Читать книгу Краткий миг - Варвара Рысъ - Страница 3

– Трудно сказать. Он… – Прасковья замялась, но не стала скрывать, – он не очень любил своего отчима. Не понимаю, почему. Отчим всегда хорошо к нему относился. (Хотела сказать: «мой муж», но ей показалось абсурдным, что у неё есть какой-то муж, и сказала «отчим»). Машка с ним очень дружна, с отчимом. А Мишка вечно что-то таил. И с удовольствием уехал из дома, хотя было ему всего двенадцать лет.

– Бедняга. Двенадцать лет… – Богдан болезненно поморщился. – Я остался без родителей в пятнадцать, но и то было несладко. А в двенадцать… Жертва русской революции… – он горько усмехнулся.

– Его увезла твоя бабушка Светлана Сергеевна. Сказала, что ему в любом случае придётся служить в вашем чертовском воинстве, значит, лучше заранее подготовиться.

– Ты была знакома с ней, Парасенька? – он опять тёр середину лба. У Прасковьи было впечатление, что делает он это, когда ему хочется закрыть лицо.

– Да, она приезжала ко мне, мы говорили о тебе, – пояснила Прасковья.

– Воображаю, что она говорила, – произнёс Богдан с тоской. – Она умерла. В возрасте гораздо больше ста лет. Похоже, её хоронили с максимальными чертовскими почестями. Как ни мало мы знали об окружающем мире, но и до нас дошло: был объявлен траур по всему Аду и его земным подразделениям. Знатная чертесса почила. У нас говорят, что там, по ту сторону, она будет с золотыми вилами. Не буквально, просто выражение такое. – Он немного помолчал, а потом продолжил:

– Перед смертью выходит дело решила пристроить правнука, раз уж внук оказался столь неудачным. Теперь я понимаю, почему и как Мишка оказался в самой престижной чертовской школе. Считается, что учиться там – огромная честь для всякого чертёнка. Эта школа считается кузницей кадров для высших чертей.

– Если Мишка приедет в Россию, и ты будешь здесь, вы сможете лучше узнать друг друга, – постаралась успокоить его Прасковья. – Мишка, кстати, неплохо играет на рояле и, кажется, поёт, – вспомнила она, словно для Богдана это может быть особенно интересно.

– Да, разумеется, на рояле, – проговорил Богдан, думая явно о другом.

– Вообще, у них очень странное образование, – припомнила Прасковья то немногое, что удержалось в голове из Мишкиных рассказов. – Каждый выбирает для себя что хочет учить и ему дают чуть не персональных учителей. А общие для всех предметы – это языки, физподготовка и военное дело. Что-то ещё… я забыла… Чертология, наверное, или как это – демонология, – она слегка рассмеялась.

Вдруг Прасковья сделала открытие: Мишка ей безразличен. Сначала была слишком погружена в их с Чёртушкой любовь и свою карьеру, на детей её не хватало. Потом оплакивала Чёртушку и искала забвения опять-таки в работе. Ну что ж, так получилось, ничего уж не изменишь. Как знать, возможно, Богдан сумеет с ним подружиться…

– Мне бы очень, очень хотелось стать ему полезным, – вздохнул Богдан. – Ну пусть не полезным, но хоть малой поддержкой. И Маше, конечно, тоже, но у неё всё-таки есть ты, потом она в своей стране, ей легче. А наш с тобой чертёнок вырос в чужих людях. Впрочем, для нас, чертей, это обычно, но Мишка-то до двенадцати лет воспитывался как человек…

– «Наш с тобой чертёнок», – повторила она. – Чёртушка мой… Сядь ко мне.

Она хотела, чтоб он сел к ней на диванчик, но он опустился на пол возле её ног, положил голову ей на колени. Она гладила его волосы, трогала его рожки. Он целовал её руки, прижимался к ним лицом. Господи, какая дивная реминисценция: он так же сидел у её ног, когда она впервые пришла в его квартиру.

– Помнишь, когда ты впервые вот так сидел? – Прасковья накрутила его полуседую кудряшку на палец.

– Конечно, помню, моя девочка, – он погрузил лицо в её ладони. – В тот день, когда ты согласилась выйти за меня замуж. Мы сидели вот так и смотрели новости. Хочешь сейчас включить телевизор?

