Читать книгу Тридцать три ненастья - Татьяна Брыксина - Страница 33

Предуведомляю сразу: следующий мой герой настолько вошёл в нашу жизнь, что короткой зарисовкой здесь не обойдёшься. Он будет и будет появляться в этой повести, как появился однажды в Клеймёновке, радуя и меня, и вас. Речь о Петре Петровиче Таращенко, блистающем бриллианте на шершавой поверхности серого сукна нашей рутинной обыденности. В Клеймёновке я встретила уже родного Петю, а вот как я увидела его впервые.

В фойе ВЛК меня встретила озадаченная Нина Аверьяновна.

– Таня, по-моему, твой муж приехал. Шумный такой, широкий… Что-то начал объяснять, а потом направился прямо к Сорокину. Я ничего не поняла!

Сердце захолонуло от радости. Неужели Вася приехал? Без предупреждения?

В сорокинском кабинете увидела незнакомого молодого мужчину, крупного, яснолицего… и опешила.

– А вот и Татьяна! – сказал Сорокин.

– О, подруга дорогая, свет моих очей! А я новый друг твоего мужа, Пётр! – заявил незнакомец и сгрёб меня в охапку.

Очень быстро выяснилось, что Пётр с Василием познакомились совсем недавно на литстудии, что Василий его очаровал, и они стремглав стали друзьями, что в Москве у Петра живёт любимая девушка, что сам он – молодой прозаик, окончил Университет имени Патриса Лумумбы.

– Не мог же я не навестить жену друга! Валентин Васильевич, отпустите Татьяну! Нас уже цыгане в «Яре» ждут, и вся Москва у наших ног! Но какая стать! Какой рост! Женщина, достойная пера Маяковского!

У меня слегка закружилась голова. Я не столько обомлела от происходящего, сколько растерялась, утратив ощущение реальности. Проницательный Сорокин развеселился, поняв, что опасность мне не угрожает, и отпустил с занятий. Вышли на Тверской бульвар и Пётр спросил:

– Куда пойдём?

– Как куда? Ты же меня в «Яр» приглашал, к цыганам.

– К цыганам позже, а пока и перекусить бы не мешало. Мне только Светочке надо позвонить, она тут недалеко служит – корректором в «Советском писателе».

– Как тесен мир! «Совпис» на Воровского, с обратного входа в ЦДЛ. Туда и пойдём.

Мы уже сели за столик, когда она появилась. У Светланы как сотрудницы издательства имелся свой пропуск в ЦДЛ. Девушка мне понравилась: высокая, стройная, интеллигентная, хорошо одетая, очёчки на носу. А Пётр продолжал фонтанировать:

– Вот же Макеев, сладкий мой орешек, какую девушку оторвал! Что будем пить-есть? Девчонки, у вас деньги-то какие-нибудь имеются? На случай, если мне не хватит…

Когда мы расстались, посидев весьма скромно, я вышла на площадь Восстания и почувствовала восторг тишины и свободы. Ну и Пётр! А как дурил мозги «всей Москвой у ног» и цыганами в «Яре»! И всё же он мне понравился. А что говорун, так это не от пустоты! Просто такой человек.

Вернувшись после ВЛК в Волгоград, я обнаружила, что Пётр Таращенко везде: у нас дома, в Союзе писателей, на литстудии… Он знал духачей и художников, спортсменов и журналистов, зубных техников и научных сотрудников, телевизионщиков и частных предпринимателей.

– Ребята, хотите хороших шашлыков? Пойдёмте к дяде Мише на Набережную!

Мы шли.

– Хотите шампанского от пуза? Пойдёмте в «Интурист»!

Мы шли.

– Хотите рыбных деликатесов? Подходите к трём в «Океан» – Аратюнян угощает!

Мы шли.

Угощали везде, но весьма условно. А потом всей троицей спешили к нам домой, и Пётр, открыв кастрюльку на плите, начинал есть рукой холодные макароны, даже не дождавшись их разогрева. Но весело было – жуть!

Постепенно были оттерты в сторону все бывшие друзья. Остались только Петя и его гоп-компания: Саша Казанегро, Серёжа Аратюнян, Володя Короляш, Миша Попов, часто приезжающий из Москвы, ещё двое-трое.

В доме у нас стали появляться американцы, канадцы, англичане – очень симпатичные и очень непонятные. Их вели познакомиться с волгоградскими поэтами, а царил один Петя. Прекрасно владея английским языком, хохоча и опыляя любую компанию раскрепощённым обаянием, он выглядел хозяином местной богемы.

– Петя, а сам-то что ты пишешь? – спросила я однажды.

– Сдал роман в «Советский писатель», называется «Понтонный мост». Разве я не говорил?

