Читать книгу Конец – мое начало - Тициано Терцани - Страница 7

Моросит. Мы сидим в гомпе – маленькой деревянной хижине отца, украшенной тибетскими картинами. Над его постелью висит изображение Махакала, Великого Черного – символ смерти. Пришла мама и принесла тарелку с дымящейся картошкой.

Тициано: Спасибо, Анджелина. Я уже не в состоянии что-либо сделать. Даже почистить картошку для меня непосильный труд.

Отец льет немного масла и делит картошку на кусочки вилкой.

Тициано: Эта твердая, как дерево, ешь ее сама. Твердая ведь!

Анджела: Твердая?

Тициано: Есть здесь нормальная картошка, проваренная как следует?

Анджела: Тициано, возьми эту. Это же местная картошка. Снаружи разваривается, а внутри твердая.

Тициано: Ммм…

Отец плохо себя чувствует сегодня. Он почти не спал и мучается вздутием живота.

Фолько: Сегодня не будем работать. Может, позже – к четырем или пяти – попробуем продолжить. Или просто поболтаем о том о сем, не сильно концентрируясь на чем-то – спешить нам некуда.

Тициано: Да, спешить нам некуда – это точно.

Анджела: Или…

Тициано: Нет никаких «или». Или будем молчать.

Смеемся.

Фолько: Обратил внимание, никто не звонит?

Тициано: Да, правда. Как прекрасно иногда просто помолчать.

Фолько: Они все попадают на меня, а через меня-то не прорвешься! «Нет, Тициано нет. Он ушел в себя… Нет, не знаю, надолго ли… Может, на несколько месяцев, а может, и дольше… Нет, ни с кем не говорит. Нет, номера не оставляйте, он все равно не перезвонит».

Смеемся. Отец ест еще одну картофелину. На его взгляд, картошка из Орсиньи худшая в мире.

Тициано: Ну расскажите мне что-нибудь, какие-нибудь забавные истории, развлеките меня. Сколько я вас развлекал!

Мама смеется.

Фолько: Па, больше не хочешь?

Тициано: Нет. Холодно, прямо дрожь по спине… А ты даже майку не наденешь? Вот аскет, а? Садху!

Анджела: Да, Фолько, посмотри, как мы тепло одеты!

Тициано: Хотя какие мы садху! Мы просто обычные болваны против них.

Фолько: Садху no cold!

Смеемся.

Это повторял мой приятель Калу Баба, когда ходил босиком по снегу. Этому бы у него поучиться. Садху no cold – это одно из их правил. Садху никогда не должен мерзнуть: холод, по сути, всего лишь иллюзия.

Тициано: Да, и воспаление легких – это тоже иллюзия.

Фолько: Нет, правда, они ходят по горам в одной легкой накидочке.

Анджела: Да и наши монахи не так уж тепло одевались. Это священники всегда носили толстенные сутаны.

Тициано: Черт, прямо мурашки по спине!

Анджела: Сильно замерз?

Тициано: Какой-нибудь фильмец был бы сейчас в самый раз.

Анджела: Тициано, поешь яблок из компота, еще теплые.

Тициано: А фильма хорошего нет?

Фолько: Есть «Королева Марго». Вроде, неплохой.

Тициано: Что за «Королева Марго»? Мертвые там есть?

Фолько: Много.

Тициано: Значит, это то, что надо!

Фолько: Это же о самом большом кровопролитии за всю историю Франции. XVI век. Хороший фильм!

Мама иронично потирает руки.

Анджела: Ммм!

Тициано: Анджелина, это не для тебя. Ты не поймешь даже, кто убийца.

Фолько: Убийцы католики и протестанты.

Тициано: Ну, это естественно.

Фолько: Хороший-хороший, можно посмотреть. Он даже какие-то призы завоевал.

Тициано: Ой-ой-ой!

Говорит в сторону, будто с кем-то, кто стоит за дверью.

Мама, уже иду. Подожди! А дедушка тоже будет?

Фолько: На том свете? Вот и разузнаешь у него в подробностях семейную историю.

Отец усмехается.

Тициано: Куда, черт побери, делся дед?

Фолько: У меня тоже была бы к нему парочка вопросов. Все путаюсь в родственниках. Вот бы расспросил его.

Анджела: Это как?

Фолько: Подходишь к нему и спрашиваешь: «Кем был твой отец?» Потом к следующему. И так добираешься до самых древних предков, шимпанзе.

