Читать книгу Книга памяти: Екатеринбург репрессированный 1917 – сер. 1980-х гг. Часть I. Научные исследования - В М Кириллов - Страница 5

Большой юридический словарь (2004) определяет термин «террор» как физическое насилие, вплоть до физического уничтожения, убийства политических противников. А терроризм в широком смысле политика и практика террора, вид насильственной преступности91.

Теоретическое обоснование революционного, красного, террора дали еще классики марксизма. К. Маркс констатировал эту закономерность как объективную данность: «…существует лишь одно средство сократить, упростить и концентрировать кровожадную агонию старого общества и кровавые муки родов нового общества, только одно средство – революционный терроризм»92. В трудах К. Маркса имелся ответ и на чисто практический вопрос: «Когда успешно совершают революцию, можно повесить своих противников, но нельзя произносить над ними судебный приговор. Их можно убрать с дороги как побежденных врагов, но нельзя судить как преступников. После совершенной революции или контрреволюции нельзя обращать ниспровергнутые законы против защитников этих самых законов»93.

Большевики не только не отрицали революционного террора, но и считали его неизбежным. Благая цель, по их мнению, оправдывает средства. В. И. Ленин в работе «Государство и революция», написанной еще летом 1917 г., разъяснял, что «диктатура пролетариата дает ряд изъятий из свободы по отношению к угнетателям, эксплуататорам, капиталистам. Их мы должны подавить, чтобы освободить человечество от наемного рабства, их сопротивление надо сломить силой […]»94.

История красного террора неотделима от истории органов его осуществления. Любая революция – отмечает историк В. П. Булдаков, – протекает в действительности на личностно-бытовом, а не политическом уровне. Ее исход и историческую судьбу определяет обыватель, а не доктринер. Революционный хаос можно рассматривать как раскрытие «варварского» человеческого естества, запрятанного под ставшей тесной оболочкой «цивилизаторского» насилия власти95.

Отсюда важно напомнить не только число жертв и последствий красного террора, но и понять, кто, как и почему сделал его реальностью. Если деятельности ВЧК посвящено довольно большое количество исследований, то история исполнителей красного террора – местных ЧК остается еще изученной недостаточно.

7 декабря 1917 г. в Москве, на заседании СНК, создается Всероссийская Чрезвычайная комиссия при СНК по борьбе с контрреволюцией и саботажем во главе с Ф. Э. Дзержинским96. Сразу после своего образования, в декабре 1917 – начале 1918 г., ВЧК могла осуществлять борьбу с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией только в Петрограде. Она не имела сил и средств, чтобы действовать в других городах. В отчете Народного комиссариата внутренних дел за первое полугодие 1918 г. признавалось, что «в первый период революции вся Советская Россия рассыпалась на целый ряд как бы независимых друг от друга губернских, уездных и даже волостных советских „республик“ со своими „совнаркомами“ вместо исполнительных комитетов»97.

Призыв к местным Советам немедленно приступить к организации чрезвычайных комиссий, опубликованный в газете «Известия ВЦИК» 15 (28) декабря 1917 г., остался без последствий98. Произошло это еще и потому, что фактически функции борьбы с контрреволюцией на местах выполняли уже другие организации. В Екатеринбурге, который с 1917 г. стал практически главным административным центром Урала, их осуществлял отдел по борьбе с контрреволюцией Екатеринбургского Совета рабочих и солдатских депутатов. Возглавлял отдел с ноября 1917 г. П. Д. Хохряков99, прибывший в город еще в августе 1917 г. по направлению ЦК РСДРП (б) во главе отряда матросов. Причем отдел, учитывая слабость и некомпетентность органов милиции Временного правительства и только создаваемых органов советской милиции, был вынужден брать на себя и задачи борьбы с уголовной преступностью.

Позднее, после октября 1917 г., как вспоминал председатель правления филиала Волжско-Камского банка в Екатеринбурге В. П. Аничков: «В Екатеринбург из Кронштадта прибыла сотня матросов, «красы и гордости Русской революции». Начались обыски по квартирам… Официально искалось оружие, но бралось обычно все, что нравилось […]»100.

