Читать книгу Тридцать три ненастья - Татьяна Брыксина - Страница 30

Рисунки по памяти
Кустодиевские красавицы отдыхают

Оглавление

Помните «Русскую Венеру» кисти Кустодиева? Так это – точь-в-точь моя подруга Ира Дубровина! Разница лишь в том, что лицо кустодиевской Венеры не обезображено печатью интеллекта. А Ира, девушка моего возраста и роста, была в молодости не просто красива лицом, но ещё и в меру умна.

Мы познакомились на станции метро «Университетская», где собиралась группа выступальщиков перед студентами МГУ. Удивительно было увидеть девушку столь внушительного формата и абсолютной раскованности. Маленький, как известно, жмётся к маленькому, большой – к большому. Нам было комфортнее находиться рядом: две гагары – уже стая! И пусть посторонятся девочки-припевочки – 90-60-90 с кавалерами не выше 175. Взаимная симпатия возникла сразу. Оказалось, Ира работает редактором отдела художественной литературы в издательстве «Советская Россия», дружна с поэтами Валентином Устиновым и Александром Бобровым, бывала на седьмом этаже нашего общежития: одним словом – свой человек! Ира оставила мне телефоны – домашний и служебный.

Студенты МГУ нас приняли снисходительно, но угостили чаем после творческой встречи. Тщета наших усилий была очевидна. Им подавай Евтушенко с Вознесенским, Окуджаву с Ахмадулиной, а приехали никому не известные провинциалы в сопровождении окололитературных тётенек, придумавших эту встречу.

В «Советской России», куда я стала наезжать часто, речи о себе даже не заводила. Мне хотелось, чтобы там узнали Макеева, заинтересовались его поэзией. Ведь стоил он того!

Ира ставила мне чашечку кофе и просила почитать чего-нибудь. Редакторские дамы отрывались от работы и слушали макеевское, типа:

Не занимать ума и силы,

Не зрить разбег чужой судьбы,

Занять бы горести осины,

Занять бы робости вербы,

Чтоб ради шелеста простого,

Захороня навеки злость,

Взамен оставленное слово

Средь веток тонких прижилось,

Чтоб жизнь текла и совершалась

В неиссякаемой тиши

И чтоб душа не отрекалась,

Не отрекалась от души.


Какой бы любящей и зависимой женой я ни была, не фигнёй же людей обольщала, а настоящими стихами. С этим никто не спорил. Мол, можно и рукопись рассмотреть!

Ира Дубровина, повидавшая в «Советской России» многих и многих соискателей издательских позиций, приняла Макеева страстно, вызвалась перепечатать его рукопись. И работа закипела. Стопка «беловых» текстов росла на глазах. Однако старший редактор отдела попеняла мне:

– Зачем вы Ирину Васильевну нагружаете? У неё много текущей работы. Сами подготовьте рукопись и приносите.

– Да я бы помаленьку… – пыталась было возразить Ира.

Но работу пришлось свернуть. Решили, что я привезу готовый материал из Волгограда. И то – какая удача!

Готовую рукопись привезла лишь через полгода, а удача хвостиком вильнула. Началась перестройка, и всё поменялось. Потерянное время оказалось роковым для книжки Василия. Не зря говорится: куй железо, пока горячо!

На дружбу нашу с Ириной это никак не повлияло. Мы продолжали ездить в гости друг к другу, заглядывать в ЦДЛ. Иногда я ночевала у неё на 4-й улице 8 Марта. Замечательные Ирины родители были гостеприимны, но оба болели. Отец практически не вставал с постели. Я почти не общалась с ним, лишь заглядывала поздороваться. А у мамы были серьёзные проблемы с сердцем. И всё же домашняя атмосфера становилась отдушиной для меня после общежитского многолюдия. А ещё у Иры были две замечательные подруги, тоже сотрудницы «Советской России», но из других отделов – Маринка Нестерова и Лена Ладонщикова, дочь известного детского писателя. Кстати, замуж Лена вышла за моего однокурсника, белоруса Алеся Кажедуба. А Марина крутила роман с известным прозаиком-патриотом, пожалуй, самым ныне известным. Девочки охотно приняли меня в свою компанию, и мне не раз довелось погостить в доме Ладонщиковых, посидеть в ЦДЛ в компании писателя-патриота, рядом с которым часто обретались прозаик Владимир Личутин и критик Владимир Бондаренко.

