Читать книгу Прекрасный белый снег - Валерий Михайлович Арефьев - Страница 8

Под утро Вене приснился странный сон. На чистом молодом лугу он неспешно жевал свежую зелёную травку волшебного изумрудного оттенка, в этом чудесном мире он был лошадью. Или, скорее, конём, только не молодым горячим скакуном, нет, увы! Довольно старым, пожившим уже лошаком, из тех, о которых говорят: старый конь глубоко не вспашет, но и борозды не испортит, а ещё (он осознал это особенно остро), что коней на переправе не меняют. Привязанный длинной верёвкой к одинокой березе Веня послушно и мирно пасся, мягкими губами неспешно подрывая горьковато-сладкую полевую зелень. Внимательно выбирая сладкие, сиреневые цветочки кашки и обходя горькие ростки полыни да ядовито-жёлтые, дурманящие обманчиво нежные солнечные кружочки мать-мачехи неспешными шагами он обходил свою территорию по кругу. Ему было спокойно и легко.

Неподалёку, совершенно свободно, без всяких верёвок и берёз, паслась одинокая, молодая, золотисто-гнедая кобылица. Время от времени, лениво помахавая хвостом под жарким солнцем она отгоняла надоедливых мух. В отливе полуденного света спелыми пшеничными колосьями играла на лёгком ветерке её золотая грива, а от кобыльего её, беспокойного молодого лона изливался, казалось, мягкий бронзовато-рыжий свет. Неспешной иноходью, слегка покачивая бёдрами, она медленно приближалась к Вене. "Одинокая! Красивая какая! – мелькнула вдруг у Венички шальная мысль." – И тут же ангелы, откуда они только взялись, нежно пропели в голове: – Красивая какая!!! Веня!!! Одинокая какая!!!

– Ах, ангелы, – с какой-то неясной грустью подумал Веня. – Зачем вы обманываете меня? Так не бывает, ангелы, красивые кобылицы не бывают одиноки! Просто не могут! Это невозможно! Совершенно невозможно!

– Бывает, – Веня, – бывает, – серебряными голосами отозвались тут же ангелы. – Могут, Веня! Могут! Ещё как могут! Верь нам, Веня! Верь! Возможно! Ещё как возможно!

И с этими словами исчезли где-то в звенящей синеве.

Оставалось только согласиться. Как же можно не согласиться с ангелами? И Веня шагнул ей навстречу, как в пропасть, в зелёную высокую траву.

– Ну и как тебе наша травка? – с тихим призывным храпом негромко игогокнул он. – Правда, хороша? Кстати, ничего, что на Ты? Вот так сразу…

Ах, ангелы, ангелы! Ах, если бы вы знали! Ах, этот гибкий стан! Эта тонкая, нежная спина! Длинные стройные ноги на тёмных высоких копытах! Волнующий, подобранный живот! Ах, этот хвостик! Эти гнедые, соломенные ресницы! Пшеничная чёлка, развевающаяся на ветру. О, ангелы, ангелы мои! Если бы вы знали! Если бы вы только знали! О, эти муки, о вершины наслаждения!

Она подошла поближе, какими-то усталыми глазами посмотрела внимательно на Веничку, смешно немного, будто удивлённо приподняла пшеничные брови и тихонько всхрапнула в ответ:

– Are you puffing?

По счастью, Веничка бывал в Индии, и знал уже, что означает это выражение. "Are you puffing?", затем hash, gush, maryguana и далее по списку, почти дословно означает: а вы пыхаете? Травку курите? В лёгкой растерянности Веня приподнял голову, всхрапнул негромко. Нет, там, в Индии, конечно, всякое случалось, и тем не менее, вопрос ему показался немного неожиданным. Однако ляпнуть в ответ глупость Веня, к счастью, не успел. Она качнула легонько головой и одними только, мягкими губами, произнесла негромко:

– Шучу, Веня, шучу. Be my guest! Присоединяйся!

Проснулся Веня довольно поздно, в приподнятом немного настроении. Оказалось, побыть иногда лошадью, во сне конечно, совсем не так уж плохо. Реальность, однако, оказалась несколько иной. Стальная дверь под замком на входе в отделение, как ни казалось это странным, никуда не испарилась, да и толстые тюремные решётки на окнах, в воздухе тоже не растаяли. "Да уж, – грустно подумал Веня, – вместо неба синего белый потолок…" Никакой зелёной травки, и уж тем более, прекрасной кобылицы тут явно не предполагалась. И хотя, столь неожиданно возникшая вчерашним вечером перспектива провести в дурке неопределённо долгий срок, столь же внезапно вроде бы почти и отступила, что понятно, внушало всё же определённый оптимизм, на душе у Веньки опять стало вдруг тревожно. Гадко и тревожно. "Как там, – размышлял он, – Светка? Как она? И с ней ведь, тоже придётся как-то объясняться." Даже просто представить, как он посмотрит ей в глаза Веня был не в состоянии. Думать об этом не хотелось…