Может, и говорил, да разве упомнишь всё, что им говорилось?

Роман вышел довольно скоро и поразил всех ясной лёгкостью письма, юмором, остротой сюжета. Вот вам и Петруша!

Во всей своей истинности Пётр открылся нам у себя дома. С отцом, Петром Яковлевичем, они жили в просторном, я бы сказала, элитном доме на Малой Франции. Так назывался район посёлка Металлургов, построенный заводом «Красный Октябрь» ещё до войны для своих работников. У рабочих дома – победнее, у начальства – покруче. Пётр Яковлевич, если я не ошибаюсь, работал одним из главных специалистов. Соответствующим был и дом: просторные комнаты, старинная мебель, книги, картины. На огромной кухне можно было банкеты устраивать. Широкая лестница вела в обустроенный подвал. Ну и веранда, естественно, садово-огородный участок, гаражи, сараи… Недалеко, в подобном же доме, жила Петина сестра Татьяна с семьёй.

Познакомившись с этими замечательными, умными, хлебосольными людьми, я поняла, что Пётр – сплошь настоящий. То, что сначала казалось фанаберией, было в нём от внутренней свободы, обеспеченной жизни. В присутствии отца Пётр внутренне подбирался, становился домашним. Богемный флёр улетучивался, и открывалась тонкая душа умного, деликатного человека.

Пётр Яковлевич всё равно ворчал, просил Макеева:

– Вася, подействуй на этого оболтуса. Ему пора серьёзным делом заняться, обзавестись семьёй, а он надумал в писатели податься.

Уже ни один праздник мы не встречали друг без друга, собираясь чаще всего дома у Петра. Татьяна Петровна пекла великолепные пироги. Её сыновья, Андрей и Дима, снохи и внуки легко перешли с нами на «ты», полюбили, как родных. Постепенно в Петрушин водоворот стали втягиваться и прежние наши друзья: Ира с Костей Кузнецовы, Володя Овчинцев, Толя Данильченко, Лёша Кучко. И Пётр начинал их любить, как полюбил нас.

Как-то Пётр объявил, что хочет познакомить нас со своей волгоградской любимой женщиной.

– Не со Светой? – удивилась я.

– Нет, её зовут Маша… Если быть точнее – Наташа, но я зову её Маша. Ещё и Люда есть, но пока Маша! Она вам понравится!

В Ворошиловском районе мы вошли в дом сталинской постройки, позвонили в дверь на первом этаже. Нам никто не открыл, и Петя достал свои ключи.

– Входите, не стесняйтесь. Эту квартиру для Маши снимаю я.

На столе лежала записка: «Петя, я уехала к родителям в Царёв. Буду дня через два. Наташа».

– Ну и отлично! – заключил Пётр. – Погуляем без неё.

Бутылка спиртного нашлась. Мне поручили сварить макароны с карри. Больше ничего не было. Карри по незнанию я пересыпала, но поужинали кое-как. Там же и остались ночевать.

С Наташей мы вскоре познакомились. Невысокая, очень милая, открытая, добрая… Жила она тем, что шила на заказ стильную одежду для элитных клиентов.

– Трудно выживать? – спросила я.

– По-разному, но скорее трудно.

– А Пётр не помогает? Хорошо, что хоть квартиру оплачивает.

– Что? – захохотала Наташа. – Это он вам сказал? Нашли кому верить!

…Когда мы узнали, что Наташа беременна, очень надеялись на скорую их свадьбу. Родилась девочка. Её назвали уже по-настоящему Машей. Пётр дитя признал, но не женился.

Василий понятливо защищал друга:

– Он ещё не накобелился.

Свой нос в их дела мы не совали. К чести Петра следует сказать: своих женщин он не обижал, не унижал, не бросал коварно – со всеми дружил по мере возможностей.

Когда же мы с Василием решили узаконить наш затянувшийся гражданский брак, Пётр привёл с собой Наташу. Она держала в руках зимний жёлтый букетик – очень трогательный.

Пётр Петрович долго ещё оставался для нас Петей, Петенькой, Петрушей. Каких только авантюрных чудес мы не пережили вместе с ним! Но были и скорби, и печали, в том числе и уход из жизни замечательного Петиного отца – Петра Яковлевича.

Наташа с Машей уехали на ПМЖ в Голландию. Рассосались по жизни многие друзья, а некоторых уже и на свете нет. Петя бросил курить и лишь изредка пригубляет красного вина. Кто бы мог подумать! Друзья ли мы сейчас? Хочется верить, что да. Но зависит это не от нас, не от Пети, но исключительно от его законной жены Ирины Коммунаровны.

Но мы не прощаемся с ним. Читайте внимательно! Он ещё порадует вас.