Читать книгу Недосказанность на придыхании - Татьяна Миллер - Страница 12

Я обещала Вам историю. Помню. «Обещание есть обещание». Была такая телевизионная реклама «Allianz» в 1999 году, с маленькой девочкой и словами об обещаниях …: «Обещание есть обещание».

Невероятно, но я смогла найти её на youtube для Вас и размещу в блоге.

Я смотрела эту рекламу по нашему телевидению, весь вечер 7 Марта 1999 года, когда укладывала вещи в чемодан для моей поездки в США на следующее утро. Поездки, из которой я уже никогда не вернулась, хотя страстно обещала.

«Обещание есть обещание»…

А моё обещание было – рассказать Вам о медитации… или о моей забаве с курящими мужчинами …. Одной из «нескольких»…

Видите ли… я получаю удовольствие от наблюдения за ними, но не торопитесь закидывать меня в список извращенок и пошлячек, принимая меня за тех, кто подглядывают за полуобнажёнными на пляжах и тем возбуждаясь, – мастурбируют в кустах.

Мой, кажущийся с виду омерзительный интерес, обогащает мою Душу и носит характер эстетический.

Меня интересуют исключительно мужчины, ибо курящая женщина – всегда вульгарна, а та, которая нет – на фотографиях, видео, – она на самом деле, не курит, а лишь позирует за деньги.

Далеко не все курящие мужчины привлекают моё внимание, более того, – это должны быть курящие исключительно в определённых ситуациях.

Одна из этих «определённых ситуаций», это – когда мужчина одиноко сидит у стойки полу-сумрачного задымленного бара и непременно о чём-то отрешённо думает. Вот эта деталь: «отрешённо думает» – обязательное условие.

В одной его руке – стакан, а в другой – сигарета между пальцами. Топорно уставившись в одну точку, он сидит, ссутулившись и обмякнув, вдавив грудью в стойку, облокотившись на неё одним или двумя локтями и лишь изредка, по принуждению инстинкта, заторможено, как в замедленной съёмке, смыкает и размыкает веками глаза. Безразлично переводя, наконец, свой взгляд с безжизненной точки, он, чаще всего, рассматривает давно насмерть зазубренный типичный барный стакан: бестолково крутя его в пальцах, приподнимая угол и снова опуская, или равным образом потирая по одному и тому же месту большим пальцем руки.

Ему нет дела ни до музыки, ни до присутствующих, ни даже до напитка: всё это он намеренно игнорирует и поглощён лишь только своей глубокой думой, которая по отсутствию какого-либо выражения чувств в глазах и пространственного в них взгляда, – окончательно неразрешима. К этому заключению он пришёл некоторое время назад, а поэтому на его лице уже нет отражения перенесённых боли, страдания, переживаний. Нет и надежды. Ничего нет. Кроме пустоты и одеревенелости, которые временно прерываются глубоким затягиванием очередной дозы никотина, загоняя его в лёгкие, чтобы тут же, тяжело, небольшим рывком, вернуть его назад, выдыхая увесистый груз дыма с обрубками и обломками, накопленного в Душе. Освободив себя от этого частичного бремени, и тем, словно немного облегчив Душу, он на мгновение будто просветляется, резко закидывает в рот и проглатывает некоторое содержимое стакана и даже озирается по сторонам, но всё это только на мгновение: тут же, видимо вспомнив всю человеческую тщету, он опускает голову и вновь печально возвращается к своим размышлениям.

Каждый раз, затягиваясь сигаретой, он прищуривается, словно всматривается вдаль, на горизонт своей Души, пытаясь получше разглядеть.

А я сижу чуть поодаль, одна, за маленьким столиком и, украдкой, сбоку, за ним наблюдаю… мне необходимо видеть лишь его профиль, а не фас… и, конечно, он ни в коем случае не должен меня подловить или даже почувствовать, даже спиной: он является объектом такого необычного интереса…

Бар полон всякого сброда: народ шумит, ржёт, галдит, стучит по столам, хлопает в ладоши, бряцает бокалами, стаканами.. постоянно кто-то проносится – промелькивает перед глазами, – — – но мне всё это безразлично, я ничего из всего этого не слышу и не замечаю. Я, также, как и объект моего обозрения – отсутствую: настолько он поглотил всё моё внимание, словно ласково обнял Душу и убаюкал.

Продолжая осматривать его, жалость с милосердием овладевают мною… Я едва ли сдерживаюсь, чтобы не подойти и не начать беседу с ним: успокоить, приласкать, приложить свою руку к его…

Расслабляясь до опасной черты, он настолько глубоко погружается в свой внутренний мир, что теряет ощущение реальности и представления своего местонахождения. Его здесь нет. Он и не замечает, что с него соскальзывают одна за другой маски и его Душа предстаёт… почти обнажённой … «Почти»: как если бы у рубашки расстегнули 5—6 пуговиц, а 2 последние – не тронули. Вот благодаря этим 2 пуговицах он остаётся прикрытым и защищённым, и только поэтому, Душа его обнажена не полностью… она по-прежнему настороже.

Находясь всего в нескольких метрах от него, я могу не только близко подойти к его внутреннего миру, но и дотронуться до его Души… потрогать её, вдохнуть… даже испробовать… но вот зайти в неё – этого мне уже не позволено: я так и остаюсь робко стоять у её дверей.

Хотела бы я узнать его мысли? Нет. Это равносильно чтению чужих писем за спиной. И вот уж это он бы непременно заметил. Я и без того через меру нарушила его личное пространство: ещё немного, лишнего полувздоха и я причиню непоправимую гибельную травму, брошу грязью… вызову неприятные чувства в человеке …возможно даже его уход.

Оттого я едва ли дышу.

Уловил ли кто из этой разбубёной толпы, что я кого-то пристально изучаю? Вряд ли: они все были настолько увлечены собой, своими друзьями, любовниками, визави, алкоголем, табаком…

Но тут мой «разглядываемый» внезапно возвращается в реальный мир и трансформируется:

В последний раз он торопливо и деловито затягивается окурком сигареты, нещадно тушит его, забивая в пепельницу, залпом закидывает в рот бурые остатки из стакана; уже вставая, достаёт бумажки из кармана, бегло с неприязненностью, отбирает их пальцами, небрежно бросает отобранные на стойку и – спешно выносится прочь уже с совершенно другими мыслями.

А я остаюсь… С болью в Сердце и бездонным сожалением, провожая его взглядом, который тщетно пытается его удержать.

От потрясения подмеченной мною сцены, я резко отвожу глаза и стыдливо их прячу, изображая неожиданный глубокий интерес к своему скромному ординарному бокалу вина. Прячу их от посторонних: дабы те не увидели в моих глазах то, что открылось моим.

Вы можете посмотреть иллюстрацию к моему письму: «Pub In Dublin», 1950s

Фотограф: Hans W. Silvester