Читать книгу Тридцать три ненастья - Татьяна Брыксина - Страница 28

Мзия по-грузински – солнце, Мзиури – солнышко, солнечный. Стопроцентной грузинкой Мзия Хетагури не была. Её отец, осетин Владимир Хетагуров, женился на прекрасной грузинке, у них родились две девочки – Ия и Мзия. Ия, кстати, фиалка по-грузински. Девочки выросли красавицами. Старшая, Ия, удачно вышла замуж, нарожала детей. Жили они в огромной, странной какой-то квартире с бесконечными переходами, ответвлениями, балкончиками, флигельками. Мы с Василием были однажды у них в гостях, многому удивились. Вот уж воистину грузины! Вся логика мироустройства в полном её отсутствии.

Мзия, на момент моего с ней знакомства, вторым браком была замужем за тележурналистом Вано Чхиквадзе. Фамилию мужа не взяла, сохранила девичью, переиначив её на грузинский лад – Хетагури. От первого брака у Мзии росла дочь Иринола, от Вано – сын Баадур. Иринола с ними не жила, выбрав по вполне понятным причинам семью тёти Ии. Полагаю, Вано и был инициатором такого решения.

В первый мой приезд в Грузию, в 1979 году, мы со Мзией лишь познакомились, а сдружились уже на ВЛК. Но и дружа, не бегали всё время рядом, как Шерочка с Машерочкой. У каждой своя жизнь, свои дела, свои интересы. Лишь вечерние часы становились общими. Как мы разговаривали! Как понимали друг друга! Мзия и Василия моего полюбила заочно. Прибежит из магазина, начинает опорожнять сумму, являя на свет божий то майки какие-то, то носки.

– Смотри, и Вано и Васо купила одинаковое! Подойдёт по размеру?

Прилетит из Тбилиси – чачу для Васо обязательно! А то и так скажет:

– Мама для Васо передала. А тебе – ткемали и чурчхелу.

– Мзия, но ведь она даже не видела нас ни разу!

– Не видела, но знает!

– Ну, передай маме диди мадлоба. А как мама по-грузински?

– По-разному называют. Я называю дэда.

Дэдой стала звать Кристину Васильевну и я, когда мы познакомились в Цхинвали. Поверьте мне: это была редкая женщина! Даже фамилия её, Тэдиашвили, была приятна моему слуху. И на всю жизнь запомнилась дата рождения – 6 ноября 1921 года.

На ВЛК Мзия поступала как поэтесса, но попросилась в прозаический семинар. В ней пробудился интерес к драматургии.

– За стихи мало платят, – говорила она честно, – а на одной пьесе, если её хорошо пристроить, можно жить годами.

Пристраивать и устраивать Мзия умела великолепно. В гости к ней то и дело приходили известные московские литераторы, критики, сотрудники столичных журналов. За щедрыми Мзииными столами чувильные москвичи расслаблялись и много чего обещали. Иногда и выполняли обещанное.

Ей вообще трудно было отказать. Светловолосая, зеленоглазая, невысокая, но хорошо сложенная, Мзия стильно одевалась, умела себя подать. В ней мало было от типичной грузинки. И живость, и кокетливость, небольшой, но опыт актрисы в прошлом делали её очаровательной. Мужчины млели.

В общежитии особо не развернёшься, и решила Мзия переехать на съёмную квартиру. Кристина Васильевна и Вано были категорически против – ведь им предстояло оплачивать квартиру. Кому же ещё! И Мзия вспомнила про мигрень, про невозможность жить и писать в общежитском шуме и гаме, хотя никакого шума на седьмом нашем этаже не было. Первой сдалась дэда, а за ней и Вано.

В прелестную однокомнатную квартиру на Текстильщиках Мзия перевезла свой «персидский шатёр», и я стала время от времени наезжать к ней с ночёвкой. А гостей, как ни странно, поубавилось. Одно дело – легендарное обиталище талантов в комнатных тапочках, и совсем другое – съёмная однушка где-то на Текстильщиках! Удобств больше, а шарм потерян!

Но подруга не позволяла ни себе, ни мне скучать. Однажды заманила к драматургу Владимиру Космачевскому, делившему жильё с курицей-несушкой, по-хозяйски кококующей за картонной отгородкой. Запах ужасающий! Выпендрёжный хозяин пригласил кроме нас каких-то московских актрисулек и дебелую вдову Александра Вампилова. Имени её я не помню, но была она гвоздём программы, исполняла плаксивые воспоминания о гениальном муже-драматурге.

В другой раз Мзия сорвала меня с очень важной встречи молодых поэтов с литературными критиками, проходившей на втором этаже ЦДЛ. Помню, были там Вадим Кожинов, Лев Аннинский, Владимир Бондаренко, Станислав Лесневский и человек двенадцать поэтов моего поколения – быть может, не самых громких, но подающих надежды. Я уже отчитала, внимательно слушала стихи других счастливчиков, отобранных на эту встречу… И вдруг заглядывает Мзия, энергичным жестом зовёт меня выйти.

– Мзия, что случилось?

– Ты тут глупостями занимаешься, а в дубовом зале Владимир Андреев даёт банкет по случаю премьеры в своём театре. Там столько будет знаменитого народа! Пойдём скорее! Нас Космачевский приглашает.

И что вы думаете?! Я соблазнилась банкетом с главным режиссером театра им. Ермоловой Владимиром Андреевым. Напротив меня, чуть наискосок, сидела сама Наталья Селезнёва. Помните Лидочку из «Приключений Шурика»?