Тициано: Ой-ой.

Анджела: Что такое, Тициано?

Тициано: А мой отец тоже там будет? Слушайте, а что вы будете делать с моим телом?

Я перестаю жевать.

Фолько: Сожжем в саду.

Тициано: Это бы было восхитительно. Но не получится – тебя сразу арестуют.

Фолько: Разведем костер…

Тициано: Как прекрасно, у реки!

Анджела: Боже!

Фолько: А твоя душа сядет на дерево и будет наблюдать.

Тициано: Ммм… Нет, правда, что вы будете делать? Устроите церемонию? Без шуток.

Фолько: Лучше ты нам скажи. Это ты можешь решить и сам.

Тициано: Нет, тут вам решать.

Фолько: Да нет же, тело ведь твое, значит, и решать тебе.

Тициано: Только без церемоний. Траурная церемония хороша только для утешения скорби.

Смеемся.

Анджела: Все, хватит вам!

Тициано: Ну а что, так говорят работники труповозки.

Усмехается. Мама предлагает ему еще картошки.

Нет, спасибо. Больше не могу.

Фолько: Я вспомнил о самых странных похоронах в моей жизни…

Тициано: Кого хоронили?

Фолько: Французского журналиста, который ходил под себя…

Тициано: А этот… Ты был на его похоронах?

Фолько: Все проходили мимо открытого гроба и заглядывали внутрь. А когда подошла моя очередь (я был тогда совсем молодым), меня прямо разобрало от смеха. Я чуть не разразился хохотом, когда увидел его, его бездвижное лицо. Было так неудобно. Мне пришлось стремглав броситься на выход, чтобы не оскандалиться. А тем временем шла эта сверхторжественная церемония, все продвигались к гробу, в полной тишине, с таким выражением лица…

Тициано: …как это подобает случаю…

Фолько: А я едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Конечно, это был хороший человек, но, когда его положили в этот ящик и он так странно выглядывал оттуда, он был похож на жабу.

Мы все довольно долго смеемся.

Тициано: А мне бы хотелось просто исчезнуть. Правда! Чтобы никто ничего не знал. И вот где-то через месяц кто-то бы позвонил и спросил: «Ну, как там Тициано?» «Ах, так вы не знаете? Он же оставил свое бренное тело месяц назад!»

Фолько: Ты же знаешь, если ты и правда хочешь уйти таким образом, – метод существует!

Тициано: Ну, выкладывай!

Фолько: Как у тибетских лам. Замечательный метод. Сидишь в полной недвижимости, в позе лотоса, глаза приоткрыты, и никто не может понять, перешел ты в мир иной или еще нет.

Смеемся.

Когда я жил в тибетском монастыре во Франции, мне рассказали об одном старом ламе, который просидел таким образом целых две недели после смерти. Сидел себе, пока его не унесли, и даже не рухнул. Вот история была! По французским законам запрещено оставлять мертвое тело сидеть на свете божьем дни напролет. Вскоре прибыл местный полицейский инспектор, но и он понял, что случай особый: лама, если даже он и умер по медицинским показаниям, вел себя совсем не так, как мертвое тело: голову держал прямо, его присутствие явно ощущалось в помещении. В общем, оставили его тело в покое до тех пор, пока он не закончил медитировать.

Тициано: Что-то подобное я описывал в «Еще одном круге на карусели». Это было на Ко Самуй, с Генка. Только ему еще надели очки, потому как глаз не стало…

Мы разражаемся хохотом.

…и так он сидел на всеобщем обозрении в своей будочке в солнечных очках!

Он заходится смехом и не может рассказать историю до конца.

Анджела: Потрясающе!

Тициано: Да, такой способ мне очень по душе. Но если начнутся боли, то дело дрянь.

Фолько: Да, боль отвлекает. Чтобы «обмануть» боль, надо отделиться от тела и наблюдать за ним как бы со стороны.

Тициано: Вот именно.

Фолько: Уверен, это совсем непросто, особенно если боль выворачивает тебя наизнанку. Вот мы говорили о холоде. Я как-то спросил одного из самых моих любимых садху – совершенно сумасшедший, но очень интересный персонаж, такой свободный дух! все ходил по горам босиком, без обуви, без денег и без каких-либо планов – ну, так вот, я спросил его: «Там же снег! Тебе не холодно?» А он ответил: «Холодно? Нет. Всего лишь ды-ды-дддд-дды». То есть он наблюдает за ощущениями, и вместо того чтобы сказать: «Ага, холодно, надо одеться», он говорит: «А вот теперь ды-дыдддд-ддды», как будто маленькие иголочки под ногами – забавно и совсем не холодно. Одно из их упражнений по закалке.