Всероссийская Чрезвычайная комиссия, в радиограмме от 23 февраля 1918 г. ко всем местным Советам, призвала их к мобилизации сил на отпор наступлению германцев и всех враждебных выступлений в стране. При этом вновь предлагалось «всем Советам… немедленно организовать в районах чрезвычайные комиссии по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией, если таковые еще не организованы […]»101.

На основании постановления ВЧК о создании местных чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией первая Чрезвычайная комиссия на Урале была образована в Екатеринбурге 24 февраля 1918 г. Ее деятельность распространялась на все губернии региона, и ей были подчинены создаваемые уездные ЧК. К лету 1918 г. Чрезвычайные комиссии были созданы практически во всех крупных городах Урала – в их числе Нижний Тагил, Верхотурье, Невьянск, Красноуфимск, Камышлов и целый ряд других.

Первым председателем Екатеринбургской ЧК стал М. И. Ефремов. В хранящейся в архиве автобиографии старый боевик революции 1905 г. Михаил Иванович Ефремов писал: «В январе 1918 г. Екатеринбургский комитет партии большевиков поручил мне организовать первую Екатеринбургскую ЧК по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией. Был председателем ЧК […]»102.

Для этого периода деятельности ЧК было характерно отсутствие нормативной базы, спонтанность действий, да и произвол в отношении населения. В первое время у чекистов не было никаких инструкций, по которым могла идти планомерно и правильно работа, не было поставлено никакой канцелярии. У Екатеринбургской ЧК не было ни своего штампа, ни даже печати, поэтому первое время приходилось пользоваться печатью Областного Совета.

С момента создания (с февраля по май 1918 г.) Екатеринбургская ЧК действовала в здании на углу Покровского проспекта (сейчас – ул. Малышева, 68) и ул. Златоустовской (сейчас – ул. Р. Люксембург). До 1917 г. в бывшей усадьбе купца П. В. Холкина размещалась так называемая Американская гостиница

На Вознесенском проспекте, 19 (ныне ул. К. Либкнехта) в мае – июле 1918 г. действовал отдел ЧК по борьбе со спекуляцией. Здание не сохранилось, в настоящее время на этом месте находится Архитектурная академия. Непродолжительное время, до захвата города белыми войсками в конце июля, Уральская ЧК находилась в здании по ул. Офицерской, 3 (ныне ул. Пролетарская), ранее это была усадьба фабриканта Ф. А. Злоказова, арестованного ЧК. Видимо чекисты решили быть поближе к Дому Особого Назначения (Вознесенский проспект, 8), где содержалась семья Романовых103.

Попытки решения проблемы преступности, погромов и самосудов зимой 1917—1918 гг. с помощью Красной гвардии, милиции и других вооруженных подразделений местных советов оказались неэффективными. В поисках выхода из все более осложняющейся ситуации советские учреждения стали применять расстрелы преступников в обход действующих декретов СНК, т. е. организовывая фактически государственные самосуды. В это время в газетах фиксируется значительное число расстрелов на месте преступления или даже при препровождении к месту допроса, якобы при попытке к бегству.

Так, например, после допроса Хохряковым при попытке к бегству (двумя выстрелами спереди в грудь и в голову (?)) 15 января 1918 г. был убит двоюродный брат В. И. Ленина юрист Виктор Александрович Ардашев. Позднее был также расстрелян вместе с зачинщиками выступления 10 июня рабочих Верх-Исетского завода двоюродный племянник В. И. Ленина прапорщик Г. А. Ардашев. Во главе кавалерийского эскадрона Красной армии он перешел на сторону рабочих и заплатил за это жизнью104.

Наступление германских войск, требовавшее укрепления тыла для отпора врагу, изменило ситуацию. Пункт 6 декрета СНК «Социалистическое отечество в опасности!» от 21 февраля 1918 г. требовал расстрела сопротивляющихся мобилизации в батальоны для рытья окопов «работоспособных членов буржуазного класса». Пункт 8 гласил: «Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления». Так как в документе не говорилось об органах, получивших право расстрела, декрет открыл целую череду новых несанкционированных расстрелов местными органами власти.

