Читать книгу Мамба и Ёнка - Татьяна Троценко - Страница 12

***

Ехали и ехали в ночи, потеряв счет времени и километрам. Болтали обо всем. Грызли Ёнкины леденцы, сжевали по одному «припасенному на потом» пирожку. Ёнка без конца прихлебывала из горлышка газировку. Мамба два раза пила на ходу противный саморазогревающийся кофе из банки. В конце концов, Ёнка заерзала и запросилась под кустик. Шоссе шло бесконечным полем. Кустиков не было. Мамба свернула на поперечную грунтовую дорогу, проехала немного и остановилась.

– Ёнка, беги за машину.

– Не, я в стороночку пойду. Тут видно.

– Да кого тут видно? Я вон руки своей не вижу, если вытяну.

Но Ёнка запыхтела упрямо и, хоть была трусовата, уползла с дороги под откос в кромешную тьму. Мамба открыла дверь, спустила ноги на землю, пошевелила пальцами. Вокруг стояла оглушающая тишина и одновременно треск насекомых. «Цикады», – подумалось Мамбе. Над самой головой шевелились густо звезды. Было похоже, что это они издают такие звуки. И показалось Мамбе, что вокруг кроме нее никого, только темнота и тишина, и стрекотание, и звезды. И нет никакой Ёнки, и не было никогда. Панический ужас обуял Мамбу:

– Ёнка!!!!!! – завопила она надтреснутым, сорвавшимся на хрип голосом. И в миг, пока кричала, поняла ясно, нет Ёнки. Нет нигде.

– Ты чего? – донеслось снизу, из-под локтя Мамбы. – Волки?!

И Ёнка полезла на откос, оскользаясь по насыпи. «Жигуль» посветил фарой. Мамба рывком вытащила ее за руку, прижала к себе. И, медленно успокаиваясь, заглушая свое стучащее в тишине сердце, сказала:

– Долго ты!

– А я тебе цветочек сорвала. Вот, – протянула мятую в кулаке былинку.

Мамба, все еще в плену собственного страха, отвела руку Ёнки от лица:

– Господи, Ёнка, какой цветочек, там же не видно ничего.

– А у меня глазки молоденькие, – сказала Ёнка обидчиво и мокро сверкнула очками.

В машине Мамба все же опомнилась и отобрала у Ёнки цветок, действительно какой-то луговой цветик, пыталась его нюхать, пристроила на руль, говорила какая красота, но ничего не помогло. Ёнка сидела молча, смотрела прямо. Только и заметно было, что подозрительно покраснел ее носишко.

– Ёнка, ну прекращай, зачем это?

– Мама, тебе со мной одна морока, – вдруг спокойно и раздумчиво сказала Ёнка. – И неприятности.

– Что, – удивилась Мамба, чуть не забыв от изумления рулить.

– Я ж не маленькая. Я все понимаю. Тебе без меня было бы легче.

– Ага, – согласилась Мамба.

– Жить было бы спокойней. Тебе. Без меня.

– Точно, – подтвердила Мамба. – Еще что?

– Все. Нет. Еще. Ты молодая и могла бы устроить свою жизнь. Без меня.

– Понятно, – подытожила Мамба. – Это из какого кино?

– В 14.30. По Дневному.

– Ха-рроший фильм, видать, – с чувством произнесла Мамба. – Больше его не смотрим, ага? Мир?

– Ага! Мир! – повеселела Ёнка и потом проделала долгий ритуал мирись-мирись-мирись с трясением сцепленными мизинцами.

– А здорово у нас, ма, выходные проходят все время! Помнишь, на прошлом воскресении…

– Помню, Ёнка. Но ты давай рассказывай, а то я засну сейчас. А это кр-райне нежелательно, – проговорила Мамба, зевая и похрустывая сведенными плечами.

– А мы с тобой ходили к дяде Анвару на деньрождение.

– Дальше. Развернутым текстом.

Ёнка заважничала:

– Буду развернутым, ага. Дядя Анвар с тетей Розой живут в старой двухэтажке за большими домами. На втором этаже. А напротив – шестнадцатиэтажка стоит. А дядя Анвар всегда на день рождения гостей зовет и шашлыки жарит, там лесочек недалеко. И постоянно говорит, на мой день рождения всегда хорошая погода, потому что я хороший человек, – Ёнка хихикнула. – А в этот раз, не знаю почему, дождь как полил! А мы пришли с подарком, а у дяди Анвара все гости сидят на диване растерянные. А дядя Анвар как тигр бегает по комнате, в окно смотрит и говорит: сейчас, уже сейчас солнышко выглянет, видите – светлеет уже. А оно ничего не светлеет, правда, мам?

– Правда.

– И мяса полная кастрюля в коридоре стоит.

– Да, и тетя Роза чуть не плачет. Гостей угощать нечем. Дядя Анвар ей ничего готовить не велел.

– Да, сказал: шашлыки жарить будем. Дорогих гостей надо мясом угощать, – Ёнка свела брови, как дядя Анвар, и подняла палец. – И гости все, и взрослые, и дети, не знают, что делать. И Ёшка, их мальчишка, расстроился. И Эдик пришел с Бретой, собакой своей. И дед-медогон пришел, Керубино.

– Херувимов, ох, Ёнка, все переиначишь!

– Ну ладно, Керубино лучше. А тут ты говоришь.

– Интересно, что это я говорю?

– А ты говоришь, – светленькая Ёнка приподняла брови, чуть прищурила круглые глаза, стала вдруг похожа на смуглую Мамбу, и сказала ее горловым голосом: – Дядя Анвар, пойдемте на балкон, там отлично мангал поместится.

– Да, балкон у них мировой!

– Он длинный-длинный, широкий-широкий и за угол еще заворачивается. И крыша железная. Мангал поставили. Дядя Анвар как обрадовался! А дождь до самого вечера шел. И брызги иногда на нас попадали. Мы как на корабле были. Мы с Ёшкой и Бретой еще поиграли немного за углом в корабль. И гости на табуретках все сидели, в руках тарелки держали. А с шестнадцатиэтажки на нас все смотрели в окошко, им тоже, наверное, к нам хотелось. У нас на балконе дымок и мясом так пахло. А Керубино меду принес дяде Анвару. Чай вкусный пили. Мам, давай еще по пирожку съедим, – внезапно оборвала Ёнка рассказ. – Аж есть захотелось, от таких воспоминаний.

Мамба, поворчав, разрешила. Ёнка пожевала немного и вяло и заснула с пирожком в руке.

– Ну вот, – сказала себе Мамба. – Теперь держись. Не спать, не спать.

Она ехала и твердила вслух таблицу умножения. И когда поняла, что уже двадцатый раз повторяет сквозь стиснутые зубы: четырежды один четыре, не спать не спать, четырежды один… поняла – надо спать. Прямо сейчас. Она свернула на обочину, потыкала пальцем в приклеенные на панели часы, поставила будильник на полчаса, нашарила и опустила Ёнкино сиденье (Ёнка сразу же повернулась на бочок и поджала ноги), последним усилием защелкнула замки на дверцах и, дернув рычажок своего сиденья, просто рухнула в сон.