Лесневский на семинаре попенял мне:

– Зря вы, Татьяна, ушли со встречи. Аннинский очень хорошо отозвался о ваших стихах.

Была ситуация и покруче. Сидим в ЦДЛ: я, Мзия и грузинская оперная певица Лали Микава, пьём кофе с пирожными. В дверях появляется разнаряженный под попугая жако Евгений Александрович Евтушенко, знакомый с нами со всеми.

– О, какие дамы! Возьмёте в компанию?

Тут же на столе появляются коньяк, закуски, фрукты, мисочка с дефицитными оливками.

За восторженными воспоминаниями о Тбилиси прошло энное количество времени, Евтушенко начал поглядывать на часы.

– Мне надо заскочить к девочкам во ВГИК, буквально на полчасика, а потом можем заглянуть ко мне. Я недавно получил целый ящик коньяка «Енисели» из Грузии, Джоан уехала с детьми в Англию. Поможете мне вечер скоротать? Не пить же одному!

И нас чёрт понёс! Студентки, получив от Евтушенко в подарок корзину фруктов, показывали нам акробатические этюды, Лали пела грузинские песни без аккомпанемента, мы со Мзией читали стихи – каждая на своём языке. Зачем? Почему? Понятия не имею. Так, видимо, захотелось всесильному мэтру эпохи поэтического бума. Но разве он принуждал нас? Нет, конечно! Сами повышали себе самооценку за его счёт. Это к тому, что, почувствовав себя марионеткой, я стала тянуть Мзию домой. Но нас не отпустили.

На улице Евтушенко сказал неожиданное:

– Что-то я устал сегодня. Поедем ко мне, посидим за рюмочкой, а потом мой водитель развезёт вас по домам.

Подъехали к гостинице «Украина», с левого торца вошли в подъезд, поднялись по широкой лестнице… Не помню, были там ковры под ногами или нет, но знаю точно: советские люди так не живут, по таким лестницам не ходят. И какой смысл вдаваться в детали, если очутились мы в комнате, застланной сплошняком белым мехом, с причудливыми креслами и столиками, изготовленными из монолитов карельской берёзы, как нам объяснил хозяин. Вот вам и «Братская ГЭС»!

Восемь комнат этого поразительного жилья поэту выделило Советское правительство, когда узнало, что в гости к нему собирается сам президент США Никсон. Нельзя же было ударить лицом в грязь! Ещё помню, что по белому меху были как бы случайно разбросаны хрустальные бокалы, из которых мы и пригубляли золотой «Енисели».

С тех пор стихов Евтушенко я остерегаюсь, не доверяю им. Но это моё личное дело. Уж извините, Евгений Александрович, за прямоту. Вы, наверное, хотели блеснуть. И если есть выражение «ужасающая бедность», то почему бы не быть и «ужасающей роскоши»? Может быть, это ханжество, но для певца народных страданий – чересчур слащаво. В середине-то 80-х!

Отъезжая от «Украины», мы глухо молчали. Что скажешь при водителе? Он и передать может. Хотя мои грузинские подруги могли и не думать, как я!

Когда на Мзиином горизонте появлялись интересные личности, она обязательно звала меня:

– Не убегай! Сейчас поедем ко мне кутить.

«Кутить» – её любимое словечко для обозначения лёгкого времяпрепровождения, даже когда предполагалось обычное чаепитие.

– А с кем кутить-то?

– Я познакомилась с потрясающей поэтессой из Никарагуа. Её зовут Альба. Она хорошо говорит по-русски. Как ты думаешь, что ей подарить?

– Почему надо обязательно что-то дарить, Мзия? Подари свою книжку.

В другой раз это был поэт из Сирии Айман Абу-Шаар.

– Поедем! Он виски обещал привезти и свежую клубнику из «Берёзки».

– А кто ещё будет?

– Много кто! Вот покутим!

Кроме виски и клубники Айман привёз много вкусностей, а для Мзии – синее шёлковое платье мусульманского образца. Ходить в нём по улице было бы нелепо, но для домашних приёмов очень даже креативненько.

Знакомство с сирийским красавцем Айманом будет иметь для нас долгое продолжение. Но об этом позже. Мы пообщаемся с ним и в Грузии, и в Волгограде. Но со Мзией Хетагури мы не только «кутили» и ездили по гостям – чаще сидели над переводами. В «Советском писателе» успешно продвигалась её книга «След стёртого слова», треть которой было доверено переводить мне. Подруга была довольна переводами. Сама она готовила ответную подборку моих стихов на грузинском, печатала их в тбилисских журналах и газетах.

Крепкие дружбы на ВЛК возникали не часто. Были завистники, были шептуны, начётчики и даже клеветники. Мзия тоже страдала от зависти и сплетен.

– Мзия, ты чего такая довольная? Опять какую-нибудь авантюру задумала? – спрашивал иркутянин Витька Смирнов.

– Какую авантюру, генацвале? Что ты имеешь в виду?

– Говорят, о московской прописке хлопочешь? Уже и квартиру облюбовала на Текстильщиках? И как это кавказцам удаётся в Москве устраиваться? Не иначе, партийного папика завела!

Мзия начинала злиться, переходила на крик, и я уводила её от греха подальше.

С Макеевым я её познакомила, когда он приехал ко мне на день рождения. Они сразу же приняли друг друга на веру, а потом и подружились. Я ещё напишу об этом. Наши грузинские путешествия – впереди. Но без московских страниц щедрое солнышко по имени Мзия не будет светить в полную силу, во всяком случае – для читателей этой книги.