Читать книгу Краткий миг - Варвара Рысъ - Страница 8

Она, действительно, готова была схватить такси и нестись к нему, хотя полчаса назад мечтала лишь об отдыхе и сне.

– Очень хочу, моя девочка, но – не надо. Не надо. Я не хочу… не хочу, чтобы ты уставала. И вообще… всё это ужасно… Поспи, моя прелесть. Может быть, завтра, послезавтра, когда-нибудь днём… Я буду очень-очень ждать.

Когда они наконец простились, Прасковья почувствовала острое недовольство собой. Нужно что-то решать. Так жить нельзя. Был такой фильм в эпоху «перестройки», о нём им рассказывали на журфаке. Так и назывался – «Так жить нельзя». И им так жить тоже нельзя: слишком много сил отнимает это всё. Отнимает, не давая ничего взамен. Они не юные влюбленные, у которых вся жизнь впереди. Сколько осталось им? Надо успеть слизнуть последние капли мёда, что предлагает судьба.

Гасан вернулся утром: хорошо, что она не уехала. Зашёл к Прасковье, обрадовался и словно удивился, увидев её.

– Ты дома? Молодец!

– А где я должна быть? – вяло спросила Прасковья.

– Мало ли… – протянул Гасан неопределённо. – Про Светова знаешь? – посмотрел он изучающим взглядом.

При имени Богдана Прасковья внутренне вздрогнула и молча утвердительно кивнула.

– Ты вот что… – проговорил Гасан, прямо глядя на Прасковью, – ты главное не руби сплеча. Такое вот дело, Красавица. А я пойду посплю пару часов. В мои годы ночь не поспишь – и в голове сплошная вата. Взял по привычке билет на ранний рейс, вроде время экономишь, а чего его экономить? На старости лет надо днём летать. Ладно, я пошёл.

– Погоди, откуда ты знаешь про Светова? – задержала его Прасковья.

– От Ивана Никанорова, – ответил он безо всякого выражения. Всё, иду на боковую, сил нет. – И он вышел.

«А ведь прав Богдан, – подумала Прасковья. – Человек он значительный. Во всяком случае, людей понимает и ситуации видит. Выяснять, скандалить и требовать – значит, подтолкнуть меня к уходу. А ему этого не нужно. И он ведёт дело к тому, чтобы я осталась. При этом делать вид, что ничего не происходит – тоже не находит нужным. В самообладании ему не откажешь. Оба мои мужа отличаются превосходным самообладанием». Ей не показалось удивительным, что об обоих одновременно она думает как о мужьях. «А ещё странно: как узнал Иван Никаноров, её давний начальник, столь быстро о появлении Богдана? И зачем он немедленно доложил об этом Гасану. Очевидно, не из бабьей болтливости доложил. Тогда зачем?»

На работе думать обо всём этом было некогда. Сейчас утверждается десятилетний план подготовки к воссоединению Украины с Россией – к новой Переяславской Раде, которая состоится в 2054 году. Всё пропагандистское оснащение – на её ведомстве. Прасковья требовала от своих сотрудников детальной росписи всех мероприятий, с полным их описанием. При новом царствовании стало требоваться очень детальное планирование – и это правильно. Никаких тебе «дорожных карт» – только чёткий план: что делать – сроки – ответственные – ресурсы. Составить такой план, конечно, не просто, но составив – работаешь не вслепую, а понимаешь, что сделано и что ещё предстоит сделать. От своих сотрудников она требует ещё и чётко сформулированной цели каждого этапа и каждого мероприятия.

Удивительную силу имеет план – он прямо-таки придаёт смысл жизни. Есть план – есть и будущее. И есть мощная тяга, направленная в это будущее. Нет плана – приходится каждый день сочинять заново. А сейчас известно и понятно: какие книги надо написать, какие фильмы снять, какие песни сочинить. И понятно, кто и когда всё это делает.

С песнями, правда, беда: десятилетия господства бардов вроде покойного Кренделя привели к тому, что и композиторы, и авторы текстов (язык не поворачивается назвать их поэтами) просто разучились или не научились делать что-то качественное. Всё это, понятно, камуфлируется разговорами о новых ритмах, о свободе творчества, о том, что молодёжь именно этого требует, а на самом деле – не умеют. Хоть тресни! Но Прасковья старается. Непрерывно проводятся конкурсы, отыскивают перспективных авторов, она сама старается объяснить, что именно требуется. С фильмами получше: наладились снимать приличные исторические фильмы. Не ахти какие глубокие, но красивые, по крайней мере, и идеологически выдержанные – так, кажется, выражались при советской власти. Книжки неплохие написали про украинскую войну, как теперь называют бывшую «специальную военную операцию». Прасковья сама лично помогала двум парням, прошедшим эту войну с первого дня до последнего, закончить и издать свои произведения. И главное, конечно, поверить в себя. Разумеется, с такой мощной рекламной поддержкой они оба стали известными, узнаваемыми, что, впрочем, не мешает одному из ветеранов медленно, но неуклонно спиваться. К несчастью, такое случается с ветеранами всех войн, и кабы только с ними… Надо, кстати, узнать, как поживают её протеже.

Дальше пошла сплошная круговерть встреч, совещаний, и она больше не принадлежала себе.

Домой вернулась около десяти и сразу легла, даже чай пить не стала.

По привычке, сформировавшейся ещё при Богдане, попробовала читать перед сном, но не получилось. Хотелось обнять Богдана.

Без стука вошла Машка. У них повелось, что вечером, возвращаясь с занятий, с работы или с гулянки – она заглядывала к матери: «показаться, что жива», как они говорили.

