Читать книгу Тридцать три ненастья - Татьяна Брыксина - Страница 31

С ейчас он солидный семидесятилетний писатель – Алексей Иванович Кучко, а тридцать пять лет назад, как мы Васька с Танькой, так и он – Лёшка. Правда, фамильярно друг к другу мы всё же не обращались: Таня, Вася, Лёша, но никоим образом: «Эй, Дунька, квасу принеси!»

Дружили с конца 70-х, вместе ездили на всякие литературные семинары, встречались на студии. И старшее окружение у нас было общим: Иван Петрович Данилов, Александр Михайлович Иванов, Александр Васильевич Максаев, Лев Петрович Колесников…

Легко нам дружилось, потому что нечего было делить, хитрости не было, соперничества, умничанья. Лёша по изначальной сути – технарь, мастер на все руки. Он и полку повесит, и утюг отремонтирует, и житейский совет даст. И в беседе хорош – не заорёт, не завизжит. Литература и журналистика – вторая его ипостась. Она ему нелегко давалась, через сопротивление некоторых писательских начальников, тоже ничем особо не блеснувших. Но плод, как говорится, созрел однажды, и сразу всё пришло: книги, членство в Союзе писателей, премии, награды. Сейчас Алексей Иванович уважаем даже барменшами писательского буфета Леной и Людой, а это кое о чём говорит. Они в людях разбираются.

Когда мы жили в Волжском, а Лёша на ул. Казахской Советского района Волгограда, расстояние между нами было нешуточное, но мы ездили, перемогая до пяти пересадок. Чаще ждали Алексея к себе, особенно в дни, когда я на пару дней вырывалась с ВЛК. Нам и вдвоём было хорошо, но хотелось чуть больше праздника, чем сидение наедине в привычной домашней обстановке. Кучко праздника добавлял не только своим присутствием, но и особым гостинцем, который приносил с собой – чекушкой чистейшего спирта. При озверевшем сухом законе это был ещё тот бонус!

Лёша работал на фирме, где электронику чистили медицинским этиловым спиртом, ну и… понятное дело.

Так и ходили, бывало, от окна к окну, смотрели на дорогу. И вот он появляется, милый, с тряпичной сумчонкой в руках.

– Вася, Лёшка идёт!

Приезжали и мы к нему на Казахскую. Комнатка у Алексея была не больше шести квадратов. В большей комнате проживала соседка баба Зоя, вполне миролюбивая женщина, не докучавшая одинокому соседу. На крохотной кухоньке мы жарили картошку, разбавляли спирток водой из-под крана. Позже к нам стала присоединяться миниатюрная девушка Нина, облюбованная другом на дальнейшую серьёзную жизнь.

Мы с Василием были свидетелями на их скромной свадьбе, но дружить семьями не получилось. Главное, что у них сложилась эта самая семейная жизнь. Некоторое время мы совсем редко общались, встречались лишь на писательских собраниях и случайных посиделках. Почему так – не берусь гадать.

А потом нас снова потянуло друг к другу, простились все недоразумения и сказанные мимоходом слова, в которых послышалось не то, что говорилось. Лишь домой мы друг к другу уже не заглядываем, хоть и живём во много раз ближе, чем в молодые годы. Нина мается спиной и ногами – зачем её напрягать? Да и мне лишняя топотня у плиты стала докучной.

Созвонимся с Алексеем и бредём в кафешку «Светлана», где кормят не очень вкусно, но цены терпимы. Друг наш любит рассказывать о бесценных своих внуках от единственной дочери Анюты, успешно вышедшей замуж за москвича. Разойдясь с первой женой Ириной, он смог сохранить прекрасные отношения с дочерью и найти общий язык с зятем.

С Ириной я не знакома, а Василий, ставший свидетелем их развода, до сих пор пеняет ему:

– Зря ты, Алексей, расстался с ней. Какая была красавица, какая статная! И причины-то серьёзной не было, так – молодая дурь!

По складу характера Лёша Кучко прагматик и аналитик, всегда знает: зачем и почему, где и сколько. Стихийность и авантюризм не для него! Вот взял себе за привычку ходить по четвергам в баню, и хоть землетрясение – собирается и идёт со своим веничком в Сурские бани. Потом заглядывает в бар Союза писателей, берёт соточку и закусить. Стакан минералки – обязательно. Если и мы там – радуемся! Значит, всё по плану, всё своим чередом.

Слово «похмелка» ему знакомо лишь гипотетически. До 12 дня – ни-ни! Раз в неделю – бильярд. И тоже в определённые часы. Раньше это был преферанс, но с гораздо большей страстью. Думаю, Нина, зная предсказуемость мужа, не мечется в окнах: где его черти носят? В определённый час он непременно дома.

Макеев не таков, был не таков. В молодости ни чура не знал, ни времени. Скажет: «Буду через два часа», а появляется с первыми звездами.

Одно время Кучко завёл себе дачу и даже купил машинёшку. Его, как человека сельского, всегда тянуло к земле, к простору. Он и книги пишет в основном о селе, о крестьянском укладе, склоняется к идеологии социальной справедливости, ненавидит олигархию. Мы тоже не либералы, но куда как терпимее к гражданским свободам и современному российскому обществу. Во всяком случае о коммунистах не тоскуем – дышло им в ребро! Ни разу в споре на эту тему мы с Алексеем не пришли к согласию. А в остальном – полное единодушие. Или почти полное.

Последние годы Кучко стал всё чаще выговаривать мечту о сельском доме, чтобы в город заявляться лишь по капризу души. Уверена, он стал бы хорошим хозяином подворья. И курочек бы завёл, и боровка, и книжечки пописывал бы на досуге. Но куда трогаться с хворой женой?

И нам с Василием хотелось бы жить на селе, с садиком-огородиком. Острастка всё та же: здоровье, физическое бессилье, страх одиночества в старости. Так что, Лёшенька, будем ходить пока в «Светлану», глядеть на белый свет сквозь городские окошки.

О Лёше Кучко я написала не «под общую гребёнку», а потому, что светло помнится наша молодая дружба.

Вот он идёт по дороге, а Василий кричит:

– Тань, Лёшка идёт!