В доме у Иры, в комнате её с птицей счастья, подвешенной к потолку, часто собирался интересный писательский народ. Пили по чуть-чуть, предпочитая чай, кофе и добрую беседу. Завозила и я к ней своих друзей-волгоградцев, приехавших в Москву. Петя Таращенко с восторгом воспринял Иру и её формы:

– Отпад! Кустодиевская красавица! Не иссякла ещё русская порода!

На второй год моей учёбы я уговорила Ирину ехать со мной в Волгоград на Октябрьские праздники. Встретили нас Василий и Лёша Кучко, обещанный Ирке в качестве потенциального жениха. Оба с потрёпанными букетиками дубков, что поразило меня несказанно – редкая галантность!

Одинокий на тот момент Лёшка оторопел:

– Вот это женщина!

Но я-то сразу поняла: дела между ними не сладишь! Во вкусе Кучко были женщины субтильные, миниатюрные. Улучив минуту, я всё же наседала:

– Лёша, это то, что тебе нужно! Добрая, красивая, с московской жилплощадью, редактор в издательстве к тому же!

– Таня, я не справлюсь, – сказал, как отрезал, Кучко. Но знаки внимания моей подруге всё же оказывал.

Поехали в Волжский, отметили встречу, раздухарились. И тут на Макеева нашло:

– Хочу искупаться в Ахтубе! Только надо водки с собой захватить.

– Вася, ноябрь на дворе! Не сходи с ума.

Но Василия было не остановить. И мы пошли. Благо, до Ахтубы недалеко. Обтоптав ледяные закромки, безумец нырнул в воду, но на долгое плавание его не хватило. Выскочил, фыркая. Я кинулась к нему с махровым банным полотенцем. А Ира визжала от восторга:

– С меня бутылка водки и мёд!

Дома намешали водку с мёдом, налили Макееву полстакана и погнали под горячий душ. Ничего, даже не закашлял!

Ближе к ночи Ирина с Алексеем вроде бы как начали находить общий язык. Он явно ей понравился, но было ли что между ними – история умалчивает. На следующее утро Кучко повёз Иру показывать Волгоград, а мы остались дома.

И в самом деле, почему бы им было не пожениться? Так я думала тогда. Ан не срослось! Хотя Ира какое-то время жила надеждой на Алексея.

Позже она вышла замуж за писателя Юрия Сергеева, казака, уроженца нашей области. Ради неё (или Москвы?) он оставил семью где-то на юге России. Ира взяла себя в руки, сильно похудела, отрастила косу и превратилась вдруг в отменную казачку, чего не получилось из меня. Но я и не стремилась оказачиваться.

Ещё до её замужества Макеев поехал в Москву на съезд писателей России, где ему выдали сертификат на приобретение товаров повышенного спроса. Он позвонил Ире: «Что Татьяне купить?» – «Без меня ничего не покупай!» – распорядилась подруга. В итоге они купили мне французские духи «Мажи нуар» и две рубашки для Василия.

Ночевать Макеев поехал к Ире. Вечером звонит:

– Тáнюшка, я тебе французские духи купил!

– Какие?

– Не клади трубку, сейчас покажу!

Ревности не было. Я доверяла им обоим, но лучше бы он остановился в гостинице. Не очень это правильно – ночевать у одиноких подруг жены! Тем более в хмельном состоянии. Я ничего не сказала Василию, но сердце что-то царапнуло.

