Читать книгу Краткий миг - Варвара Рысъ - Страница 17

День уже начал меркнуть, когда они выходили из монастырских ворот, намереваясь погулять, а потом направиться в ресторан «Мишка»: Богдана привлекло название, и он забронировал тут столик, хотя вообще-то в этом не было нужды: туристов в эту зимнюю стужу в Муроме очень мало.

Едва вышли из ворот, к Прасковье подошёл старый монах. Откуда он взялся – вроде не было никого?

– Прасковья Павловна? – в его голосе было что-то не монашеское, даже анти-монашеское. Так говорят люди, привыкшие командовать.

– Да, это я, – не узнавая, взглянула Прасковья на старика. Богдан тоже окинул его изучающим взглядом.

– Здравствуйте, Прасковья Павловна, – продолжал старик. – Моё мирское имя Валерий Николаевич Золочевский, в постриге – отец Варфоломей.

– Я помню Вас, – проговорила Прасковья: она, в самом деле, вспомнила. Старик – тот самый Валерий, покровитель Рины, с которым та однажды пришла к ней. Тогда их близнецам был месяц от роду. Гости очень хвалили интерьер, и Валерий что-то рассказывал о своих дочках. В ту пору Валерий был крупным функционером, одним из организаторов Агентства по разработке национальной идеи, которое Рина презрительно нарекла «министерством правды»; из него после множества преобразований получилось ведомство, ныне возглавляемое Прасковьей. Потом Валерий исчез; впрочем, она и не искала его. Думала мимолётно: может, вместе с Риной уехал за границу. Да, своеобразный поворот судьбы крупного государственного чиновника! Надо будет прямо в понедельник заказать справочку на этого Валерия.

– Прасковья Павловна! Я задержу вас всего на несколько минут. Я хотел бы только выразить Вам глубочайшее уважение и восхищение той высокополезной деятельностью, которой Вы заняты. Возможно, впервые в новейшей истории России благодаря Вам удалось соединить усилия Церкви и государства для воспитания и духовного окормления нашего народа. Вместе с братией нашего монастыря ежедневно молюсь о ниспослании Вам сил и крепости духа для того громадного труда, который Вы вседневно несёте.

Прасковья отметила чёткое синтагматическое членение его речи.

– Когда-то Вы стояли у истоков этой работы, – она не знала, как назвать его – отцом Варфоломеем или Валерием Николаевичем, и не назвала никак. – Кстати, Вы ведь не знакомы, – она слегка подтолкнула вперёд Богдана, стоявшего на полшага позади. – Мой муж Богдан Борисович Светов. – Прасковья ощутила, что ей сладко назвать его мужем, словно восемнадцатилетней дурашке, первой в классе выскочившей замуж.

Богдан почтительно поклонился: он единственный из известных ей современных людей умел кланяться. Ей показалось, что мужчины обменялись острыми, подозрительными и понимающими, взглядами.

– Богдан, когда-то Валерий Николаевич был у нас, тогда только что родились наши дети. Тебя в тот момент не было дома.

Богдан почтительно-неопределённо улыбался. Они поговорили ещё немного о монастыре, о погоде, о сельскохозяйственной работе монахов и вроде готовы были разойтись, но тут Богдан вдруг проговорил тем светски-любезным тоном, который мама определяла как «не наши нравы» и пылко ненавидела:

– Отец Варфоломей, позвольте просить Вас сделать нам честь и присоединиться к нашей маленькой семейной вечеринке в ресторане «Мишка», тут поблизости.

– Да, – поддержала удивлённая Прасковья, – сегодня день рождения Богдана и мы намеревались отметить его вдвоём. Было бы чудесно, если бы Вы нашли время разделить с нами этот вечер.

Валерий прищурил глаза, сомневаясь, и после короткой паузы проговорил:

– Благодарю. Я буду. В котором часу?

– Столик заказан на шесть, – ответил Богдан.

Валерий принёс в подарок свою книжку, довольно роскошно изданную, «Останься в миру! Беседы с моим духовным сыном». Под заголовком было написано твёрдым ясным почерком уверенного в себе человека: «Богдану Борисовичу в день рождения с пожеланием счастья и помощи Божьей в делах».

Прасковья сразу поняла, что книжка агитпроповского жанра. Она заметила, что в последние годы наметилась маленькая, но выраженная тенденция: высшие государственные служащие вдруг бросают всё и уходят в монахи. При этом вроде никакого компромата за ними не числилось. Спецслужбы, их психологи и антропологи, пытались понять, но пока не поняли. И вот книжка, где якобы духовник убеждает крупного чиновника остаться на своём месте и там приносить пользу людям. Заодно они беседуют о разных актуальных вопросах.

– А это реальный Ваш духовный сын или, как выражается моя мама, учительница литературы, «собирательный образ»? – напрямки спросила Прасковья.

– Абсолютно реальный, – ответил Валерий. – Мне даже пришлось изменить кое-какие политические и бытовые детали, чтобы он перестал быть узнаваемым. Ведь он остался не только в миру, но и на значительной государственной работе.

– Большое спасибо, отец Варфоломей! – поблагодарил Богдан. – Я очень тронут. Заглавие Вашей книги напомнило мне юность. В точности такие слова, только по-гречески, сказал мне когда-то мой собственный духовник. Я когда-то жил с родителями на Кипре, учился в православной школе и мечтал о монашестве. Но судьба распорядилась иначе.

