Читать книгу Иван Сусанин - Валерий Александрович Замыслов - Страница 11

Затяжная, изнурительная война с Ливонией тяжелым бременем легла на плечи мужиков. Царю была нужна несметная казна, и он давил на служилых дворян:

– Своим старостам, тиунам и прикащикам укажите увеличить оброки и государевы подати. Пусть потерпят. Войну без большой калиты не выигрывают.

Оброки и царские подати с мужиков настолько подскочили, что те взвыли:

– Что же это деется, православные? Где денег набраться? Баре свирепствуют. Ты к горю спиной, а оно к тебе рылом. Токмо и осталось помирать.

Находились и шутники сквозь слезы:

– Вестимо. Помирать – не лапоть ковырять, лег под образа да выпучил глаза.

Не миновала беда даже зажиточных мужиков. И два года не прошло, как превратились они в «захудалых».

Слота хмуро ронял:

– Ныне с одной лошаденкой остался. Скотину – под нож – и в Ярославль на торги. Почитай, и с хлебом пришлось распрощаться. Принес тиуну деньги, а тот, подлая душонка, рот кривит. «Остался должок за тобой. На барскую запашку трое ден не выходил». Тьфу! Копье ему в брюхо. Не ведаю, как и зиму прожить. Разве что ребятню на осиновую кору перевести.

Про нужду же Иванки Сусанина и говорить не приходиться. Лицо его было мрачней грозовой тучи. Молвил тестю после долгих раздумий:

– Котыга (Иванка и Слота угодили в его поместье) всех мужиков по миру пустит. Но больше такое терпеть не можно. Надо сход собирать.

– А дале?

– Уговорить мужиков, дабы к тиуну идти и заявить, что оброки и подати нам не под силу.

– А коль тиун Пинай заковряжится?

– Припугнуть. Всем-де миром в бега сойдем. Мужикам терять нечего. Тогда и поместью конец.

Слота глянул на зятя удивленными глазами.

– Но то ж бунт, Иванка. И как тебя угораздило такое помыслить?

– Нужда доведет – и за вилы схватишься.

Слота головой покачал.

– Не ведал я тебя таким, зятек. Куда твое степенство делось?

Иванка пожал дюжими плечами и больше не произнес ни слова.

А Слота раздумчиво жевал зубами обвисший кончик рыжего уса. Зять-то, кажись, дело толкует. Коль оброки и подати Котыга не укоротит, и впрямь берись за суму. А что от нищеброда помещику взять? Пустую котомку из дерюги. Должен же он мужичьему челобитью внять. С одного быка двух шкур не дерут. Пожалуй, прав Иванка. Надо мужиков собрать и отправиться к тиуну, дабы тот своего барина оповестил.

Молвил:

– Надо попробовать, Иванка. Но тебе мужиков собирать не советую. Молод ты еще на такие дела. А мужики у нас – каждый себе на уме. Бей иного дубиной, а он к тиуну с жалобой и ногой не ступит. Его и калачом к Пинаю не заманишь. Сам пойду мужиков уговаривать.

Слота «уговорил» две трети котыгинских крестьян. Тиун встретил толпу у своих ворот. Недобрыми, прищуренными глазами обвел мужиков, буркнул:

– Чего притащились?

У мужиков рот на веревочке. Вякнешь первым – тебя заводчиком почтут. Пинай же человек злопамятный, воровским человеком помыслит. А коль вор, значит, бунтовщик царю и Отечеству, такого можно и в Губную избу⁵⁷ кинуть. А там и дыба по ворам скучает. Сыщут с пристрастием. Руки вывернут и крюком за ребро подвесят. И кнута сведаешь, и на раскаленные уголья пятками опустят.

Молчат понурые мужики, переминаются, на Слоту поглядывают. А тот давно бы веревочку на губах развязал, да всё поджидает, когда остальные мужики к воротам подтянутся.

И вдруг голос подал Иванка Сусанин:

– Великая нужда нас привела, Пинай Данилыч.

И тотчас поспешил вмешаться Слота:

– Не тебе здесь речи заводить, паря. И откуда ты тут появился? Никто тебя на сходку не звал. Ступай, куда шел… Ты уж прости дурака, Пинай Данилыч. Мы тут мирком да ладком с тобой хотим потолковать.

– Ну!

– Барину нашему помышляем помочь, дабы поместье его от разора не пострадало.

– Дело доброе.

Мир ведал: тиун Пинай лишь недоимки выколачивать горазд, но большим умом не отличался. На это и уповал Слота.

– Чем крепок наш барин, Пинай Данилыч?

– ?

– Нищими или справными мужиками?

– Вестимо, справными.

– Разумный ответ, Пинай Данилыч. Всегда ведали, что у тебя светлая голова. От справных мужиков барин в затуге сидеть не будет. Коль захочет – берет хлеб, мед, рыбу, пушнину, а коль того не захочет – берет деньгами. Это уж как барину взглянется. Ныне, как мы ведаем, любезному барину нашему деньги позарез понадобились. Война! Надо и послужильцев своих оружить, и на добрых коней сесть, и обоз с кормовым припасом снарядить. На немца с метлой не попрешь. Царю крепкое воинство нужно. Так ли я толкую, Пинай Данилыч?

