Читать книгу Стеклянный глаз, говорящая Тень и дом на Северной улице - Валентина Б. - Страница 12

Бабка Салют прожила сто два года, но даже её смерть стала настоящей насмешкой.

В конце поминального застолья отец Сальмы не на шутку поругался с тем самым, что после трепки в скотобойни снимал его с цепей.

– Дождался наконец-то? А? Коричневые штаны? – пьяный дворовой поставил окончательную точку в их разговоре.

Началась драка. Дворовой выхватил нож и вогнал его в грудь бывшего пастуха по самую рукоять. Конечно, суд над убийцей состоялся быстро и на месте. Но мать Сальмы так и не смогла оправиться от смерти мужа и сошла с ума.

Сама же Сальма на тот момент носила в себе третьего сына и чудо, что не случилось еще одной беды. И, как старшей дочери ей предстояло возглавить непростое дело. И до самых родов, и с другого дня после – Сальма вела хозяйство.

Конечно же, первым делом она провела своеобразную реформу, зарубив все традиции сумасшедшей бабки. И теперь телесные наказания попали под запрет, а все напарники и друзья убийцы-дворового отправились в изгнание.

И пусть сыновей она растила в строгости, однако не позволяла себе подымать на них руку. Сальма верила: только примером можно воспитать человека. И неустанно, практически наравне с остальными трудилась на ферме.

И ей удалось сделать то, чего не удалось бабке Салют: Сальму уважали и охотно имели с ней дело.

А потом, после того как она выдала замуж двоих сестер, из-за горы пришла весть о войне. На тот момент Сальма отметила сорокалетие. Она гордилась своим хозяйством, своим мужем и своими детьми. И, казалось, ничто не способно бросить тень на её благополучие.

Сальма никогда не забудет тот день, когда, едва сдерживая слезы, провожала мужа и детей.

– Плохая примета, – сказала кухарка, наблюдая картину расставания. – Нельзя плакать. Надо с прощаться с радостью!

В тот год гора забрала добрую половину её работяг, затем принялась пожирать мужчин и юношей из Бри и других городов по очереди. Смерть в образе исполинского мясника шагала по королевству, сшибая головы направо и налево.

Сальма не получала вестей от мужа и сыновей. Поэтому ночи она проводила наедине с крепкими напитками. На утро местные женщины не узнавали некогда красивую и опрятную хозяйку. Серебряные нити вплелись с черноту волос. Глаза впали, а под ними образовались глубокие тени.

– Не такой тебя хотел бы видеть твой муж, Сальма! – говорила кухарка. Теперь она одна управлялась на кухне.

Владения Салют потихоньку пустели. Скотина гибла из-за какой-то болезни, похожей на бешенство. Хотя говорили, что симптомы другие. Работникам платить было нечем. С ней остались лишь самые преданные, как кухарка, что всю жизнь посвятила семейству.

Чуть позже оставшиеся перебрались в некогда богатый дом Салют: Сальма, кухарка, одноногий сын мясника, его жена и глухой на одно ухо пастух.

Как-то она собрала всех за столом и сказала:

– Вы – моя семья. Поэтому я не могу позволить вам уйти, как остальные. Война закончится. И общими силами мы возродим наше поместье!

Сальма не верила в свои слова. Казалось, эта война никогда не закончится. Да и другие, что собрались вместе с ней в гостиной за скромным ужином, тоже не верили.

В тот вечер Сальма подняла тост за силу духа и пообещала самой себе, что больше не позволит себе унывать.

Но этого обещания хватило буквально до следующего вечера, когда на пороге спальни Сальмы появился пастух. Судя по мокрым волосам и вспотевшей рубахе, он вернулся с пастбища. На серьге в левом ухе застыла капелька пота.

Утерев пот и загладив волосы назад, он громко сказал хозяйке:

– Я ухожу. Мне здесь больше нечего делать!

Сальма, что весь вечер самозабвенно предавалась воспоминаниям о былых временах за бутылкой крепкого вина, только-только открыла глаза.

– Подожди! – она попыталась встать. – Скажи, что случилось?

– Наши две последние коровы… – он снова нервно начал заглаживать волосы назад. – Их больше нет…

Сальма начала трезветь.

– Давай-ка, – она задохнулась от подступившей к горлу икоты, – Не будем торопиться, ладно?

Пастух перемялся с ноги на ногу и хотел что-то сказать, да так и завис с раскрытой челюстью.

– Ты остаешься здесь! Я настаиваю.

