Читать книгу Иван Сусанин - Валерий Александрович Замыслов - Страница 19

После отъезда опричников, Слота собрал мужиков на сход и поведал о своей поездке к немецкому гостю Горсею:

– Я уже вам толковал, что он купец честный. Добрую цену дал.

Слота подкинул на широкой ладони увесистый кожаный мешочек.

– На оброки с лихвой хватит. Но вот кому теперь серебро получать – голова кругом. Мы слово давали Пинаю, что деньги до последней полушки Котыге подадим. Барина же нашего казнили, тиуна тоже загубили. Новый же барин ничего не ведает. Как быть, мужики?

Призадумались страднички. Дело небывалое. Тут, ох, как крепко покумекать надо!

– А и кумекать нечего, сосельники, – подал голос Иванка. – Деньги нам не с неба свалились. Кто три недели в лесах мед и зверя промышлял? Мы! Порой, жизнью рисковали. Лутоху едва медведь не заломал, кое-как из когтей вырвали. Гляньте на него, до сих пор едва бродит. Тяжело нам эти деньги дались. Мы их добывали, мы их и обрести должны.

– А что как новый барин проведает? – выкрикнул один из мужиков.

– Не думаю, что кто-то из нас язык развяжет. Тут батогами не отделаешься. Теперь-то мы сами уверились, что могут сотворить опричники. Надо молчать, как рыба в пироге.

Мужики, как всегда, глянули на степенного и мозговитого Слоту.

– Не худые слова молвил Иванка. В закрытый роток муха не влетит. Будем молчать, мужики. Оброков на нас навесили, как репьев на кусту, а новый барин может еще прибавить. Голодом станем сидеть. А дабы того не приключилось, поделим деньги. По праведному! Особо не обидим погорельцев и тех вдов, кто без мужей остались. Ладно ли так будет, мужики?

– Ладно, Слота!

Семья Слоты вновь ночевала в избе Иванки.

– Завтра пойду в лес дерева подбирать. Ты мне хоть и зять, но не люблю я по чужим углам скитаться. Сою избу пора ставить.

Иванка ничего не ответил. Сидел на лавке отрешенный, глубоко уйдя в свои думы.

Сусанна строго посмотрела на сына: тесть чает избу рубить, а зять и ухом не ведет. А не ему ли также за топор браться?

– Ты чего, сынок, отмалчиваешься?

– Что? – очнулся Иванка. – О чем, мать, речь?

– Ты где витаешь? Тесть твой избу намерен рубить.

– Избу?.. Никакой избы не надо рубить. Оставайся в моей, Слота, а я, пожалуй, к ростовскому владыке подамся.

– К владыке? – вскинул кустистые рыжие брови Слота. – А с женой и матерью ты толковал?

– Непременно, Слота. Но вот что мою душу гнетет. Сидели мы когда-то в костромской вотчине под Годуновым. Худая была жизнь. Когда после Юрьева дня уходили, Годунов нас плетью стегал. Барчук же помышлял собак на нас спустить. Едва ноги унесли. Чую, он меня здесь заприметил. Человек он по всему злопамятный, и добра от него ждать, как молока от кота. Не видать нам здесь доброй жизни. Не хочу под опричниками сидеть. Нагляделся! Мужиков убивают, детей сиротами оставляют, а как о деньгах заикнулся – за сабли схватились. Лиходеи!

– Напрасно ты к Годунову полез, Иванка. Если бы я тебя в толпе не спрятал, ты бы вгорячах такое вякнул, что без побоища не уладилось бы. Многих бы мужиков потеряли.

– Зато бы и опричников смяли.

– Вот-вот. А потом бы из Москвы целое войско нагрянуло, и всех под сабли. Даже бы малых детей не пощадили. Теперь-то внял, дерзкий зятек?

– Внял, Слота. Мудрен ты, а коли так, то поведай: как ты на мой уход из села взглянешь?

– Коль ты под Годуновым жил, тебе видней. Есть в твоих словах сермяжная правда. Не терпят баре смелых смердов, заставляют до земли прогибаться. У меня и самого нет охоты здесь на соху налегать… На твой же вопрос так скажу: от греха не уйдешь, от беды не упасешься. Не думаю, что и у владыки ждет тебя манна⁹⁵ с небес. Да и Юрьев день еще не близок.

– А я и не хочу Юрьева дня ждать. Мой рубль за пожилое Годунова лишь озлобит. Он и впрямь на меня собак спустит.

– Тогда тебя беглым сочтут. Как выкручиваться станешь?

– Надеюсь, владыка меня прикроет. У него ряса широкая, да и калита – дай Бог каждому…

Иванка говорил, ратовал за свое неожиданное решение, а Сусанна сердобольно вздыхала: опять срываться с места, и в кой уже раз! Но она не будет прекословить сыну, он рассуждает благоразумно. Ростовский владыка жизнью сыну обязан, и он не оставит его в беде. Пока не слышно, чтобы кромешники вламывались на церковные земли. Может, и впрямь там семья обретет покой… Настена. Она любит Иванку, и во всем полагается на мужа… Да и Слота особо не упорствует. Не по сердцу ему новый барин. Как бы хорошо было, если бы и Слота ушел на владычные земли.

