Читать книгу Иван Сусанин - Валерий Александрович Замыслов - Страница 9

Сусанна осталась управляться в избе, а Иванка в самую рань отправился в луга.

«Коси коса, пока роса», – это каждый мужик ведает. Роса же в погожие дни долго не держится. Вылупится солнце из-за красного бора, обогреет травы – и перестала роса плакать. Сухостой же коса не любит, быстро затупляется, точила требует через каждые двадцать-тридцать шагов проходки. Но то не велика беда: на высоких травах работа спорится.

Приказчик Ширяй добрый луг для сенокоса отвел, не хуже барского. Раздольный, пойменный, вдоль речки Курбицы.

Мужики довольны, знай, шаркают литовками⁴⁹. Каждому сосельнику отведен свой клин – по числу лошадей и скотины во дворе.

Иванка всё еще никак не привыкнет к барской льготе. Третий день на себя косит, и никто над душой не стоит. Да и мужикам, у коих льготные лета миновали, барщина не в тягость. День на князя сено добывают, день – на себя, и так, пока покос не закончится. Слыхано ли для Иванки дело?! Все прежние помещики допрежь на себя заставляли косить, а уж потом мужики шли на свои угодья. Да и какие «угодья?» У худородных дворян земель – не разбежишься. Все лучшие покосы себе заграбастали, а мужикам – неудобицы. Забудь про литовку, бери горбушу⁵⁰ и вкалывай до седьмого поту. Приходится наклоняться при каждом ударе и размахивать в обе стороны. Горбуша удобна только для кошения по кочкам, неровным местам, а также камыша или жесткой травы. Но какое из таких трав сено? Маята! Надумаешься, как Буланку сеном снабдить. Выпадали годы, когда впроголодь лошадь держали. Тогда уж совсем беда. Последний кусок хлеба от себя отрывали и подмешивали в пойло отощалой Буланки.

У князя же – благодать. Лошадь и сеном и овсом не обделена, не стыдно со двора вывести.

Неподалеку от Иванки махали литовками Слота и его сын Федька. Сын весь в отца – коренастый, рыжеволосый и рассудительный, не смотря на младые лета; даже походка отцовская – мерная, осанистая.

А вот дочь Настенка, будто от заезжего молодца зародилась. Веселая, непоседливая, глаза озорные с лукавинкой; коса всему селу на загляденье, висит, чуть ли не до пят – густая, пушистая, светло-русая.

Мужики в сенокос обедать не ходили: до села, почитай, три версты, некогда за столами рассиживать. Весенний да летний день, как известно, год кормят. Приходили с узелками жены или дочери.

Еще с первого дня косовицы Слота молвил:

– Ты, Иванка, снедай с нами. Всё тебе будет повадней.

Откладывали косы, когда на лугу появлялись Сусанна и Настенка, кои всегда приходили вместе. Сусанна шла к косарям молчаливо, а вот Настенку было слыхать чуть ли не за полверсты. Ее звонкий, смешливый голосок прямо-таки будоражил всё угодье:

– Эгей, косари удалые! Опять Ваньку валяли. Солнышко еще над головой, а у них и руки отвалились. Да таких лежебок кормить – хлеб переводить!

Слота незлобиво ворчал:

– Ну, егоза, ну, насмешница.

Настенка придирчиво осматривала выкошенную траву и качала головой:

– Тятенька, а ведь я права.

– В чем же, правда твоя, дочка?

– А то сам не видишь? Вас двое, а Иванка столь же скосил.

– Да ну!

Слота окинул взглядом Иванкин покос и по его лицу пошли бурые пятна. Вот те на! Сосед-то и в самом деле ломил за двоих. Но как ему удалось? Он, Слота, косарь далеко не из последних, о том многие ведают.

Слоте стало неловко: Иванка обошел его в косьбе даже тогда, когда он работал вкупе с Федькой. Нечистая сила, что ли ему помогла?

– Ну что, тятенька помалкиваешь? Аль аршин проглотил? – глядя на сконфуженное лицо отца, уязвила Настенка.

Сусанна улыбнулась, а Слота, крякнув, посмотрел на Иванку. Рослый, могутный, плечистый, в два десятка лет набрал силу неимоверную.

