Читать книгу Недосказанность на придыхании - Татьяна Миллер - Страница 4

Есть определённые события в жизни людей, пережив которые, они обязаны рассказать: будь то в поэтической форме, литературной, кинематографической, живописной – не имеет значения.

И никто не спрашивает: хотят ли они этого или нет, способны ли они к творчеству или бесталанны, посильно ли им – физически или душевно, или – совсем никак.

Никто их не спрашивает.

Это – их человеческий, гуманный и христианский долг. Дело совести. И рассказать, именно как автобиографический текст: оголённое и беззащитное исповедание, взятое из самого корневища Души, а не как метафорическую выдумку или мемуарное самолюбование, которые пишут некоторые литераторы.

Дабы остальные – знали: это, «такое,» – существует. Это – «такое», – живёт среди нас. Это – «такое», – ходит по Земле. И это, – «такое» – дышит одним и тем же, с нами, воздухом!

Вот их имена:

Yelena Weinraub (Елена Вайнтрауб, Штат Невада, США)

Lyudmila Shchcerbak (Людмила Щербак, Рига, Латвия)

Victor Shcherbak (Виктор Щербак, Рига, Латвия)

Linda Liecty (Линда Лиекти, Штат Флорида, США)

Judge Michael Sharrit (Судья Майкл Шерет, Штат Флорида, США)

Ashley Towns (Эшли Таунс, Штат Флорида, США)

Ashley Spears (Эшли Спеарс, Штат Флорида, США)

Freda Floyd (Фрида Флойд, Штат Флорида, США)

Alison Brooke Boyd (Алисон Брук Бойд, Штат Флорида, США)

Helen Monarch (Хелен Монарк, Штат Флорида, США)

Ashkan Mousavinasab (Ашкан Моусавинасаб, Штат Невада, США)

Вне зависимости от того, каким истязаниям, издевательствам, унижениям, оскорблениям и нравственным пыткам, я и мой муж ни подвергались с Вашей стороны в продолжении 4 лет, Вам так и не удалось сломить нас и обратить в таких же нелюдей, коими являетесь Вы сами, как бы ни старались!

Да простит Вас Господь. Если сможет. Ибо такое – не прощается.

Я пишу из маниакального круглосуточного страха, непреходящего ужаса, пишу с надеждой, что отписавшись-отмучившись, я освобожусь от всего этого немыслимого, нечеловеческого кошмара. Я пишу с мольбой, что всё это – я выкорчую, выдавлю из себя, и моя Душа, обретёт наконец, покой: на этих печатных листах.

Я восстаю против беззакония, коррупции и лжи, выступаю в защиту справедливости на стороне тех, кто не способен себя защитить от гнёта и беззакония ничтожеств. Если я не воспрепятствую, – здесь и сейчас, – эта безнаказанность продолжится и ожиреет ещё больше, продолжая рушить и губить жизни людей, их, ни в чём неповинных, детей.

Я пишу, чтобы восстановить истину, напомнить и вернуть память тем, кто с таким удобством и уютом, подзабыл события, которые самому низкому и подлейшему человечешке, невозможно забыть.

Все описанные события в книге – мною с мужем пережитые, а представленные имена и личности, – ради истины и справедливости, Автор сохраняет именами подлинными, за исключением адресата, к которому обращены письма. Прошу обратить внимание: этот персонаж – вымышленный и воображаемый, и в моей жизни – никогда, не присутствующий.

Я выбрала эпистолярный жанр, именно потому, в продолжении 3 десятилетий, почитала его более всего в литературе, и ещё потому, что он прекратил своё существование: мы более не пишем писем. Мой роман – попытка его возродить. Вдохновением явилась повесть «Письмовник», современного русского писателя, Михаила Шишкина.

«Я обо всём напишу… я всё расскажу… Но не сейчас.. сейчас невозможно. … Но я непременно расскажу. Когда всё пройдёт. Когда всё это пройдёт.»

– из предыдущих запиcей моего дневника.

Но оно не прошло. И ещё очень долго не пройдёт.

Оно никогда не пройдёт. Не закончится, не завершится.

Это уже очевидно с неумолимой ясностью и жизненной правдивостью.

Я всё ждала и терпела, что «пройдёт», тогда уже будет легче «всё рассказать». Оттягивала, откладывала до того, когда же наступит это «пройдёт и закончится», чтобы не писать в те прискорбные месяцы, дни и часы, а дождаться же наконец, пробуждения и освобождения: выхода из этого ада, а вместе с тем, – и обретения душевного облегчения.

Дойдя же, наконец, к осознанию того, что оно никогда не пройдёт, меня, – забившись в угол и скукожившись, – подавленно повергло в страх и упадок, что это я уже рассказать не успею.

А потому, я распахиваю файл в Word и начинаю скороспешно печатать – судорожно спотыкаясь и задыхаясь – днями и бессонными ночами.

Прежде, моя речь текла неторопливо и безмятежно как горный, утренний, весенний ручеёк… так легко и прозрачно, непринуждённо и совершенно искренно… Приводя в восхищение непринуждённым умением ловко перемешивать и при этом стройно укладывать слова, я находила то самое нужное, стройное, подходящее. И, казалось, для многих, было неважно, что я говорила или даже о чём именно, поскольку я продолжала свою речь.

Однако, сейчас, всё, что я могу сказать, это – беспомощно махнуть рукой и в безнадёжности бросить голову ниц, как отказ от слов, которые не в состоянии ни выразить, ни пересказать всего произошедшего, и по сею минуту, происходящего, лишившего меня веры в людей и в саму жизнь.

Денег – 5 долларов, чтобы купить наклейки: русские буквы на клавиши, – у меня нет, а потому печатаю вслепую, угадывая, под какой английской буквой может находиться нужная мне русская, постоянно ошибаюсь, стираю, и тыкаю – снова и снова.

Гнев, горечь и боль ещё в зародке заглушают во мне все слова, немилосердно казнят на месте все мысли: я не в состоянии ничего толком выразить, кроме одного: жажды справедливости. И, да – мести: мести кровавой и жесточайшей, причём, непременно в замедленном действии её исполнения.

Всё внутри во мне раздирает от того, что именно, придётся изложить и рассказать на этом нечеловеческом судилище, где мне придётся выступать и жертвой, и обвиняемой и обвинителем.