Читать книгу Прекрасный белый снег - Валерий Михайлович Арефьев - Страница 4
Часть первая
Глава третья
ОглавлениеВыпить, однако, психам в этот вечер так и не удалось. Как и в предыдущий, последующий, неделю, две, или месяц тому назад, у обитателей смирного дома бухнуть не получилось. Непростое это дело – устроить в дурдоме вечеринку. Только вот Веня наш, он ещё не понял, где оказался. Куда в действительности, занесла нелёгкая на этот раз. Так что, вернёмся-ка мы с вами в третью палату и посмотрим, что там дальше будет. Итак:
– Тогда и меня можно просто, Веня, – широко улыбнулся Веничка в ответ. – Готовь, Костян, посуду! По такому случаю что-нибудь придумаем! Бухать сегодня будем!
– Ага! Посуду! Разбежался! – ухмыльнулся Костя грустно, грустно и совсем уже не лучезарно, увы, скорей на автомате, ведь он же сам и затеял дурацкий этот, как-бы шутливый разговор с не понимающим, куда попал, очередным психом-суицидником. Злая какая-то искорка промелькнула у него в глазах: – Ты, Веня, посмотри вокруг, внимательно. Посмотри, посмотри…
Венька приподнялся немного на локтях, покрутил головой туда-сюда, но ничего нового и неожиданного так и не заметил. Обычные больничные кровати, тумбочка у каждой. А что там у него за спиной, увидеть возможным не представлялось: левая рука его была под капельницей, встать или даже просто развернуться он не мог. "В общем-то, – подумал он, – больница как больница. Только вот, решётки на окнах. Что бы это значило?"
– Смотри, смотри, Вениаминчик-витаминчик! Смелее. Не стесняйся! Не смущает ничего? Сеточка на окнах, например. Небо за ней, в крупную клеточку. Ни о чём не говорит?
А Венька и вправду, начинал уже реально нервничать. Хотя, что уж тут, казалось, волноваться? Ну сетка. Ну решётка. Так вчера ведь только, с жизнью прощаться собирался… Попробуй-ка, напугай самоубийцу сеткой на окне! И всё же, Веньке стало вдруг не по себе. Настолько всё гадко и по-идиотски как-то вышло. Вот это его вчерашнее, внезапное решение разом всё закончить. Как-бы закончить, но всё-таки оставить себе маленькую лазеечку. Не выпрыгнуть красиво из окна, с восьмого этажа, а всего лишь таблеток наглотаться. "Как там у Высоцкого, – подумалось ему: – Не умереть, а именно уснуть." Да, уснуть, теперь он осознавал это ясно, именно уснуть. Нет, не хотел он умирать по-настоящему. А потом, сразу почти как всю эту кучу таблеток заглотил, реальность с пугающей скоростью начала превращаться в какой-то дымчатый мираж, всё стало тускло и безразлично, только и успел, что джина ещё бахнуть, да сигаретку выкурить, напоследок. И тут же начал выключаться. А сил встать и что-то изменить уже не оставалось. Только вот, о последствиях он как-то не подумал. А как же Светка? Каково ей будет, хоронить его, придурка? А мама? А если выживет, но дураком на всю жизнь останется? Или, того хуже, овощем на грядке? И никакие решётки точно уж не предполагались. И Вене стало стыдно. Стыдно и горько за то что натворил. Он вновь закрыл глаза и в ту же секунду ясно увидел Светку, в дурацкой карете скорой помощи, всю в слезах, представил вдруг, как ей, вероятно, пришлось объяснять произошедшее. "Он потерял большие деньги и мы поссорились". "Господи, – думал он, – какая глупость! Какой стыд! Какой позор!" И ему снова захотелось уснуть, забыться, хотя бы ненадолго.
– Ну что, братан, призадумался? – вернул его в реальность голос Кости. – Ты спишь что ли опять? Эй, брателла!
Чья-то рука, вероятно его настойчивого собеседника потрепала Веньку по плечу. Возвращаться а реальность Веньке не хотелось, ему было просто страшно.
– Да задумаешься тут, – открыл он всё-таки глаза. – А правда, решётки-то здесь чего? Ведь я же не в тюре, да? – спросил с надеждой он.
– Ну ты, мужик, даёшь! Сплюнь три раза! И перекрестись! Ты что, ещё и грохнул вчера кого? Для кучи? – уже откровенно смеялся над ним Костян. – Нет, мужики, вы только гляньте! У Станиславыча новый экземпляр для изучения! Батеньке сюрприз! Двойной убийца, киллер-самоубийца. Аплодисменты, господа! Аплодисменты! – и с этими словами он заржал, как конь, громко и откровенно. – Чувак, ты в дурке! Понял? В дурдоме! Расслабься, не в тюряге, слава Богу! Да расслабься ты, Веня! Худшее уже позади!
Венька приподнялся повыше на локтях и посмотрел ошарашенно на Костю:
– А чего в дурке-то? Почему в дурке? Как я в дурку-то попал?
– А ты что, не знаешь? Первый раз слышишь? Ну точно, – он обернулся к зрителям, наслаждавшимся неожиданным спектаклем, – они не знают, как всегда! Их высочества никогда ничего не знают! Им это неизвестно! Самоубийц, Веня, – он театрально развёл руками, – в дурку везут обычно. Почти всегда. Ну тех, которым повезло. А кому нет, тех сразу в морг. Тебе, брателла, повезло. И вот теперь ты здесь, брателла, с нами. Врубаешься?
Да, это был действительно сюрприз. Такого развития событий Веня уж никак не ожидал. Всё что угодно, но не дурка… Он посмотрел на Костяна потускневшими внезапно, серыми как асфальт после дождя глазами и сказал негромко:
– Слушай, братан, я полежу ещё чуть-чуть. Как-то мне не по себе. Посплю немного. Подумаю.