Постановление ВЧК от 22 марта 1918 г. «О создании местных чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией» положило начало планомерному строительству системы ЧК в масштабах всей России. К концу мая насчитывалось уже 40 губернских и 365 уездных ЧК105.

Несмотря на их большое количество, высшая мера наказания весной 1918 г., как правило, ими не применялась, за исключением расстрелов на месте преступления. Ситуация стала меняться в июне, когда за мятеж, сопровождавшийся 17—18 июня многочисленными жертвами, в Тамбове было расстреляно 50 чел., а 3 июля еще 11чел. Во второй половине июня было расстреляно 10 чел. чрезвычайными комиссиями Ельца, Витебска и Екатеринбурга. Так, в Екатеринбурге за шпионаж по телеграфу был расстрелян телеграфист Стенин. Местные Советы этих городов этим лишь подтвердили принятое ими автономно еще весной решение о введении смертной казни.

На заседании ЦК РКП (б) 19 мая 1918 г. была отвергнута идея массового расстрела в связи с массовыми расстрелами финскими белогвардейцами революционеров. Но было принято принципиально важное решение «ввести в практику приговоры к смертной казни за определенные преступления». Наркомюсту было поручено подготовить соответствующий проект. И вот уже принятое наркомом юстиции П. И. Стучкой 16 июня 1918 г. постановление давало ревтрибуналам необходимые полномочия о применении смертной казни. Таким образом, декрет большевистского Наркомюста оказался сильнее неотмененного октябрьского решения высшего органа власти Съезда Советов106.

«Ссылаются на декреты, отменяющие смертную казнь. Но плох тот революционер, который в момент острой борьбы останавливается перед незыблемостью закона. Законы в переходное время имеют временное значение. И если закон препятствует революции, он отменяется или исправляется»107, – указывал В. И. Ленин.

Толчком к консолидации антибольшевистских сил летом 1918 г. стало вооруженное выступление 25 мая почти 40-тысячного чехословацкого корпуса, состоявшего из пленных солдат-славян австро-венгерской армии. Общее количество жертв белочехов, и в целом режима Самарского КОМУЧа (правительство – Комитет членов учредительного собрания) летом – осенью 1918 г. в Поволжье, насчитывает более 5 тыс. чел.108. Всего же в 22 губерниях Центральной России контрреволюционерами, только в июле 1918 г., был уничтожен 4 141 советский работник109.

Усилившийся массовый и индивидуальный белый террор летом 1918-го неизбежно вел к пересмотру карательно-репрессивной политики советского правительства. Официальное введение института смертной казни Верховным трибуналом, образование комбедов и единой сети чрезвычайных комиссий, удаление из них после июльских событий левых эсеров создавали необходимые предпосылки для коренного изменения внутренней политики. Разрыв с эсерами и анархистами, сужение социальной опоры в обществе неизбежно вели к диктатуре партии большевиков, а как следствие – к введению массового красного террора.

С образованием в конце января 1918 г. Уральского областного Совета Екатеринбург стал центром обширной Уральской области, в которую вошли Вятская, Пермская, Уфимская и часть Оренбургской губернии. Соответственно и Екатеринбургская ГубЧК просуществовала лишь несколько месяцев. По постановлению Уралоблсовета в мае 1918 г. она была переименована в Уральскую областную Чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией – сокращенно УОЧК или УралоблЧК110.

Ей были даны следующие права: производить обыски, выемки, конфискации и реквизиции, выносить решения о заключении под стражу, производить дознание для передачи в следственную комиссию трибунала. Следственные комиссии при ревтрибуналах имели право или готовить обвинительный акт, направленный для рассмотрения на заседании трибунала, или прекращать дело, если не было состава преступления111.

Среди чекистов ощущался острый дефицит не только профессионалов, но и грамотных людей. В городе найти необходимое число работников не удалось. Да и требовались люди, не связанные родственными связями с местным населением. Пришлось прибегнуть к набору в Перми. Как вспоминал И. И. Родзинский: «Уральский областной комитет партии в течение недель двух пытался сорганизовать коллегию из старых членов партии с большим партийным стажем (дело происходило в Перми. – К. С.), и ничего из этого не вышло […] Отказываются категорически. Говоря, что вы, чтобы я пришел? Это значит, я должен буду завтра Ивана Ивановича сажать, а ведь мы с Иваном Ивановичем на каторге вместе были и так далее… Пойти, это значит завтра, возможно, придется сажать, потому что они занимают враждебную позицию. А так мы с ним друзья и не можем, старые связи […] И вот тогда, собственно говоря, в результате всего этого Лукоянов был приглашен в качестве председателя областной Чрезвычайной комиссии […]»112.

