Читать книгу Номады Великой Степи - Василий Васильевич Горобейко - Страница 9

Практически через всю Евразию от Карпат до Сихотэ-Алиня тянется полоса степей. С севера она ограничена лесами, а на юге либо переходит в безводные пустыни, либо упирается в практически непроходимые горы. Примерно в середине степное приволье «перепоясано» северными отрогами Тян-Шаня и Алтайскими горами (рис. 2). На концах этой своеобразной восьмерки степи смыкаются с древними Переднеазиатским и Дальневосточным очагами земледелия, а районе Тянь-Шаня и Копетдага – с Центральноазиатским центром. «В течение весьма длительного времени степная зона служила специфичным базовым „доменом“ скотоводческих культур. Однако „домен“ этот включал в себя также расположенные севернее и экологически существенно более комфортные для обитания скотоводов лесостепные регионы. Помимо всего, эти популяции кочевали повсеместно не только в полупустынных, но даже в мало приветливых для обитателей пустынных регионах: от Закаспийских Каракумов и Кызылкумов вплоть до Гоби в центре Азии. Пастухов степных сообществ не столь уж редко можно было встретить и по южным окраинам горно-таежных регионов (к примеру, на Саяно-Алтае или в других областях). По этой причине понятие „степной пояс“ следует понимать как достаточно условное: в реальности сам „пояс“ включал в свою орбиту намного более обширные пространства» [Черных Е. Н.].

В исторический период границы степного пояса не были постоянны, смещаясь вслед за изменениями климата. Для древних земледельцев и животноводов такие изменения носили лимитирующий характер. Они либо раздвигали границы пригодных для освоения территорий, вызывая волны иммиграции; либо сужали их, вынуждая искать лучшей доли на чужбине или изобретать новые формы хозяйствования; либо просто смещали их в широтном направлении, что опять же сказывалось на миграционных процессах. И чем примитивней был хозяйственный уклад этносов, тем более значимую роль в их жизни играли климатические сдвиги. В древности именно климатические перипетии чаще всего и выполняли роль пресловутого «пассионарного толчка», менявшего границы империй и приводившего к смене хозяйственных доминант. Поэтому давайте поближе познакомимся с климатической динамикой Евразии в интересующий нас период: с середины IV до середины II тысячелетия до нашей эры.

Понять насколько значительны были эти колебания можно на примере хорошо изученной динамики уровня Каспия. С конца последнего оледенения и до нашей эры выделяют пять циклов смены регрессий и трансгрессий, в период которых колебания уровня моря достигали 60 метров. Предпоследняя – Махачкалинская регрессия как раз имела место в интересующий нас интервал: началась со второй половины VI тысячелетия и достигла максимума (минус 40,5 м) примерно к 2000 году до нашей эры, сменившись в XVIII веке до Рождества Христова Туралинской трансгрессией. Надо понимать, что колебания уровня Каспия, хотя и свидетельствуют об общеевразийской тенденции изменения климата на более холодный и влажный, или на более теплый и сухой, но имеют довольно сложную взаимосвязь с колебаниями увлажненности различных климатических зон [Гумилев Л. Н.]. Причем локальные изменения климатические изменения, даже в относительно близко расположенных районах, могут иметь показатели обратные общестепному тренду (рис. 3). Так, что пример Каспия я привожу с одной лишь целью – продемонстрировать размах происходивших колебаний влажности.

Однако, помимо локальных колебаний температуры и влажности, учесть влияние которых на общецивилизационные процессы – задача будущих исследований, есть и глобальные климатические тренды, не учитывать которые, при изучении динамики исторических событий, просто нельзя. Если уж нынешний климатический кризис настолько серьезно сказывается на экономике развитых стран, что заставляет разрабатывать и принимать весьма затратные меры международного масштаба, то что говорить о племенах, пользующихся преимущественно каменным инструментом, которые только начали осваивать ирригацию и отгонное скотоводство.

Интерпретация палеоботанических данных и данных радиоуглеродного анализа позволяет выделить в умеренном поясе Евразии три наиболее теплые и сухие фазы голоцена: бореальную – 8900—8300 лет назад (VII тыс. до н. э.), позднеатлантическую (климатический оптимум) – 6000—4700 лет назад (III тыс. до н.э.), среднесуббореальную – 4200—3200 лет назад (II тыс. до н.э.) [Хотинский Н. А., Савина С. С.]. Соответственно в промежутках климат был более холодным и влажным. Для Европейских степей начало таких похолоданий установлено более точно и приходится на 3600, 3100, 2600, 2000 годы до нашей эры [Борисенков Е. П., Кондратьев К. Я.].