Некоторое время спустя в Москву поехал Петя Таращенко, попросил дать ему Ирин адрес. Я дала. Но в это время там уже появился Юра Сергеев.

И вдруг раздаётся странный, дикий звонок по телефону:

– Ты кого подсылаешь к моей жене? Хочешь, чтоб я тебя шашкой порубал? Не смей больше появляться на нашем горизонте!

Я ажник опешила. На этом и закончилась моя дружба с кустодиевской красавицей Ирой Дубровиной. Окольным путём узнала, что у них с Юрием родился сын Василий. Назвали его так в честь Ириного отца.

Человек, как говорится, предполагает… Прошло лет пять, и звонит Ира:

– Танечка, мы с Юрой едем в Волгоград. Там у них казачий круг состоится, на высшем уровне. Программа сумасшедшая! Сначала заедем в Кумылгу, к его родне, а потом…

– Потом – что, Ира?

– В Волгоград… Ты примешь нас?

– Конечно! И буду очень рада. Только позвоните накануне.

В это время мы жили уже в нынешней квартире. Тесниться не пришлось бы.

В день, когда они появились – без звонка, кстати, к нам, заранее предупредив, зашёл Володя Овчинцев с гитарой и подругой. Мы всегда радовались ему. Светлый, весёлый, деликатный – он умел создать праздник своим присутствием. Принёс гостинцы, сел без церемоний к скромному столу, шутил, пел что-то под гитару, если память не изменяет – свою «Курортную любовь», и нам было хорошо. Тут и пришли моя Ира Дубровина и её Юрий Сергеев. Просто позвонили в дверь и сказали:

– А это мы!

Восторги, поцелуи – всё было. Была искренняя радость, но Юра тут же убежал на встречу с казачьим атаманством Волгограда. Что-то в Ире настораживало меня: чужие глаза, начёсанная для антуража коса венком вокруг головы, блузка с баской на казачий манер – нелепая на похудевшей, но всё ещё очень крупной Ириной фигуре. Ей хотелось выглядеть под него, своего атамана – смешно, конечно!

Присоединиться к нам она отказались:

– Я буду ждать Юру. Можно пока полежу немного?

Наше тихое застолье было нарушено, потеряло интимность. Часа через полтора в дверь позвонили. Пришёл Сергеев, а с ним человек пять казаков в фуражках и портупеях. Я опешила.

– Юра, надо было предупредить, что ты придёшь не один. У меня гости, свои разговоры. Если согласны на чай – заходите.

– Хочешь сказать, мои друзья тебе не ко двору? – весьма агрессивно заявил бесцеремонный гость. И совсем уж громким голосом: – Ира, собирайся! Пойдём в гостиницу!

Ушли, бросив холодное «пока» на прощанье. А я и не очень-то расстроилась. Хотя… побыть, поговорить с Ирой мне очень хотелось.

Через какое-то время снова звонок в дверь. Открываю – на пороге атаман волгоградского округа Бирюков Александр Алексеевич.

– Простите, я немного опоздал. А где остальные?

– В гостиницу ушли, Александр Алексеевич. От чая отказались.

– Ну что ж, пойду догонять.

Мои гости сразу повеселели. Володя Овчинцев не смог скрыть удивления:

– Татьяна, а ты с характером! Не стала прогибаться под нахала и правильно сделала. А Сергеев-то каков! Чуть что – и в штопор!

– Перед Бирюковым неудобно…

– Он умный человек, поймёт.

Такая вот история!

Позже я написала Ире письмо, отправила наши новые книги, но ответа не последовало. Мои объяснения с извинением, считай, не были приняты. Вольному воля! Но, ей-богу, лучше бы я тогда приняла этих казаков! Как ни раскладывай пасьянс – итог неутешительный! Не зря мне крёстная всегда говорила: «Сначала подумай, а потом сделай».

– Ира! – кричу я «через тысячи нас разделяющих вёрст», – будь счастлива!

Тридцать три ненастья

Подняться наверх