Анджела: Замечательно.

Тициано: Согласен с ними, частично. Ну вот сегодня ночью, к примеру, у меня были спазмы в животе. Знаете, что я сделал? Сконцентрировался, отправился сознанием в то место, где болит, и начал задавать вопросы: а какая она, эта боль? Квадратная, круглая, красная или желтая?

Фолько: Это очень интересно. Где ты этому научился?

Тициано: Надо задаться вопросом: а какая она, боль? Ну вот, твой друг говорит: ды-дыдддд-дды. По тому же принципу надо задаться вопросом, какая она: квадратная или круглая, издает ли звуки, пульсирует или нет? Если имеет цвет, то какой? И так ты понемногу отвлекаешься от самой боли. Но если боли сильные, то в какой-то момент ты уже не выдерживаешь. Я уже собирался разбудить тебя.

Анджела: Ну, так что же не разбудил?

Тициано: Как видишь, не понадобилось. Обошлось и так.

Фолько: А те, кого пытают, но они все равно молчат? Как они выдерживают? Я вчера просматривал твои фотографии в коробочках. Там была фотография доктора Далай-ламы. Чего он только не натерпелся, когда его схватили китайцы…

Тициано: Да уж, искалечили его.

Фолько: Но как он смог выдержать?

Тициано: Вера…

Фолько: Если ты начнешь кричать, все кончено. Ты должен полностью абстрагироваться от того, что с тобой происходит.

Тициано: Мне кажется, в этом случае все немного по-другому. В этом деле все решает не психология, а решительность или сила духа. Ты знаешь, ведь предательство – тяжелейшая вещь, никто не хочет предавать. Во Флоренции нацисты вырывали партизанам ногти, чтобы они выдали своих, а они ни в какую. Только подумать – вырывали ногти! В этой самой вилле Тристе44.

Фолько: С ума сойти. Видимо, они были полны решимостью умереть, в том смысле, что умереть для них было лучшим выходом из ситуации.

Тициано: Ммм… Поэтому тебе и не дают умереть.

Фолько: Тамильские тигры на Шри-Ланке знают, какой выход в таком случае наилучший. У них на шее ампула с цианидом, и когда им грозит пленение солдатами правительства, они ее надкусывают – и все!

Тициано: А помнишь потрясающую историю китайца, приговоренного к смерти расчленением на куски? У его семьи были деньги, они заплатили палачу, и тот убил его одним ударом и только потом расчленил на куски.

Фолько: Вот как?

Отец тяжело дышит.

Тициано: Нет места, чтобы воздуха как следует вдохнуть. Живот так раздуло.

Фолько: На тебя все обрушилось разом, я имею в виду боль. Ведь ты не привык к боли.

Тициано: Ну, у меня в жизни было много операций, даже когда я был маленьким.

Анджела: Тебе бы было страшно, Фолько?

Фолько: Еще бы!

Тициано: Когда сестра рожает?

Фолько: Все может произойти в любой момент.

Тициано: Как замечательно.

Фолько: А имя выбрали?

Анджела: Никколо.

Фолько: Красивое имя! Настоящий флорентиец.

Анджела: Как Макиавелли.

Тициано: Надо договориться с телом. На пару деньков еще задержаться тут.

Анджела: Конечно! Не можешь же ты уйти сразу, как только родится внук! Нет-нет, это было бы нехорошо.

Тициано: Я мог бы уйти за день до рождения и реинкарнироваться в нем.

Смеемся.

Фолько: К сожалению, кажется, что это работает в момент зачатия, а не рождения. Опоздали.

Тициано: Ясно. Я сяду туда, если не возражаете.

Анджела: А Фолько поставит тебе Королеву Марго.

Тициано: Нет, прошу прощения, я совсем устал.

Анджела: Хочешь горячего чаю, Тициано?

Тициано: Позже.

Задумался.

Подумать только, один из величайших журналистов, руководил журналом, полностью изменил его. А его помнят как того, который ходил под себя…

Смеется.

Да, такова жизнь.