Рисунок 3. Корреляция климатических условий степных ландшафтов Сибири в голоцене (по Демиденко, 2000)

Другими словами, племена Среднестоговской и Хвалынской археологических культур господствовали в европейских степях в период атлантического климатического оптимума, когда температуры июля превышали современные на 2, а января на 4 градуса. В середине IV тысячелетия до нашей эры, начался суббореальный период, связанный с общим похолоданием и увеличением влажности, в это время в Волжско-Днепровских степях складывается новая культурно-историческая общность, получившая, по характерному обряду захоронения умерших, название Ямной или Древнеямной. Расцвет этих культур пришелся на начало третьего тысячелетию до нашей эры, климат на какое-то время вновь стал, теплым и сухим [Иванов И. В., Васильев И. Б.; Иванов И. В. и др.]. Примерно с середины III тысячелетия в Степи вновь похолодало и, из-за повышенной влажности, ее границы сместились южнее.

На рубеже III—II тыс. до н. э. имел место палеоэкологический кризис [Демкин В. А. и др.], характеризующийся переходом к среднему суббореальному периоду. В целом данный период характеризуется термическим максимумом и засушливостью [Иванов И. В., Васильев И. Б.]. Климат стал сухим, жарким и более континентальным, чем сейчас. Большинство озер осушается, ландшафты становятся сухостепными, а на крайнем юге – пустынно-степными. В это время исчезают многие археологические памятники в степи, где в природной жизни и в жизни населения отмечается «глубокая депрессия» [Иванов И. В., Васильев И. Б.]. Причем, по данным палеопочвоведов, палеоэкологов и археологов, ситуация с аридизацией климата в первой половине II тысячелетия до нашей эры продолжает усиливаться [Демкин В. А., Рыськов Я. Г.; Мельник В. И.]. Годовые суммы осадков в этом периоде на большей части Степи были на 50—100 мм меньше современных [Хотинский Н. А., Савина С. С.]. Происходит сдвиг почвенно-географических подзон, в том числе и в южноуральских степях к северу [Демкин В. А., Рыськов Я. Г.]. Не удивительно, что в этот период вновь приходится смена культурных доминант в евразийской степи. На смену культурам ямной культурной общности приходят культуры развитого бронзового века, такие как Андроновская и Срубная.

Однако какую бы важную роль в жизни племен медного и тем более бронзового века не играли климатические катаклизмы, уже в этот период не менее значимым фактором в определении вектора экспансии отдельных культур становятся технические инновации. Это охотники-собиратели неолита были вынуждены беспрекословно следовать за смещением ареалов своих основных кормовых видов, а энеолитические племена, освоившие комплексные производящие формы хозяйствования, способные создавать пищевые резервы, знакомые с начатками меднолитейного производства, могли, до определенной степени, сопротивляться давлению среды, изобретая приспособления, облегчающие выживание в меняющихся условиях. Примером таких идиоадаптационных инноваций могут служить и плуг, и орошаемое земледелие, и отгонное скотоводство, давшие соответствующим племенам серьезное эволюционное преимущество. Все эти новшества, наряду с климатическими факторами, несомненно нашли отражение в миграциях населения и в культурной экспансии передовых этносов. Учесть их все – крайне амбициозная задача, но оставим ее в стороне, ибо в нашем конкретном случае мы можем ограничиться учетом только двух технологических линий, сыгравших определяющую роль в становлении цивилизации номадов: развитие колесного транспорта и металлообработка.

Первое знакомство человека с медью произошло через самородки, которые при ударном воздействии деформировались и им можно было придать необходимую форму. Несмотря на свою мягкость медь имела важное преимущество – медное орудие можно было починить, а каменное приходилось делать заново, но медные самородки – не слишком распространенный продукт, так что долгое время медные орудия соседствовали с каменными. Эта эпоха получила название «энеолит», в буквальном переводе с греческого «меднокаменный». В европейские степи энеолит пришел в V тысячелетии до нашей эры вместе со становлением среднестоговской и хвалынской археологических культур. И хотя в соседнем Балкано-Карпатском регионе было освоено медеплавильное производство, но в степные животноводческие племена медь попадала в виде дорогих ювелирных украшений. Возможно земледельцы трипольской культуры, населявшие пространства между балканскими медеплавильщиками и среднестогновскими животноводами, специально ограничивали знакомство своих соседей с металлическим инструментом.

Ситуация резко изменилась в IV тысячелетии, когда на Северном Кавказе была изобретена мышьяковистая бронза – сплав меди с мышьяком [Черных Е. Н.]. Само изобретение, скорей всего, было связано с использованием в качестве медьсодержащей руды люционита (Cu₃AsS₄) из меднорудного месторождения Уруп на территории нынешней Карачаево-Черкесии. Получившийся металл существенно превосходил медь по пластичности, прочности и коррозийной стойкости. В районе месторождения быстро сформировалась синтетическая по происхождению Майкопская культура. Древние майкопцы, наряду с бронзоволитейным производством и террасным земледелием, практиковали отгонное овцеводство. Причем свои отары они отгоняли далеко в степь, чем способствовали формированию новой культуры бронзового века у степных животноводов – Древнеямной. Благодаря им бронзовый век быстро распространился за пределы исходной Циркумпонтийской металлургической провинции, чему, кроме всего прочего, существенно способствовало и открытие Южноуральских и Алтайских месторождений медных руд. Именно с освоением этих приисков связан следующий этап развития степной цивилизации – переход к позднему бронзовому веку, наиболее ярко выраженный в андроновской и срубной культурных общностях.