Машка села в кресло – высокая, 175, прямая, напоминающая стройной статью Богдана. Прасковье вдруг неодолимо захотелось рассказать ей про их встречу: ведь это её отец. И ещё было неосознанно-бабье: поделиться. Машка должна по-женски понять мать, её любовь. Ведь ей почти двадцать три: в эти годы Прасковья как раз повстречала Богдана, вышла замуж. А может, было и подсознательное: отрезать себе путь к отступлению.

– Маша, – проговорила Прасковья деловито, – мне хотелось бы тебе кое-что сообщить.

Машка удобнее устроилась в кресле и приготовилась слушать.

– Дело в том, Маша, – Прасковья вдруг пожалела, что начала, но всё-таки закончила. – Выяснилось, что твой отец Богдан Светов жив. Он вернулся, и мы встретились.

Машка напряжённо слушала, как слушают неприятные и угрожающие известия – подавшись вперёд, взявшись руками за подлокотники и слегка наморщив лоб.

– А где же он был прежде? – спросила подозрительно.

– На войне, а потом… практически в заключении.

– Замечательно! – враждебно-иронически проговорила Маша. – И что же теперь?

– Маша, я должна сказать тебе, что весьма вероятно, мы с Богданом будем жить вместе, – решительно выговорила Прасковья то, что хотела.

– Что-о-о? – вскрикнула Маша. – Ты – с ним – жить? С этим гопником? Я не ослышалась?

– Маша! Это твой отец. Выражайся почтительнее. («Господи! Зачем, зачем я начала этот разговор?!»).

– Да, к сожалению, он мой биологический отец. А родителей, согласно, древней максиме, не выбирают. Он меня не интересует. Меня интересуешь ты. Ты что – собираешься бросить мужа?

– Машенька, так иногда случается.

– Ты – председатель государственного комитета – медийная фигура – известная писательница – пропагандистка семейных ценностей – супруга значительного предпринимателя – бросаешь семью ради проходимца. Так я тебя поняла?

– Маша, что ты такое говоришь? – Прасковья даже не возмущалась, а скорее изумлялась. – Судьба его непроста, но назвать его гопником и проходимцем – абсурдно.

– Назовём его шаромыжником, попрошайкой.

– Маша! Это абсолютно неверно и крайне несправедливо. Богдан – вполне почтенный, достойный всяческого уважения человек и весьма серьёзный профессионал. Я бы хотела, чтобы вы встретились. Ты можешь не считать Богдана отцом, что, кстати, тоже неправильно и несправедливо, но поверь, это очень умный и глубокий человек. Именно поэтому тебе с ним имеет смысл встретиться, – вразумляла Прасковья.

– Если мне потребуется умный и глубокий, мамочка, я пойду пообщаюсь с моим научным руководителем. А не окажется его – зайду на соседнюю кафедру: наш филфак кишмя кишит умными и глубокими ценой в три копейки.

– В последнее время им радикально повышена зарплата, – обиделась Прасковья на «три копейки»: она несколько лет добивалась этого повышения.

– А встречаться мне с твоим Световым не требуется: я и так знаю, кто он такой и зачем явился, – ярилась Маша.

– И кто же? И зачем же? – спокойно спросила Прасковья. Всё это было настолько нелепо, что не способно вызвать возмущения.

– Он престарелый облезлый гопник, – убеждённо ответила Маша. – Поболтавшийся по миру и ни черта не словивший. Без имущества, без копейки денег, без жилья, без работы, потому что кто ж его возьмёт в таком возрасте и с таким CV? Зато наверняка с кучей болезней, спасибо, если не венерических. Естественно, нужны деньги на лечение. И вообще – нужны. Поэтому он является к тебе, рыдая, припадает к твоим стопам и, перемежая цитаты из Гейне, Байрона и Лоренцо Великолепного, клянётся, что всю жизнь любил только тебя и тосковал о наших деточках, – последнее Маша произнесла особенно издевательски. – Именно так поступают глубокие и умные. Правда, у нас на филфаке они способны пленить максимум третьекурсниц из общежития. Четверокурсниц и магистранток глубокие и умные уже не впечатляют. А вот некоторых министров, оказывается, впечатляют. Твой Светов знал, где можно поживиться – тут следует отдать ему должное.

– Маша! – прервала её Прасковья. – Всё, что ты наговорила, от первого до последнего слова – злобный вздор. Характеризующий, к сожалению, гораздо больше тебя, чем Богдана. Ничего подобного нет даже отдалённо, – произнесла Прасковья служебным тоном, повысив голос: рассказанное Машей оскорбительно походило на правду.

– Нет отдалённо? – Маша залилась краской негодования. – Может, он тебя не бросил в своё время беременной с двумя детьми? Я ведь всё-о-о знаю, мамочка!

– Что же ты знаешь? – всё тем же служебным голосом спросила Прасковья.

– Знаю, что он тебя бросил, потом, как сейчас выясняется, с помощью своих подельников имитировал собственную гибель. После того, как он слинял, у тебя сделался выкидыш на позднем сроке, жуткое кровотечение, от которого ты едва не перекинулась. Спасибо, что тебя спасла тётя Рина, а то я была бы с шести лет круглая сирота. А потом тебя ещё полгода всем миром вытаскивали из чернейшей депрессии. Все вытаскивали: и бабушка, и дед, и даже твой начальник, и жена начальника. Известия из первых рук: мне бабушка рассказала, а кое-что бабушке рассказывала тётя Рина. Тебе сказочно повезло, что встретился папа Гасан. Этот святой человек взял тебя с двумя детьми и избавил ото всех житейских забот, которые ты так не любишь.