Отделение меж тем, оживало постепенно размеренным своим, тихим больничным бытом, психи умывались в душевой за дверью с весёлым кашалотом, и перекидываясь в ожидании завтрака замечаниями ни о чём, перемещались постепенно в комнату отдыха, действительно оказавшуюся одновременно и столовой. Венька стрельнул немного зубной пасты у Костяна, пальцем почистил зубы, умылся и тихо поплёлся вслед за остальными. Народ неспешно рассаживался по своим местам за белыми прямоугольными столами, кто-то, расположившись на диване, таращился молча в телевизор, в углу на отдельном, накрытом голубенькой в мелкий квадратик клеёнкой столике побулькивал блестящий самовар. Завтрак в дурке начинался довольно поздно, снегопад за окном, тот что, ещё вчера казалось будет идти вечно, наконец закончился, день обещал быть солнечным. И словно в подтверждение тому остренькие жёлтенькие стрелки из-за щёлок между занавесками высветили золотом крохотные, повисшие в воздухе пылинки. Бодрый диктор с экрана телевизора рассказывал о достижениях российского автопрома и потрясающих воображение будущих новинках Волжского автомобильного завода… "Идеальная картинка, – неожиданно для самого себя вдруг подумал Веня. – Почти как в кино. Покой и тишина… Клуб самоубийц…"

Спустя несколько минут он услышал как открылась тяжёлая металлическая дверь на входе в отделение, и дылда-санитар вкатил в столовую тележку на резиновом ходу, с большой кастрюлей посередине, белым вафельным полотенцем покрытой внушительных размеров горкой бутербродов, глубокой, полной варёных яиц алюминиевой миской, ложками, белыми, как в пионерском лагере металлическими кружками и несколькими стопками тарелок на нижней полке. Венька нашарил глазами свободное место за одним из столиков, подошёл: "Не возражаете?" Никто не возражал. Настолько двинутых, к счастью, не нашлось.

После завтрака, оказавшимся на удивление приличным для дурдома, психи постепенно разбрелись по своим палатам, близился утренний обход и телевизор санитары выключили.

Венька аккуратно застелил свою постель: беспорядка он терпеть не мог, ему захотелось прилечь, а лезть снова под одеяло большой охоты не было: в палате стояла почти летняя жара. Чугунная батарея под окном жарила как сумасшедшая, и раздеваться а потом снова одеваться никакого желания Веня не испытывал. Он расправил простыню, сложил вдвое одеяло, поднял повыше подушку, и прикрыв тихонечко глаза чтобы не видеть никого, поджав ноги улёгся набок. В голове его, как тихой утренней воде после ночного шторма плавали обрывки мыслей и тревожных ощущений. Надо сказать, Сергей Станиславович своего добился, вчерашний разговор произвёл на Веньку должное впечатление, теперь ему действительно хотелось покопаться в себе, попробовать понять, как он к этому пришёл, и что же делать дальше.

Собраться с мыслями, однако, Веня не успел. Вскоре открылась дверь и в палату в сопровождении вечного санитара вошёл какой-то новый доктор, лет наверное слегка за сорок дядька, тоже почему-то с бородой, только не аккуратной, чеховской, как у СергейСтаниславыча, а большой, совковой лопатой произраставшей, казалось, прямо из ушей. "Лев Толстой какой-то, в белом халате, – подумал Веня. – Так, – кольнуло в груди немного беспокойно, – а где же Станиславович? Его-то, чего нет? – Странно! Очень странно!".

Борода в халате и очках довольно быстро, перекидываясь какими-то загадочными фразами с санитаром и больными прошёлся по палате, каждому он уделил минуты по две по три, не больше, назначил какие-то, привычные судя по всему, процедуры и остановился наконец у Венькиной постели.

– Ну как наш новенький? – низким паровозным гудком произнёс он куда-то в глубину своих могучих зарослей. – Как самочувствие, молодой человек?

– Нормально, – бодро ответил Веня, но про себя задумался слегка: а может не стоит так уж явно здесь бодриться? Кто его знает, что у этого литератора на уме? Не подумал бы, что нарываюсь…, – и всё-таки продолжил, правда немного поспокойнее: – Уже гораздо лучше! Практически здоров!

– Вижу, вижу! – тот снял очки, протёр стёкла краешком халата, и водрузив их обратно на нос, уставился на Веню. – А мне Сергей Станиславович доложил уже. Да, вижу, вижу, динамика неплохая. Неплохая… Через недельку-другую, глядишь, и о выписке подумать можно…

"Вот те на! – в изумлении раскрыл глаза Веня. – Ничего себе новость! Это вообще, что ещё за чёрт? Откуда он тут взялся?"

– Погодите, погодите, как же так, – в растерянности спросил он, – мне же Сергей Станиславович вчера сказал… Сказал же… Раз уж динамика такая положительная… То может даже и сегодня…

Закончить, однако, Веня не успел.

– Сергея Станиславовича, молодой человек, – не дала договорить ему эта, неизвестно откуда взявшаяся борода лопатой, – сегодня к сожалению не будет. Срочно вызвали в Минздрав. Так что, извольте пока любить и жаловать меня! А вот уж, как он вернётся, так сам пусть и решает. Как-никак, здесь он главврач, не я. Договорились? – он внимательно, будто выискивая в глазах своего нового подопечного искру помешательства, посмотрел на Веньку, но судя по разочарованному вздоху так ничего и не нашёл.

– Договорились, – растерянно ответил Веня.

А что, скажите, он мог ещё ответить?

– Вот и хорошо, обрадовался тот. – Вот и ладненько. Значит так, никаких специальных процедур и препаратов вам не назначено, только вот душ примите.... Вам пойдёт на пользу. И можете спокойно отдыхать…

"Ну точно, дурдом он и есть дурдом! – грустно подумал Веня. Вот попал!" – Этим новым поворотом он был явно озадачен. Озадачен, раздосадован и разочарован. Освобождение откладывалось на неопределённый срок…