– Нет, Чёртушка, – она наклонилась и поцеловала его чертовский рожок. – Знаешь, чего я на самом деле хочу? – Он напряжённо смотрел на неё снизу вверх. – Хочу, чтоб мы разделись, легли под одеяло и прижались друг к другу. Очень хочу к тебе прижаться. Вот чего я хочу! – выговорила она то ли с вызовом, то ли с отчаянием.

Он сжал её руки, торопливо встал и проворно отошёл в угол возле стола. Кажется, будь такая возможность – забаррикадировался бы столом.

– Я понимаю тебя, Парасенька, – он потёр середину лба. – Но, видишь ли… – он замолчал. – Видишь ли… мне нечем тебя порадовать, моя девочка.

– Меня и не надо радовать, Богдан. Давай сделаем то, что я тебя прошу.

– Парасенька, прости меня. Я помню, как тебе это нравилось. И мне нравилось… Но сейчас… нет… – он судорожно помотал головой.

Она напряжённо слушала его, но он молчал. Он смотрел вниз, и она не могла видеть выражения его лица. Наконец он снова заговорил:

– Когда мы расстались… я тогда твёрдо сказал себе: этого нет в моей жизни. Нет вообще. И никогда не будет. Мне это не нужно, даже противно. Так я себе сказал. И этого не стало. Вообще, напрочь не стало. Я не знаю, понимаешь ли ты меня.

Она, кажется, понимала. Она знала по опыту, что значит сила мысли и как она формирует действительность. Он меж тем продолжал, всё так же глядя в пол.

– В общем, Парасенька… – продолжил он с усилием. – Эта сторона жизни для меня закрылась. Давно, очень давно. Я люблю тебя, моя бесценная девочка. Ты безмерно дорога мне, ты солнце, свет моей жизни, моя прекрасная дама, моё сказочное воспоминание, но… это невозможно. Словом, не надо мучить себя и меня. Прошу тебя, не надо. Я далеко не то, что ты обо мне помнишь. Ни молодости, ни здоровья – ничего не осталось. Ровно ничего. Я рад, что сказал тебе это. Чтоб не было иллюзий. И вообще… тебе, вероятно, надо быть дома. Уже поздно, – закончил он едва слышно.

Он стоял, не шевелясь. Он как-то мгновенно постарел. Высохший, седой, морщинистый старик. Худоба его не стильная, а какая-то измочаленная – как она сразу не заметила? Она – гораздо моложавее, хотя всего двумя годами младше. И всё же никогда ни к кому не тянуло её сильнее, чем к нему. Да, по правде сказать, ни к кому её никогда и не тянуло, кроме него.

– Я тоже не та, которую ты помнишь, – проговорила она. – Но всё же я хочу, очень хочу прижаться к тебе.

И совсем жалобно:

– Чёртушка, родной, я столько лет тосковала о тебе. Давай проведём эту ночь вместе. Не надо мне никакого секса, всех этих глупостей, честное слово, не надо. Мне нужен ты. Неужели не понимаешь?

Он напряжённо смотрел на неё. Что-то в нём происходило. Наконец заговорил с усилием.

– Парасенька, но ведь это невозможно. У тебя семья, моя девочка, тебе надо домой.

– Хочешь, я сию минуту позвоню мужу и скажу всё как есть? – произнесла она отчаянно.

Богдан вышел из своего угла и присел рядом с ней. Обнял её за плечи, поцеловал в голову.

– Бедная моя девочка… Хорошо, мы всё сделаем, как ты хочешь. Но, сколь я понимаю, нужен двухместный номер. Сейчас я этим займусь. А ты позвони домой и… соври что-нибудь что ли… Господи, как всё это… – он болезненно поморщился. – Я сейчас вернусь.

Она позвонила Машке и радостно прощебетала, что встретила однокурсницу, они заболтались и Прасковья заночует у неё.

Гасан в отъезде, на родине. Слава Богу, у них не принято перезваниваться без практической надобности.

Вдруг ей показалось, что Богдан не придёт никогда. Он сбежал от неё. А может, померещился ей. Зачем она сидит поздним вечером в гостиничном номере? Надо немедленно уйти отсюда. Да, нужно уйти. Она сунулась в прихожую, чтобы надеть шубу.