– Вестимо.

– Выходит, барин справным мужиком жив. Тебе того, Пинай Данилыч, с твоей-то здравой головой и доказывать не надо.

– Ну.

– А теперь про сирых мужиков сказ поведу. Велик ли прок от них нашему барину? Токмо плюнуть да растереть. Ни хлеба в суме, ни гроша в котоме. У него в сусеке и мыши перевелись. От такого скудного мужика барину ни оброка не собрать, ни войска не снарядить, ни животу не прокормиться. Вконец захиреет поместье. А царь грозен. Плати, Нил Котыгин, государевы подати и ратных людей поставляй. А барин до того обеднел, что теперь ни денег, ни послужильца. Он-то залетось едва на брань собрался, а ныне ему и полтины не справить. Мужик у него до того дошел, что подай, Господи, пищу на братию нищу. И что же царь-государь?

– Что?

– Укажет царь нашего барина кнутом попотчевать за нераденье, а поместье у него отобрать. Чай, ведаешь, Пинай Данилыч, как соседа нашего поместья лишили, как тиуна его батогами истязали?

– Да кто ж того не ведает?

– Вот и барина нашего – жалость какая! – та же горькая судьбина ждет. Покров не за горами, настанет пора денежный оброк собирать, а денег у мира, как воды в решете. Пропадет Нил Егорыч.

– Пропадет! – горестно молвили страдники.

Пинай растерянно захлопал глазами. Ведал: после Покрова и малой толики оброка не вытянуть. Каждый двор на ладан дышит. Мужики последнее добро на торги снесли. Но то ж беда для Нила Егорыча! Да и ему, Пинаю, не поздоровится. Что же делать-то, Господь всемогущий? Приструнить, приструнить мужиков! Пусть выкручиваются, пусть последние жилы вырвут. Не совсем еще они оскудели, коль у многих нивы зеленеют. Хлебишко родится, а где хлебишко – там и денежки. С батогами, но выбью!

Но предусмотрительный Слота продолжал свою степенную речь:

– Мы тут с мужиками потолковали и надумали спасти от разорения нашего благодетеля. Хотим ему верой и правдой послужить. И мы с голоду не помрем, и поместью в достатке быть, и тиуну с больной головой не ходить.

– Что-то мне невдомек, мужики. В чем ваша «вера и правда?»

– В изрядной помочи Нил Егорычу. Ныне всё дело будет зависеть от тебя, Пинай Данилыч. Ты нас сейчас на барский луг не гоняй. От сена большого прибытку не будет, но и после Покрова наш хлебишко не трогай.

Тиун пожал плечами. Очумели мужики. На барщину не гоняй, и к хлебу после страды не прикасайся.

– Поясню, Пинай Данилыч. Хлеб, коль Господь даст уродить, наша единственная надежа. Будем с хлебом – и зиму кое-как протянем, и на Егория вешнего без жита не останемся. До страды, почитай, еще семь недель. Но, сложа руки, сидеть не будем. Дозволь нам всем миром в барские леса двинуться – добывать мед и разного пушного зверя. Сбывать же в Ярославль на торги кинемся. Там иноземных купцов всегда пруд пруди. И на мед, и меха они падки, большую деньгу можно выручить. И всю деньгу, до последней полушки – Нил Егорычу. Доволен будет. Как говорится: и волки живы, и овцы целы. Надеемся на твою мудрую голову, Пинай Данилыч. Надо спасать благодетеля.

Тиун за мужичью смекалку цепко ухватился. Ловко удумали. Барские леса и медом, и зверьем изобилуют. Дело выгодное. Лишь бы себе добычу не припрятывали. Не припрячут!

Норовил схитрить, умишко свой показать:

– Напрасно ты, Слота, долгие речи вел. Я и сам намедни покумекал, дабы вас в леса за пушниной погнать. Вы не токмо за сохой ходить умеете, но и к звериной охоте свычны. Берите силки и сети, капканы и рогатины, луки и стрелы – и ступайте с Богом. И барских холопов в леса отошлю. Вкупе на зверя навалитесь!

– А я что мужикам толковал? Великого ума человек, наш Пинай Данилыч. Ни страдникам, ни государю своему не даст разориться. Кланяйтесь тиуну!

Пинай приосанился.

А мужики, когда стали разбредаться по избам, уважительно хлопали Слоту по плечу.

– Мудрен же ты. Ловко тиуна объегорил. Тебе бы думным дьяком быть, Слота.

Иванка шел молчком и тепло раздумывал о своем тесте:

«Тиун вечно кричит, плеткой размахивает, не подступишься, а умное да спокойное слово гнев укрощает и большие дела вершит. И до чего ж хитровато потолковал с тиуном Слота! Вот от кого надо уму-разуму набираться».