Пастух хотел быть честным перед своей хозяйкой. У него больше не было сил смотреть, как она губит себя. Но в то же время понимал, что судьба обошлась с ней слишком круто, поэтому смолчал.

И сейчас, стоя в дверном проеме, старался не смотреть на её почти оголившуюся грудь.

– Я пойду, – пастух обернулся и застыл в проеме двери, – надо сжечь трупы.

Сальме не понравилось, как он на нее смотрел. Она хотела окликнуть пастуха, но начисто забыла, как его зовут.

Сальма хотела снова пообещать себе, что завтра она не притронется к спиртному. Но женщина знала, что нет ничего хуже обещаний. Сейчас она нуждалась в твердом намерении.

На дне бутылки, что стояла на прикроватном столике, кажется, осталось немного. Дрожащими руками она ухватилась за горлышко и всмотрелась в дно:

– Маленькие рыбки плещутся в пруду… – Сальма сделала глоток и тут же поперхнулась. За кашлем последовала рвота. Она, уже по привычке, хотела позвать девчонку, что убиралась в доме. Но тут же вернулась с бахусовых небес на землю.

Утерев рот тыльной стороной ладони, она плюхнулась в кровать и крепко уснула.

Утро встретило её болью в голове, сухостью и противным привкусом во рту. Наконец, двоившийся светильник на потолке, с подтеками воска, обрел четкость.

С улицы доносились разноголосое пение петухов и кудахтанье кур. «Слава богу, – думала Сальма и мысли причиняли ей невероятную боль, – хоть эти живы»

Она пошарила по столику, столкнув на пол пустую бутылку. Схватившись за голову, со стоном, Сальма поднялась с постели и, пошатываясь, пошла к баку с водой, что стоял у противоположной стены.

Железный ковш с гнутой ручкой плавал на поверхности. Женщина взяла его и зачерпнула, а затем поднесла к губам и начала пить. Будто не замечая, что вода течет мимо губ, по шее и прямо на ночную рубашку.

Утолив жажду, остатками воды, она полила гудящую голову.

Опустив ковш на место, Сальма стянула с себя ночное облачение и повернулась к зеркалу. Она могла видеть себя в полной рост, но в этот раз, увиденное не радовало её.

Потрогав себя за шею, Сальма произнесла с горьким сожалением:

– Старуха.

Пусть вчера она напилась, как солдат, но все еще помнила, с каким отвращением смотрел на нее пастух.

Как же, черт побери, его зовут?

Сжав указательным и большим пальцем виски, она опустилась на стул около будуара с зеркалом поменьше. Столик был уставлен разными баночками и никто, кроме Сальмы, не смог знать их назначение.

Длинные черные волосы с проседями накрыли грудь. Сальма смотрела на осунувшееся лицо с морщинами. Некогда нежно розовые губы, побледнели. А уголки опустились вниз.

Но Сальма еще помнила знойную красавицу, что пряталась за морщинами.

Она взяла гребень, нанесла снадобье из желтой баночки и принялась расчесывать волосы. После чего заплела косу. А затем, пригладив выбившиеся волоски воском, пригляделась. Седины как не бывало!

Она принялась за другую баночку нежно розового цвета. Аккуратно открыв, Сальма поднесла её к тонкому носу и вдохнула, а затем нанесла густой слой под глаза.

В ожидании, пока подействует чудо средство, Сальма взяла побольше крема из красной большой банки и намазала руки – от кончиков пальцев до локтя.

Приятный аромат напоминал счастливые дни рядом с мужем и сыновьями.

Закончив с руками, она перешла на шею. Уверенность возвращалась к ней вместе с молодостью.

Очистив салфеткой веки, она принялась протирать специальным отваром глаза, возвращая блеск.

– Так-то лучше, – сказала Сальма, тронув слегка розовой помадой губы. Теперь будет не стыдно показаться на кому бы то ни было на глаза.

И пусть боль в голове еще отзывалась эхом, женщина чувствовала себя гораздо лучше. Но не на долго. Ровно до обеда.

Но в это утро она позволила себе немного блистать, думая о том, как же замечательно, что она успела обменять у одной ведьмы целую коробку кремов и мазей.

Сумасшедшая запросила странное. Ну и пусть. Ей нужна молодость. Хотя бы затем, чтобы пастух не смотрел на неё так больше!

После того, как Сальма помогла своей кухарке с завтраком, она пошла кормить кур и встретила на крыльце пастуха. Тот сидел, понурив голову.