Ф. Н. Лукоянов в то время возглавлял губернскую ЧК в Перми. Там и были им набраны кадры первого состава Уральской ЧК. Среди них недоучившиеся молодые студенты – Владимир Митрофанович Горин, Исай Ильич (Иделевич) Родзинский, молодой чекист Валентин Аркадьевич Сахаров и другие.

Родзинский, будучи в то время студентом первого курса Пермского отделения Петроградского университета, в своем двадцатилетнем возрасте уже успел побывать в Перми членом железнодорожного ревкома, комиссаром по охране Пермской дороги и даже председателем первого на Урале Мотовилихинского народного суда. Он же, вместе с председателем Мотовилихинской организации большевиков Г. И. Мясниковым (будущим заместителем председателя Пермской губЧК и организатором расстрела 13 июня 1918 г. формально последнего императора России Михаила Александровича Романова), в течение двух часов наметили в состав отряда 60 человек, взяв весь состав военной организации РСДРП (б). Как вспоминал Родзинский, «это оказались члены партии пятого, шестого, седьмого, восьмого годов. Вызывали их и прямо они домой не возвращались. Тут же направлялись в отряд. Поехали мы. Вагон был забит народом […]».

Показательно, что когда поезд ночью проезжал Невьянск, будущие чекисты едва не стали жертвами вспыхнувшего как раз тогда Невьянского восстания.

А когда приехали в Екатеринбург, сразу были брошены на подавление Верх-Исетского восстания. «Связались мы с обкомом, с облисполкомом, в частности с Белобородовым, – вспоминал Родзинский. – Он очень обрадовался, что мы приехали наконец, и тут же говорит, что вот у нас восстание. Тушат, говорит, чуть ли не пять организаций. Все тушим, а толку мало. Вот вы приехали, езжайте, говорит, в помещение городской ЧК и берите на себя все […] А, собственно говоря, единственная сила, которая действовала, это был батальон мадьяр. Мы быстро с ними договорились, поняли, что надо оттеснять в одно место всю эту толпу, не допускать до станции, до телеграфа. Так в течение постепенно двух-трех часов стискивали, стискивали и они оказались стиснутыми в определенном небольшом радиусе. Ну, после этого наши начали выхватывать зачинщиков и мы буквально через день, уж не помню сколько, человек 30 расстреляли»113. Таково было боевое крещение Уральской облЧК.

«Позже, по организации в центре чрезвычайной комиссии, была организована чрезвычайная комиссия и у нас – вспоминал Я. Юровский. – Первым председателем этой комиссии как будто бы был Ефремов, уральский подпольный работник, в частности занимавшийся в подпольный период эксами, за что и отбывал, кажется, 10-летнюю каторгу. Затем был назначен председателем Иван Бобылев и еще позже был председателем Федор Лукоянов, это было примерно в начале июня месяца. Я также был назначен членом коллегии областной чрезвычайной комиссии, туда же входил членом коллегии и Сергей Егорович Чуцкаев […] Контрреволюционным отделом чрезвычайной комиссии ведал тогда бывший студент Исай Родзинский, а борьбой со спекуляцией и саботажем – тоже бывший студент Горин… Чрезвычайная комиссия размещалась в бывшей Американской гостинице на углу Покровского и Златоустовской улиц […]»114.

Таким образом, постановлением Президиума Областного Совета рабочих, крестьянских и армейских депутатов Урала от 21 июня 1918 г. был утвержден новый состав членов Уральской Областной Чрезвычайной Следственной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией. В состав входили: председатель – Ф. Н. Лукоянов, товарищ председателя – С. Е. Чуцкаев115, секретарь – М. И. Яворский, заведующий отделом по борьбе с контрреволюцией – В. М. Горин, заведующий отделом по борьбе со спекуляцией – И. И. Родзинский, заведующий хозяйственным отделом – Мясников, начальник отряда – Н. А. Бобылев116, заведующий по охране города – Я. М. Юровский.