И натянув на голову одеяло опять закрыл глаза…
Где-то с начала девяностых, когда жизнь вдруг, совершенно неожиданно стала преподносить внезапные сюрпизы воспитанному в традициях атеизма советскому человеку, иногда в виде быстрых денег, а случалось, и в виде не менее быстрых пуль, народ как-то сразу, сам-собой, без особых уговоров потянулся к Богу. А кто и к дьяволу, случалось и такое. Бульварные газеты запестрели многочислеными объявлениями всевозможных магов, колдунов, потомственных ведьм, невесть откуда взявшихся шаманов и чародеев в третьем поколении. Все обещали много и практически немедленно. За весьма умеренное вознаграждение предлагалось избавление от порчи, снятие сглаза, возврат любимых, сильнейший приворот, отворот, успехи в бизнесе, открытие третьего глаза, а также полное и окончательное решение проблем. И хотя полным, а уж тем более окончательным решением проблем заведовали в те лихие годы волшебники несколько иного рода, народ тянулся.
Светка же, хотя и относилась к подобного рода проказам с лёгким юмором, в глубине своей души побаивалась всей этой коммерческой чертовщины, с такими вещами шутить не стоит, думала она. И Бог и дьявол, в этом она была уверена совершенно, требуют крайне серьёзного отношения к себе.
Особенной какой-то набожностью Светка никогда не отличалась, верующей себя истово и безусловно, в общем не считала, да и не была такой на самом деле. Бывало, конечно, заходила она и в церковь (действительно набожный, глубоко верующий человек поправил бы здесь автора, в храм, конечно в храм) – поставить свечку Божьей Матери и Николе-угоднику, да ещё за умерших, ушедших навсегда близких родственников и друзей, хотя в то время таких у неё было и не много, но на этом её общение с Богом и заканчивалось, молитв не знала и не молилась никогда.
Крестилась Светка совсем недавно, в новейшие уже времена, лет пять назад, когда это вдруг стало модным, крестик свой маленький, однако, постоянно не носила, он лежал в шкатулке рядом с бусами, колечками и парой старых серебряных монет. И ещё они с Венькой, по их же полушутливому выражению, как бы обвенчались. Выходить замуж по настоящему, с обязательным ЗАГСом, Волгой с кольцами на крыше и капоте, дежурным шампанским на Стрелке Васильевского острова, свадебной фатой, белым подвенечным платьем и непременной дракой в кабаке под занавес веселья, Светке отчего-то не хотелось. Да и вообще, все эти формальности, вроде официальной регистрации и записей о супружестве в паспорте она считала лишними. "Браки, дружочек, совершаются на небесах", – говорила она Вене, и Веня не возражал, он всегда с ней соглашался, по крайней мере в первые годы их совместной жизни. Или успешно делал вид, что соглашается. Как бы то ни было, в один прекрасный день, на второй год их совместной жизни, они купили два симпатичных серебряных колечка с алмазной насечкой, чтобы сверкали поживее, и пообещав друг другу быть вместе вечно ("Какая наивность, – думала она теперь, – даже не смешно. Что значит вечно? Какое такое вечно? Почему вечно?"), торжественно одели их на пальцы друг другу в Лавре, после чего отправились в ближайшее кафе пить шампанское с ликёром Амаретто. Секс в ту ночь у них случился особенно волнующий…
А последние годы они частенько, если в ночь на Великое Воскресенье не случалось сильного дождя, вместе с Венькой и его друзьями ходили крестным ходом вокруг ближайшей церкови, кладбищенской, недалеко от дома. Со свечками в руках они шли вокруг храма по периметру, минут пятнадцать крестились под перезвон колоколов и отправлялись наконец, удовлетворённые и просветлённые в свой двор колодцем, пить на скамеечке портвейн с такими же как и они сами, глубоко верующими друзьями. Пост они не соблюдали. На этом их отношения со Всевышним вроде бы и исчерпывались.
Уж как-то так у нас, людей сложилось, что о Боге мы, хоть и вспоминаем иногда, но по большей части как-то мимолётно, между делом. Нет, очень многие из нас, возможно даже большинство, время от времени заходят в церковь, ставят свечки на алтарь, и Божьей Матери, и обязательно Николе. Отчего-то из всех святых мы почитаем больше именно Николу, отвечающего в нашем представлении не только за моряков и странников, но и за финансовое, так сказать, благополучие. Мы троекратно крестимся, шепчем что-то своё украдкой у иконы Богоматери, идём к Николе, и в завершение краткого общения со Всевышним ставим свечу за упокой. Детки у нас все теперь крещёные с малых лет, на похороны мы заказываем отпевание, а регистрация брака в ЗАГСе частенько завершается пышным обрядом венчания, в модном храме и за большие деньги. На Пасху мы ходим крестным ходом, есть даже и такие, кто пытается соблюдать Великий пост, успешно предаваясь пьянству и чревоугодию во всё остальное время года начиная прямо с пасхальной ночи. И даже в школах ввели теперь особенный, непостижимым образом связанный с религиозным и духовным воспитанием подрастающего поколения предмет. И всё же, всё же! По настоящему мы вспоминаем о Творце только когда у нас Беда. Только беда, настоящая и большая, отчаяние и боль заставляют нас повернуться к Богу и просить пощады у него, когда больше вроде бы уже и не у кого. И вот тогда, бывает и такое, мы встаём в церкви на колени и со слезами на глазах просим у Него, за всех нас принявшего страшную мученическую смерть на Лысой горе – Голгофе, прощения и милосердия. Милосердия и прощения…