Женщина, желая обратить на себя внимание, громко поздоровалась с ним. Тот пробурчал в ответ что-то приветственное.

Сальма опустилась на ступеньки рядом с ним:

– Послушай, мне очень стыдно за то, что ты видел вчера.

В завитках его непослушных волос запутались лучи солнца, а затем блеснули в серьге. Мужчина улыбнулся.

– Что вы! Все в порядке!

– Но мне не только поэтому стыдно. Я просто ужасная, – Сальма опустила голову, давая время пастуху и его любопытству.

– Почему?

– Я… я забыла, как тебя зовут!

– Серьезно? – спросил пастух и голос его звенел.

Хозяйка, что уже давно не чувствовала себя хозяйкой, закивала и все никак не могла перестать улыбаться.

– Салем. Приятно познакомиться!

Сальма протянула руку:

Салем посмотрел на нее своими пронзительно светло-голубыми глазами, а затем закинул голову и рассмеялся от души. Тонкая ручка Сальмы оказалась в его мощной ладони:

– Приятно познакомиться!

– Как насчет того, чтобы помочь мне накормить кур? Вот тот петух, – Сальма ткнула в самого крупного с радужным хвостом, – настоящий задира.

И в доказательство своих слов женщина приподняла подол платья до щиколотки, демонстрируя шрамы.

– Понял, – пастух будто приободрился: встал и помог встать Сальме.

И позже за завтраком Салем восхищался хозяйкой. И от того, что чувствовал свою причастность к волшебным переменам, восхищался собой. И от этого у него разыгрался зверский аппетит.

Впервые все собравшиеся почти не говорили о войне, а строили планы на будущее. Сын мясника, которого Сальма прежде сторонилась, удивлялся, что хозяйка наконец стала к нему прислушиваться.

Эти первые полдня, когда Сальма не обещала себе исправиться и больше не притрагиваться к вину, были просто чудесными. Но оказалось, это была всего лишь короткая передышка.

В обед, когда еще не все закончили свою работу, к дому Сальмы подъехала повозка, запряженная еле живой клячей. Казалось, еще чуть-чуть и лошадь свалиться. Поэтому первым делом хозяйка принесла лошади ведро с водой.

Возница, поблагодарив заботливую женщину, сказал, что недавно заступил на почтовую службу и можно ли увидеть Сальму Салют.

Сердце ударило в грудь, но хозяйка нашла в себе силы признаться, что та, кого он ищет, перед ним. Хуже ей стало, когда возница, утер лоб платком.

– Мне очень жаль, – его руки тряслись. Это и правда был его первый рабочий день. Он мог бы начаться с весточки от любимого, но ему поручили доставить четыре похоронных листа.

Небо упало на Сальму и придавило грудь. Возница едва успел подхватить хозяйку. Чтобы привести её в чувства, он стал обмахать её лицо письмами со страшными вестями.

К ним уже спешил Салем и хромающая кухарка. Вчера была её очередь кормить кур.

Подбежавшим на подмогу ничего не нужно было говорить. Во взгляде несчастного возницы, что еще не привык сообщать о смерти родных, можно было насчитать ровно четыре смерти.

До самой ночи Салем не отходил от хозяйки, что хотела напиться до беспамятства. Но тот вовремя успел отобрать бутылку.

Как она кричала.

Кричала от боли. Кричала от того, что ей не дают забыться!

Сальма распахнула шкаф, в котором висели рубашки мужа, сгребла и, уткнувшись в них, жадно вдыхала запах родного тела. Она то царапала себя, то била по щекам, но верный Салем все это время был рядом и, когда нужно, держал её.

Он то обнимал Сальму, то крепко сжимал, не давая ей вырваться и убежать.

Кухарка споила Сальме несколько чашек отвара из хватай-травы. И только ближе к ночи лошадиная доза успокоительного свалила несчастную с ног.

Пастух какое-то время сидел у её постели. Убедившись, что женщина спит, тот решил встать, как его руку поймала рука:

– Салем… – очень тихо произнесла она. Чтобы расслышать, ему пришлось нагнуться к ней как можно ближе, – ты ведь останешься?

И он остался.

Несколько раз за ночь ему приходилось успокаивать женщину, что просыпалась от своих же криков. Укладывать и укладывать на место, потому как Сальма несколько раз чуть не вышла в окно.

И перед рассветом, когда её сознание наконец прояснилось, Сальма подумала, глядя на пастуха, что чутко спал рядом: есть люди, ради которых хочется умереть! Но слава богу, что есть те, ради которых стоит жить.