Необходимо отметить, что практически все партийное и советское руководство Урала и Екатеринбурга в 1917—1918 гг. составили профессиональные революционеры – борцы с прежним режимом. Все они неоднократно побывали в тюрьмах и ссылках и прибыли в Екатеринбург после освобождения их Февральской революцией. При этом практически все они были людьми одного поколения в возрасте от 26 (Белобородов, Сафаров) до 34 (Крестинский) лет.

Историки А. И. Колпакиди и Г. В. Потапов в своей хронике террора и репрессий режима Николая II насчитали не менее 130 тыс. чел. только убитых117. Можно представить, каково было отношение к царскому режиму революционеров, лучшие годы проведших в тюрьмах, ссылках, эмиграции. Екатеринбургский историк, академик РАН В. В. Алексеев отмечает, что, возвращаясь из сибирской ссылки, Свердлов и Голощекин «поклялись застрелить „Николая Кровавого“»118.

После исполнения их мечты, в статье «Казнь Николая Кровавого», опубликованной 23 июля 1918 г. в газете «Уральский рабочий», заместитель председателя Уралоблсовета и Уралобкома РКП (б) Г. И. Сафаров писал: «Он слишком долго жил, пользуясь милостью революции, этот коронованный убийца […] Николай Второй – был самым настоящим помещичьим царем, другом банкиров и грабителей. Когда февральская революция опрокинула приказно-помещичий строй, он остался жить „по недоразумению“».

Председатель следственной комиссии при ревтрибунале Екатеринбургского горсовета, а затем заместитель председателя ЧК Яков Юровский (сам из семьи ссыльного уголовника), в воспоминаниях 1922 г. заметил: «Восставший пролетариат, забитый нуждой, безграмотный, имел полную возможность и полное право излить свою вековую злобу на попавших в их руки злодеев. И, однако, какая красота: восставшие для раскрепощения человечества, даже в отношении своих злейших врагов являют безпримерное великодушие, не оскорбляя, не оскорбляя, не унижая человеческаго достоинства, не заставляя страдать напрасно людей, которые должны умереть потому, что того требует историческая обстановка. Люди строго выполняют тяжелый революционный долг, разстреливаемые узнают о своей судьбе буквально за две минуты до смерти».

Немаловажным было и другое соображение. Солдат-строитель, а затем член Совета рабочих депутатов в с. Таватуй, екатеринбургский чекист и участник расстрела царской семьи Г. П. Никулин считал, что с царем поступили даже гуманно, расстреляв его без пыток. В своем интервью в 1964 г. он заявил: «Я, например, считаю, что с нашей стороны была проявлена гуманность. Я потом, когда, понимаете, воевал, вот в составе третьей армии, 29-й стрелковой дивизии, я считал, что если я попаду в плен к белым и со мной поступят таким образом, то я буду только счастлив. Потому, что вообще с нашим братом там поступали зверски»119.

О главном злодеянии, произошедшем в Екатеринбурге в ночь с 16 на 17 июля 1918 г., – расстреле семьи бывшего императора Николая II и его слуг написано значительное количество исследований: от вышедшей в 1924 г. в Париже на французском языке книги следователя Н. А. Соколова до работ внука царского старшего повара И. М. Харитонова, расстрелянного вместе с царской семьей, П. В. Мультатули120.

Не стоит забывать в то же время и о том, что в ходе начавшегося 13 июля успешного наступления чехословаков и казаков на Екатеринбург погибло не менее 1000 рабочих и красноармейцев121.