Колесный транспорт был неотъемлемой принадлежностью быта кочевников. Античные авторы называют скифов «живущими на повозках» [Бессонова С. С.]. Именно повозки обеспечили мобильность номадов, а их боевая модификация – легкая колесница, запряженная лошадьми, стала настолько мощной инновацией, что позволила потомкам древнеямников привести к власти свои династии в большинстве государственных образований середины II тысячелетия до нашей эры от нижнего течения Хуанхэ до устья Нила и от истоков Урала до устья Нормады. Однако, для того, чтобы достичь технологического уровня андроновской колесницы, цивилизации потребовалось полтора тысячелетия и более десятка крупных изобретений, каждое из которых вносило свой вклад в культурную, экономическую или военную экспансию передового этноса. Это целый набор новаций по преобразованию тяжелого, быстро изнашивающегося цельнодеревянного колеса в сложносоставное, окованное металлом колесо со спицами; по сути технологический прорыв в области сопряжения колеса с осью: от жесткого сцепления до биметаллической ступицы; большой блок рационализаций по облегчению и упрочнению корпуса повозки, а так же способа его соединения с осью, верхом развития которого стало появление амортизирующих приспособлений и поворотной передней оси; развитие системы соединения повозки с тягловым животным и способа управления этими животными. Перечень изобретений можно и продолжить, но мы остановимся только на двух из них, которые сыграли весьма существенную роль в становлении и расселении протономадов энеолита.

Древнейшая повозка, найденная археологами в городской культуре на юге Туркменистана, датируется второй половиной IV тысячелетия до нашей эры [Кирчо Л. Б.]. Это было громоздкое, неповоротливое сооружение на четырех цельнодеревянных колесах, приводимое в движение парой мощных быков. Но даже в таком виде телега имела явные преимущества по грузоподъемности и прочности по сравнению с волокушами и санями, выполнявшими роль транспорта до изобретения колеса. Не берусь судить каким путем (экономическая экспансия или просто техническое заимствование), но уже в начале третьего тысячелетия несколько усовершенствованный вариант этой повозки оказался в распоряжении культур древнеямной общности (рис. 4), не мало поспособствовав их широчайшему распространению по степным районам Евразии.

Получив повозку, животноводы ямной культуры продолжили ее совершенствование. Причем если в городских цивилизациях Передней и Центральной Азии совершенствование колесного транспорта шло по пути усиления его грузоподъемности и повышения защищенности возницы (в повозках военного назначения), то в условиях степных ландшафтов, с их обширными пространствами и дефицитом подходящей древесины, на первое место выходит облегчение веса конструкции. Да и зачем пастуху шумерская колесница, влекомая минимум четверкой ослов или быков, для разворота которой требовалась помощь нескольких взрослых мужчин? Вавилонских башен и египетских пирамид степняки не строили, в захватнических войнах замечены не были. Ему бы свой нехитрый скарб перевезти с зимних квартир на летние выпасы, ну может еще сено или урожай с поля доставить. Так что логичным итогом этого технического прогресса, помноженного на совершенствование брозоволитейного производства, стало появление в начале II века до нашей эры в районе Южного Приуралья одноосной повозки с композитными спицевыми колесами, оббитыми медью, которые крепились к оси при помощи медной же втулки. Такая повозка была в разы легче и маневренней, а самое главное, ее легко тащили не только медлительные волы но и быстроногие лошади.

Рисунок 4. Деревянные повозки ямного периода.

Получившаяся конная колесница стала качественно новым видом транспорта. До этого все приспособления человечества для транспортировки пассажиров и грузов имели скорость пешехода. Они, хоть и облегчали переноску тяжестей, но при этом часто замедляли сам процесс их перемещения. Тогда как конная повозка на облегченных колесах, даже с серьезным грузом, обеспечивала скорость, едва доступную бегущему налегке человеку.

Новшество тут же было приспособлено в военных целях. Здесь весьма пригодилось и другое изобретение степных животноводов – длиноплечий, мощный, дальнобойный лук, который использовался ими для охоты в условиях больших открытых пространств. Лесным охотникам такой лук был ни к чему, только за ветки бы цеплялся, а землепашцам урбанистических царств, было не до охоты, да и в междоусобицах они предпочитали оружие, сильно напоминающее привычный сельхозинвентарь. В первой четверти II тысячелетия до нашей эры в приуральских степях одно из племен древнеямной культурно-исторической общности догадалось объединить эти два изобретения, получив в итоге грозное и всесокрушающее оружие, встряхнувшее всю Ойкумену.

Произошла смена культурных доминант и ямники эволюционировали до культур развитого бронзового века ядро которых составляли срубники и андроновцы. Новые хозяева Степи, пользуясь невиданным доселе военным преимуществом, быстро стали хозяевами и в урбанистических царствах, лежавших в более плодородных землях.

Теперь, когда мы познакомились и с главными действующими лицами и с условиями в которых формировалась цивилизация номадов, самое время перейти к собственно истории и постараться воссоздать события той далекой эпохи.