Читать книгу Голоса и Отголоски - Тамара Николаева - Страница 9
Голоса
Истории 1946 года
ОглавлениеЛето. Енакиево
Времени до отъезда в Енакиево было в обрез. Все суетились, я тоже. И почему-то то и дело попадала кому-то под ноги.
«Будешь плохо себя вести, – предупреждает мама, – оставим тут одну». И, чтобы не мешалась, меня укладывают спать. Днем. Просыпаюсь. Тишина. Никого. Выхожу из спальни – чемоданов нет. Дверь из квартиры заперта. Все, понимаю, оставили! Может, смогу догнать и пообещать, что никогда-никогда…
Хватаю табуретку и выбиваю окно. Мы живем на первом этаже. Собираюсь выпрыгнуть и слышу, как соседка кричит: «Люба, Томка у тебя окно разбила!»
Вбегает мать, белая. Через час на поезд, а я, дрянь этакая… «Но вы же меня оставили!» – рыдаю я. «Тебя оставишь!» – кричит мать и бежит искать стекольщика, повелев сидеть на чемодане. Оказалось, его просто поставили за дверь. Но меня она все же оставит спустя несколько лет.
На чемодане сидеть было неудобно. Но надо. Родители меня все-таки с собой взяли.
Первый раз еду на поезде. И все говорят – смотри в окно, запоминай. За окном качаются проплывающие мимо дома, леса, встречные поезда, а внутри качаются полки, качается пол, качаюсь я… Приехали. На вокзальной площади пыль и грязь, на улицах – пыль и грязь, жухлая трава, бурьян вдоль заборов, невысокие беленые мазанки и голубые ставни на окнах, и мама говорит папе: «Вот и твое захудалое Енакиево Сталинской области». Так мне навсегда и запомнилось. Не знаю, какое оно теперь, а тогда даже мне, маленькой, бросилась в глаза унылость городка.
У калитки встречает бабушка – круглая, с торчащими во все стороны тесемками от фартука, от блузки. На голове – стожок седых спутанных волос… Оказывается, не помню ни голоса, ни имени!
Бабушка, не скрывая, не любила невестку. И меня в придачу. Зато вечером пришел младший брат отца Гриша с женой Катей. Оба оказались веселыми и шумно нам радовались. С ними мы и общались.
Вскорости соседка привела мальчика моего возраста – внука Петьку. Мы оба прямо-таки прицепились друг к другу. Как я теперь хорошо понимаю, детям непременно нужна компания. И сразу же принялись бегать по садам, рвать без спросу вишни. «Сейчас побежим в степь!» – сказал Петька однажды.
Он знал все тропинки между усадьбами, все дыры в заборах. Мы беспрепятственно оказывались в чужих садах. Наконец попали в степь. Мне показалась, что жизнь человеческая тут заканчивалась. За густо-зеленой полосой, куда ни глянь – ни деревца, ни кустика – серая земля с серыми островерхими горками на горизонте. Но перед серой необъятностью и нами кто-то набросал замечательно-полосатых зеленых мячей. Тут и там виднелись они среди зеленых больших, как лопухи, листьев.
«Мячи!» – изумилась и обрадовалась я. «Дура, – уверенно сказал Петька. – Арбузов, что ли, не видела! Это же бахча!»
Арбузов я раньше не видела. Это правда.
Петька огляделся – вокруг ни души. «Сейчас наворуем арбузов!» – мечтательно сказал он.
Из-за крайнего дома, звонко цокая по сухой земле копытами, вышла лошадь. Прошла мимо, решительно размахивая хвостом. Подошла к арбузам, понюхала, зачем-то послушала, наклонив ухо к арбузу. Прошла к другому, опять понюхала-послушала и вдруг ударила по арбузу копытом. Арбуз развалился на две части, брызнули в стороны ярко-красные ошметки, и лошадь принялась аккуратно выгрызать середину. Мы с Петькой просто остолбенели. А лошадь, тихонько поржав, видимо от удовольствия, направилась к следующему арбузу… Когда она расколола третий арбуз, Петька рванул к знакомой дыре: «Еще свалят на нас!» Не очень разбирая дороги, оцарапавшись и ожегшись крапивой, очутились в Петькином дворе. «Ну, ладно, – сказал мечтательно Петька, – тогда мы сейчас петуха разломаем!». – «Зачем?». – «А чтоб узнать, что у него внутри». Он исчез и вернулся с большим, ярко раскрашенным петухом. «Полезли на вашу крышу!» Крыша бабушкиного дома низкая с одного края, мы легко взобрались, и Петька принялся ломать петуха. «Держи! Держи! – командовал он, отдавая кусок за куском. И когда от петуха (как я поняла, повзрослев, сделанного из папье-маше) остался только хвост, Петька недовольно хмыкнул – «Ничего!»… И вдруг во весь голос заорал: «Бабушка, а Томка нашего петуха разломала!»
Тотчас прибежала его бабушка, заглянула на крышу, а я сижу, держа в подоле петушиные обломки… Попало мне от всех поочередно.
«Битая?» – увидев мое зареванное лицо, спросил дядя Гриша. Куча обломков петуха горкой лежала у моих ног. «Ага! Петькин петух», – все понял мой дядя. «Жорка!» – позвал он отца. И они принялись собирать и склеивать. Петух постепенно обретал нормальные очертания, а я мечтала о том, как мой (теперь!) петух раскинет крылья и мы полетим с ним в неведомые страны, где нет Петек, а живут люди с петушиными хвостами и крыльями. Добрые, веселые люди.
Так впервые столкнулась с неприкрытой и необъяснимой подлостью. И навсегда запомнила Петьку. Сначала опасалась всех мальчишек, пока не поняла – подлость не имеет ни пола, ни возраста…
Острота обиды на Петьку скоро забылась, но остался осколочек недоверия. Он где-то шебуршится: я здесь! Будь настороже! И упрямо сопровождал меня во втором путешествии в то же Енакиево. Я окончила школу, и отец подарил мне билет туда и обратно погостить у енакиевской бабушки.
Все та же мазанка, и та же на пороге совсем не изменившаяся бабушка с копной спутанных седых волос. Бабушка заглянула за калитку, убедившись, что я одна, вдруг широко улыбнулась. Тоже не изменившийся дядя Гриша взял за руку, как маленькую девочку и повел в дом. На комоде стоял…. петух.
Не часто выпадало мне так хохотать весь вечер. Но уж если и бабушка весело смеялась, стало быть, – есть от чего!
Вдоль забора росли те же, что и в первый детский приезд, невысокие сизые деревья.
Они поразили меня еще тогда, усыпанные странными плодами – косточками, обтянутыми кожицей. Кожица поблескивала серебристой пылью. От плодов во рту шершавилось, язык не ворочался, но все равно они мне очень нравились! Звали их там маслинами. Став старше, узнала, что на самом деле эти серебристые деревья называются – лох узколистный. И с тех пор родилось особое удовольствие – запоминать названия встреченных растений. Искала названия в разных книжках, позднее – ботанических справочниках. Испытывала прямо-таки счастье, соединив название и с рисунком, и с самим растением. Так и до сих пор – нет покоя, пока не узнаю имя травы.