Вновь крякнул.

– Горазд ты, однако, Иванка. Отца твоего только в домовине видел. Мал, тщедушен. А вот мать – всем мужикам на загляденье. Коль работать примется, никому за ней не угнаться. Вот и ты – Иванка Сусанин. Молодцом, паря.

На селе отца Иванки не ведали, а посему нет-нет, да и молвят: «Иванка Сусанин».

Настенка метнула на парня лукавый взгляд и невольно отметила про себя:

«Сероглазый, но неулыба. Другой бы от отцовской похвалы рот до ушей распялил, а этот сидит бирюком и лепешку жует».

– Слышь, Иванка? А твоя литовка не волшебная? Бабка мне сказывала: бывают такие. Литовка сама траву подрезает, а косарь лишь позади ноженьками передвигает. Не волшебная?

– Волшебная, – немногословно отозвался Иванка, но улыбка так и не появилась на его сухощавом лице.

– А я что толковала? Где бы уж ему с тятенькой наравне косить. Эдак-то и я смогу.

Настенка взяла Иванкину литовку и, улыбчивая, длинноногая, в голубом сарафанчике, пружинисто направилась на луговище. Пушистая коса заметалась по ее гибкому стану.

– Не балуй, дочка! – крикнул ей вслед Слота.

Но где там! Настенка, не державшая в руках литовки, задорно воскликнула: «Коси, волшебница!», затем с силой размахнулась и … на добрых пять вершков всадила косу в землю.

Слота озаботился:

– Сломает литовку, егоза. Настенка! Немедля отойди!

Если косу дернуть на себя, то она может переломиться. А коса – не голик, денежек стоит.

Но неудача не смутила Настенку. Взыскательно молвила подошедшему Иванке:

– Сказывай заговор!

Иванка легонько вытянул косу из земли, буркнул:

– Умеючи надо.

– А ты возьми да научи, раз такой умелец.

– Не к чему тебе, Настенка.

– Как это не к чему? Твоя мать – сама видела – не хуже моего тятеньки косит. Вот и мне пригодится. Учи, Иванка! Кому сказываю!

– Недосуг.

– А я в траву перед тобой встану. Режь мои ноженьки, злыдень!

Слота и Сусанна слушали разговор, и глаза у обоих были улыбчивы.

«Озорная девчонка, – думала Сусанна. – Она уже не в первый раз над сыном подтрунивает… А может, неспроста? Такое с девушками бывает. Уж не влюбилась ли в моего Иванку? Однако, Настенка зря на сына таращится. Слота – зажиточный мужик – и он никогда не выдаст дочку замуж за бедняка, кой и так в долгах, как в шелках.

Ведала бы Сусанна мысли Слоты.

Тот уже давно приглядывался к Иванке, а потом как-то подумал:

«Приделистый парень. Таких работников поискать. Силенкой Богом не обижен, нравом добрый, разумом крепкий. Чем не суженый для Настенки?»

Правда, на селе были сынки и богатеньких мужиков. Но не зря в народе говорят: « Богатство родителей – порча детям». Верно присловье. Нагляделся! Увальней да лодырей, хоть отбавляй. Да и умишком такие скудны. Богатством ума не купишь. Иванка же с его золотыми руками может далеко пойти. И всего-то полгода в селе проживает, но мужики о нем уже с уваженьем судачат. Быть Настенкой за Иванкой. Обожду еще годик – и выдам подросшую дочь, благо в вотчине житье для мужиков, слава Богу, покойное.

На следующий Покров Настенка стала женой Иванки Сусанина. Счастливо зажили молодые. Но вскоре вдруг беда грянула. Примчали в вотчину сразу четверо дворян, собрали мир и грозно заявили:

– Отныне нет боле вотчины вора⁵¹ Курбского! Наделил нас великий государь четырьмя поместьями. Сидеть вам у нас на барщине и оброке!

У Иванки на душе похолодело: среди помещиков спесиво сидел на коне дворянин Кутыга.

Угрюмые мужики в полном неведении. Как, почему, что произошло с Курбским? Отчего его земли поделили?