Но стоит привести и два кратких отрывка из воспоминаний участников этого преступления. Из воспоминаний участника расстрела царской семьи М. А. Медведева (Кудрина): « […] Слышим голос Юровского: – Стой! Прекратить огонь! Тишина. Звенит в ушах. Редеет пелена дыма и пыли […] Вдруг из правого угла комнаты, где зашевелилась подушка, женский радостный крик: – Слава богу! Меня бог спас! Шатаясь, подымается уцелевшая горничная – она прикрылась подушками, в пуху которых увязли пули. У латышей уже расстреляны все патроны, тогда двое с винтовками подходят к ней через лежащие тела и штыками прикалывают горничную. От ее предсмертного крика очнулся и часто застонал легко раненый Алексей – он лежит на стуле. К нему подходит Юровский и выпускает три последние пули из своего «маузера». Парень затих и медленно сползает на пол к ногам отца […] Осматриваем остальных и достреливаем из «кольта» и ермаковского нагана еще живых Татьяну и Анастасию. Теперь все бездыханны».

Не менее страшен и рассказ о последующих действиях цареубийц. По схожим версиям Юровского и Медведева-Кудрина, трупы сначала бросили в шахту, но к утру обнаружили, что шахта была неглубокой, а лежавший лед помог трупам сохраниться, как живым. Решено было их достать и сжечь, изуродовав лица серной кислотой, которую привез П. В. Войков. По свидетельству Г. З. Беседовского, Войков в 1925 г. в Варшаве, будучи полпредом СССР в Польше, вспоминал: «для этой работы было выделено 15 ответственных работников Екатеринбургской и Верх-Исетской партийных организаций. Они были снабжены новыми, остро отточенными топорами такого типа, какими пользуются в мясных лавках для разрубания туш […] Самая тяжелая работа состояла в разрубании трупов. Войков вспоминал эту картину с невольной дрожью. Он говорил, что, когда эта работа была закончена, возле шахты лежала громадная кровавая масса человеческих обрубков, рук, ног, туловищ, голов. Эту кровавую массу полили бензином и серной кислотой и тут же жгли. Жгли двое суток. Не хватало взятых запасов бензина и серной кислоты. Пришлось несколько раз подвозить из Екатеринбурга новые запасы и сидеть все время в атмосфере горелого человеческого мяса, в дыму, пахнувшем кровью […] – Это была ужасная картина, – закончил Войков. – Мы все, участники сжигания трупов, были прямо-таки подавлены этим кошмаром. Даже Юровский и тот под конец не вытерпел и сказал, что еще таких несколько дней – и он сошел бы с ума […]»122.

По данным О. А. Платонова, одним из организаторов убийства семьи и слуг бывшего императора был и начальник милиции Екатеринбурга Алексей Николаевич Петров123.

Несомненно, исследование девиантного поведения людей революционной эпохи – занятие не для слабонервных. Но отказываться от рассмотрения жутких сторон революции, значит, в конечном счете, отказаться от познания вообще124.

Заложников в Екатеринбурге арестовывали в разное время и по разным поводам. Дядька наследника цесаревича К. Г. Нагорный и лакей царской семьи И. Д. Седнев были отправлены в тюрьму 28 мая, есаула Мамкина и матроса Т. Нахратова арестовали на площади Верх-Исетского завода при выступлении фронтовиков 10—12 июня. Некоторых взяли в заложники после введения в городе военного положения 29 мая, а бывший управляющий Верх-Исетским заводом, затем владелец механической конторы «Фадемак» Александр Иванович Фадеев был арестован в ночь на 26 июня, хотя и был болен.

29 июня 1918 г. в ответ на гибель комиссара И. М. Малышева их вывели из камер, посадили на грузовики и повезли по Тюменскому тракту. За дачами Агафурова на месте городской свалки был произведен первый в городе массовый расстрел. Удалось убежать только Н. П. Чистосердову. 31 июля, после занятия города чехословаками, все 19 человек были торжественно похоронены на Монастырском и Ивановском кладбищах125.

Мобилизованным горожанам Екатеринбурга, которые забирались в основном из имущих классов, пришлось строить укрепления и окопы для красных от Верхнего Уфалея до Косого Брода. Часть из них была при разных обстоятельствах расстреляна. 3 августа тела убитых «окопников» Б. В. Макарова, С. М. Елшанкина, Н. Бебешина, И. Б. Шейнеса, инженера И. С. Соколова и Щапова привезли на станцию Екатеринбург I и на следующий день захоронили.