– Вот ты изрекаешь, сват, что у тебя нет охоты у Годунова пребывать. Может, и ты за нами тронешься?

– Может, и тронулся бы, да пора не приспела. Мужики ныне взбаламучены. Допрежь надо нового приказчика дождаться, приглядеться к нему, а коль зачнет без меры оброками давить, то на Юрьев день и сани в дорогу. Всё может статься, Иванка. Что будет, то будет, того не минуешь.

* * *

Лошадь и весь домашний скарб оставили Слоте, а сами добирались до Ростова Великого на одной из подвод местного торговца, давно возившего свой «товаришко» в град на озере Неро.

Только выехали за околицу, как Иванка спрыгнул с телеги.

– Ты чего, сынок?

– Ложку забыл!

И хозяин подводы, и Сусанна осуждающе покачали головами. А Иванка уже бежал к селу.

«Ложку забыл!» Да легче добрую шапку оставить, чем ложку.

Ложки – особо чтимые на Руси вещи, как и иконы в красном углу. Издревле повелось – без своей ложки немыслимо пойти в гости: крайне худая примета, никто тебе ее не вручит. Если в избу заявился гость, то хозяин ему ложки не подавал, а выжидал, когда тот достанет свою из-за пояса. Даже царь не забывал ложку, направляясь в ратный поход, на богомолье в монастырь, или в гости к именитому боярину. О том весь народ ведает. Стародавний обычай!

Князья и бояре садились за стол с серебряными ложками. Такая ложка считалась дорогим подарком. Простолюдины же хлебали щи и ели кашу деревянными ложками, кои вырезали из липы. Ложка получалась легкая, красивая и не нагревалась от горячей пищи. Мужики носили ложку при себе в особых берестяных бурачках или за поясом, бережно ее хранили⁹⁶. Ложки были расписные и вырезные. Загнутая вниз ручка украшалась резьбой. На круглых ложках рисовались красными, черными и золотистыми красками диковинные цветы, веточки и ягоды.

Вернулся Иванка рдяный⁹⁷ от смущения. Худая примета, если, что-то забыв, возвращаешься в избу. Ну, да не всякое лыко в строку, авось обойдется.

Настенка, не потеряв своего веселого нрава, рассмеялась:

– Какой же ты рассеянный, муженек. Рукавицы ищешь, а они за поясом. Как ты еще лапоточки не забыл?

– Будет тебе, – буркнул Иванка.

Кроме ложек да кое-какой одежонки ничего с собой не взяли. Всю домашнюю утварь оставили погорельцам. Не чужие люди!

Сусанна переезжала не без грусти. Все-таки попривыкла к сосельникам за последние два года. При князе Андрее Курбском вроде бы обрастать скарбом и животиной начали, о голодных зимах забывать.

Но с приходом Корчаги житье заметно под гору покатилось, а уж когда Борис Годунов с кромешниками нагрянул, тут и вовсе на селян навалились жуткие напасти. Тотчас вспомнились годуновские плети. Сын прав: при таком барине им в селе никакой волюшки не видать. Борис Годунов еще с отрочества их не возлюбил: свирепыми собаками помышлял затравить.

Настенка беззаботно посматривала на проплывающие мимо вечнозеленые ели и сосны, а Иванка натужено предавался размышлениям:

«Как-то встретит владыка Давыд?⁹⁸ Кажись, и щедро деньгами одарил, и к себе в Ростов Великий напористо зазывал, златые горы сулил, но от красного слова язык не отсохнет. От слова до дела целая верста. Всякое может статься. У страха – глаза велики, вот и отвалил отче немалую деньгу. А как в его хоромы заявишься – от ворот поворот. У него и без лапотного мужика слуг хватает. А тут беглый смерд притащился да еще семью с собой привез. Как бы в Губную избу не угодить».

И чем больше раздумывал Иванка, тем все тревожней становилось на его душе. И зачем только Слоте брякнул:

«Надеюсь, владыка меня прикроет. У него ряса широкая, да и калита – дай Бог каждому». Прикроет, держи карман шире. Давыд не Бог и не царь, дабы беглых от кромешников укрывать. Закует в цепи – и вспять!

Битый час маялся Иванка. Сидел букой, норовил, было, смуро молвить: «Слезай, мать и Настенка. В село возвратимся».

И всё же как-то одолел свое сомненье, упрятал его подальше, словно сноп в овин, и в своих раздумьях начал уповать на святость и благочестие владыки. Почитай, Божьим соизволеньем во владыки наречен, ежедень с Богом разговаривает, его именем прихожан на добрые дела наставляет. Не может быть святитель надувалой. Бог того ему не простит, накажет. Суда Божьего околицей не объедешь. Вот и не посмеет Давыд лихое дело сотворить.