просьбу?

– Яку? Говори.

– Я знаю, что вы можете говорить по-русски правильно. Не ради меня, а для Феди прошу это делать. В наш дом будут приезжать важные гости, а вы своими, простите, корявыми фразами выдаете его происхождение. Он теперь не Цейкул, запомните это, а Фридрих Буксгевден, знатный вельможа. Ну не может у такого важного господина мать «балакать».

Выслушав меня, Фекла кивнула.

– Хотя и противно мне то, что он от родной крови отказался, но, ежели по-другому нельзя… будь по-вашему. Умею я говорить, верно. Думаешь, вовсе дремучая твоя свекровь? Ошибаесся, деточка. Я хоть и с южных краев, но дочь зажиточного купца, и батюшка ничего для меня не жалел: в городе я обучалась, прежде чем за Федькиного отца выйти. Так что не боись, перед вашими важными гостями не оплошаю. А шо ридну мову не забула, так отож и не плохо. Каждый корни свои помнить должон. Вот и я, живя на севере и разговаривая по-нашему, грела душу родными словами. Когда рожать-то тебе? – спросила мать без перехода, тем самым давая понять, что разговор на предыдущую тему завершен.

«Да, – усмехнулась я про себя, – недооценивала я тебя, бабушка. Не так ты скудна, как мне сперва показалось».

– В конце сентября.

– Позабочусь о тебе, не сомневайся. Я, знаешь, своей бабкой знахарским наукам обучена, многим в нашей деревне помогла. И травы знаю, и роды принимала. Люди меня ценят и уважают. А то, что ты внучка ждешь…

Я улыбнулась:

– А если внучка будет?

– Та и нехай будеть, – она вопросительно взглянула на меня, словно ждала, одерну я ее или нет; я промолчала. – Пусть будет, девки что, не человеки? Хоть понянчусь. От Федьки колы мальчонка родився, я знаешь, какая радыя была? Так Фроська-паразитка и близко меня к ему не подпустила! Сказывала: «Нехай женится, тоди и внука получите». А на что она ему сдалася? Старше на сколь годов, да и сын мой тоди в столицу собрался… Вот Фроська у разбитой крынки и осталася. А яка гордячка була… хвист задрала да побигла. А Бог – вин не Тимошка, бачить трошки, неча ей вредничать було.

Видя, что я скривила губы, свекровь усмехнулась:

– Ежели наперед у меня какое слово вылетит, так ты не серчай и не кривись, вмиг не переделаешься…

Я порой не знала, куда деться от неожиданной заботы свекрови. Она замучила меня «дельными» советами и буквально преследовала. Спасение я находила только в своей комнате.

Папенька вернулся домой, а Дарья Леонидовна так никуда и не уехала, продолжая оставаться подле него. Жили они в разных комнатах, но между ними были какие-то особенные, свойские отношения, и мне так и не удалось выяснить, насколько романтического толка. Казалось, что между ними крепкая дружба: парочка постоянно желала находиться в обществе друг друга.

Так проходили мои дни, один за другим. Живот рос, делая меня слегка неуклюжей. Я постоянно хотела есть и спать.

Федор был ласков со мной. Его излишняя забота слегка раздражала меня вначале, но потом я привыкла и уже не обращала на это особого внимания: «Пусть заботятся, коли им так нравится».

Я стала превращаться в какую-то квохчущую наседку, которая постоянно что-то сооружает и меняет в своей комнате и в доме. Мне хотелось достичь какого-то непонятного особенного уюта, которого я всё никак не могла добиться. Я меняла то одни детали интерьера, то другие, прикидывала, где будут расставлены забавные детские вещицы, которые придут в нашу жизнь с рождением ребенка. И в этой неспешной, приятной для меня суете текли дни.