– Значит, Вы имеете религиозное образование? – с интересом спросил Валерий, словно что-то прикидывая.

– Ну, это было давно, и образование моё – на самом начальном уровне, – ответил Богдан. – Хотя богословие меня всегда привлекало.

– Богдан, между прочим, знает арабский и читает Коран, – похвасталась Прасковья.

– Это замечательно! – похвалил Валерий, и, кажется, искренне похвалил.

Прасковья перелистала книгу.

«Молиться за людей – это труд! И кто знает, может быть, многие из скептиков и совопросников века сего, и даже хулителей монашества, всё ещё живы только потому, что где-то какие-то монахи о них молятся.

В монашество не прячутся, как в нору. В монашество карабкаются, как на скалу».

«Монашеская жизнь трудная – это всем известно, а что она самая высокая, самая чистая, самая прекрасная и даже самая легкая – что говорю легкая – неизъяснимо привлекающая, сладостнейшая, отрадная, светлая, радостью вечною сияющая – это малым известно. Но истина на стороне малых, а не многих. Потому Господь и сказал возлюбленным ученикам: не бойся, малое мое стадо! Яко изволи Бог даровать вам – что? – думаешь, отраду? богатство? наслаждение? Нет! – Царство!.. Царство это – Царство всех веков, перед которым все величайшие царства мира сего – дым, смрад! И в том-то Царстве света и веселия тебе уготовано, и всем возлюбившим Господа Иисуса, царское место», – писал преподобный Анатолий Оптинский (1855–1923).

Прасковья открыла последнюю страницу.

«Напомню завещание печальника земли русской преподобного отца нашего Сергия: “Уготовайте души свои не на покой и беспечалие, но на многие скорби и лишения”»,

– так заканчивалась книга. Многообещающее окончание.

– Я сегодня же внимательно прочту эту книгу, – проговорил Богдан задумчиво. – Мне, в самом деле, интересно.

– Мне это приятно, Богдан Борисович, – слегка наклонил голову Валерий. Забавно: чем более благочестивы были его манеры, тем меньше хотелось ей называть его про себя отцом Варфоломеем. – Приятно потому, что Вы – верующий человек, воцерковленный, – повторил Валерий.

Прасковье почему-то стало противно: «Воцерковленный – это что? Свечечки и просвирки?», но, естественно, промолчала. И словно отвечая на её мысль, Богдан проговорил:

– Вера формируется в раннем детстве. Кто не получил религиозного образования, церковной формации – редко становится верующим. Говорят, можно уверовать в зрелые годы, но мне кажется, это большая редкость. У атеиста совсем иная душевная структура. Для меня вера, связь с абсолютом – громадная поддержка. Без этой опоры очень трудно выдержать испытания, принять смерть. Но опять-таки вере, религии надо учить сызмальства. Это зависит в первую очередь от семьи, но и от школы, от Церкви.

Прасковья поразилась, как схватывает Богдан её мысли. Вероятно, их души настолько открыты друг другу, что и слова не нужны.

– Церковь у нас отделена от государства, – напомнил Валерий. – Пока. – Он учительно поднял палец. – Церковь и государство активно идут навстречу друг другу. У них общее дело – воспитание и духовное окормление народа. Так что мы, Богдан Борисович, с Прасковьей Павловной делаем одно общее дело, хотя она – человек абсолютно светский.

– Нет, отчего же, – возразила Прасковья. – Я очень уважаю религию. Я, действительно, не получила соответствующего образования, но уважаю очень. Может быть, Богдан мне поможет, – она озарила застолье политической улыбкой. Богдан смотрел на неё грустно и понимающе.

– Если Вы, Прасковья Павловна и Вы, Богдан Борисович, найдёте время, готов быть Вашим гидом по муромским монастырям. Они у нас удивительные. Между прочим, из нашего монастыря, как с Дона, выдачи нет. Муромские леса издавна прятали не только разбойников. Но и тех, кого преследовали за их богоугодные, благочестивые дела. А таких в нашем мире во все времена было немало.

– Блажени изгнани правды ради: яко тех есть Царствие Небесное, – после паузы со значением произнёс отец Варфаломей. Мужчины снова обменялись острыми, понимающими и совсем не церковными взглядами.

Когда расстались и прошли метров двести, Богдан то ли с иронией, то ли с лёгким недовольством проговорил:

– Шпионом мне стать не привелось, а вот приятеля в спецслужбах волею судеб обрёл.

– Ты так думаешь? – с сомнением спросила Прасковья.

– Да за версту видно, – уверенно проговорил Богдан. – Впрочем, зачем я ему? А с тобой он, думаю, мог пообщаться и без этой художественной самодеятельности. Или он хочет поиграть со мной в доброго следователя и спасти меня в обители? Может быть, кстати…

– Вообще-то ты его пригласил… – заметила Прасковья.

– Верно, я. Я как-то ошалел от свободы и возможности вот так взять и познакомиться с кем угодно. Вам, свободным людям, этого не понять. Так я и познакомился с начинающим клириком и опытным спецслужбистом в одном флаконе.

– Я прямо в понедельник выясню, кто он и что. И не беспокойся, пожалуйста, прежде времени.

– Да я и не беспокоюсь, Парасенька. Ни прежде, ни позже времени. – Богдан недовольно замолчал.

– Вот и не беспокойся. А иметь обитель, где можно спрятаться – всегда полезно. Почём нам знать, чем дело обернётся.