Сбежавший также из-под расстрела жандармский ротмистр Стрельников рассказал, как еще одну партию заложников из одиннадцати человек привезли из тюрьмы на станцию Екатеринбург II. Среди них были епископ Тобольский Гермоген (Георгий Ефремович Долганов), священник церкви Каменского завода отец П. И. Карелин, бывший екатеринбургский полицмейстер Г. И. Рупинский. Их повезли вместе с отрядом матроса П. Д. Хохрякова, называвшимся «карательная экспедиция тобольского направления». Красноармеец А. Посохин вспоминал (стиль оригинала сохранен): «При отправлении из Екатеринбурга нами были захвачены заложники, контрреволюционеры, около 12 человек, часть из студентов, бывших офицеров, духовенства и, как помню, бывший жандарм […] вся эта свора по возвращении от Тобольска на обратном пути под селом Покровским […] по приказу тов. Хохрякова были расстреляны».

18 августа на девятой версте от станции Екатеринбург II в сторону Тюмени на бывшем стрельбище были обнаружены шестьдесят два тела, в основном крестьяне Камышловского уезда. Единственный спасшийся из них, И. М. Шелехов, рассказал, как всех вывели из подвала Американской гостиницы, посадили в вагоны и увезли на стрельбище. Здесь расстреляли из винтовок и пулемета, а потом ходили и добивали тех, кто остался в живых.

В августе екатеринбургские газеты почти ежедневно печатали сведения и статьи о жертвах красного террора: двадцать два человека в Ирбите, восемь священников в Каменском заводе, семьдесят рабочих в Верх-Исетском заводе126.

Ход и исход «красной смуты», как назвал ее исследователь революции историк В. П. Булдаков, лежит за пределами обычных представлений о добре и зле – сколь бы высокими и благостными идеалами не руководствовались ее вольные и невольные вдохновители и какими бы низменными и бесчеловечными не оказывались действия тех, чьими руками она творилась127.

Накануне отступления из Екатеринбурга чекисты выпустили на свободу пятьдесят заложников, среди которых оказался и талантливый изобретатель телевидения В. К. Зворыкин. При этом чекисты вывезли с собой еще около полусотни арестованных заложников. Среди них были и двенадцать екатеринбуржцев: священники о. Сельменский и о. Уфимцев, граждане города Баранцев, А. Керенцев, Лазарев, врач А. В. Линдер, В. И. Липин, М. К. Лемке, П. Первушин, Соколов, С. И. Степанов и С. И. Рожков. Остальные заложники были из заводов и селений Екатеринбургского уезда. Некоторые из них по дороге были расстреляны, как например начальник станции Ревда Абрамов.

В дальнейшем из Пермской пересыльной тюрьмы арестанты были доставлены для работы в Кизеловские угольные копи, где были освобождены наступавшими частями Сибирской армии в декабре 1918 г. Значительная часть заложников заболела от перенесенных испытаний, плохого питания и отвратительного обращения128.

После падения красного Екатеринбурга, 25 июля 1918 г., ЧК вместе с другими учреждениями советской власти эвакуируется в Пермь, где продолжает поначалу существовать как областной орган. Затем, после падения Уфы, сливается с Коллегией Пермской ЧК, которая распространяет свое влияние только на Вятскую губернию и уезды других губерний, не занятые белогвардейцами.

Уральская ЧК летом 1918 г. арестовала 400 чел. (35 расстреляно), а осенью их количество было уже свыше тысячи человек129. В Перми было уничтожено во второй половине 1918 г. до 100 священнослужителей; в Екатеринбургской епархии 47 служителей культа130.

В Перми Областная ЧК еще продолжает свое существование некоторое время как руководящий областной орган, но с падением Уфы происходит слияние областной коллегии с коллегией Пермской ЧК, которая распространяет свое влияние только на Вятскую губернию и уезды других губерний, не занятые белогвардейцами. Здесь ЧК помимо своих прямых задач принимает самое деятельное участие в формировании отрядов и отправке их на Восточный фронт, а также вооружает пароход «Левшино» и бросает его с командой из своего отряда по направлению Оса, Оханск, на борьбу с Народной армией Самарского Комуча.

Но борьба была проиграна, Пермь пришлось эвакуировать. УралоблЧК выехала в Вятку, где на время окончила свое существование как областная131.