Читать книгу Майя - Вера Петровна Желиховская, Вера Желиховская - Страница 6

Однажды во сне Майя увидела себя в царстве гномов. Она очутилась перед пламенным жерлом к ядру Вселенной. Там живо и ловко работали маленькие рудокопы, кузнецы и ювелиры – «эти трудолюбивые деятели природы, которых тупоумие людское, – думалось Майе, – окончательно отнесло в область мифа». Они суетились вокруг гостьи, добродушно показывали свои разнообразные труды: как они распоряжаются источниками металлов, как преграждают вулканические движения, направляя их в менее заселенные местности, по возможности в океаны или на кряжи необитаемых гор, и тем спасают людей от многих бедствий. Она расспрашивала гномов: почему бы им не расчистить пошире ложа для золотых жил да пустить их из горнила земного так же щедро, как пускают они железо и медь? почему бы не рассыпать погуще драгоценные каменья из неиссякаемых сокровищниц, которые ей показывали? Подземные жители только смеялись, уверяя, что это не изменило бы к лучшему положения ее братьев по плоти, безумцев-людей, которые ценят только редкие побрякушки, а на сокровища, щедро изливаемые для них природой на поверхность земную, и внимания обратить не хотят, и воспользоваться не умеют. Не в золоте и не в алмазах главные сокровища, вверенные им, уверяли Майю гномы, но недостойны люди их откровений…

На прощание ей указали на чудный, прозрачный, светло-розовый огонек, дрожавший ярким пламенем в глубине сияющего алмазного грота:

– Погляди, красавица, вот тот самый животворный священный огонек, которого ученые доискиваются с начала мира. Тот самый, которого недостает и отцу твоему для выполнения его великих замыслов. В этом розовом огоньке живет первобытная сила: Аказа, как назвали ее ваши мудрецы.

– О, дайте мне этого огня! Дайте хоть одну искорку! – протянула Майя с мольбою руки. – Позвольте мне порадовать отца.

Гномы только покачали головами и ответили, что сама она не знает, чего просит. Разве знания отца ее не могут перейти к другим людям? А сделавшись общим достоянием, не породит ли бед великая, беспредельная мощь Божественного пламени, вложенного в Землю для ее оплодотворения, для приведения в действие всех скрытых сил ее? Тогда эта мощь гораздо вернее приведет к гибели, чем ко благу людей! Как всё в природе, и священный огонь имеет силы двойственные, и тоже, как в других случаях, гораздо легче постигаются его гибельные свойства, чем полезные, и несравненно легче приводятся в действие… Нет, сказали гномы, нет! Придет ли когда время поделиться этим огнем с человечеством, они не знают, но время это еще не наступило ныне.

– Значит, моему бедному отцу никогда не довершить трудов своих? – печально спросила Майя своего спутника-гнома, быстро уводившего ее от прекрасного розового света. – Никогда не облагодетельствовать своих братий?

– Ошибаешься, – отвечал тот. – Труды на благо человечества полезны для его духа и для преуспевания духовных сторон людской жизни вообще. Идеалисты, как называют таких людей неблагодарные их братья, – самоотверженные и преданные науке труженики, но никогда не достигают практических выгод. Однако братьям своим они оказывают благодеяния драгоценнее материальных благ: они очищают других от плотских, греховных стремлений лучами этого самого священного огня, который горит неугасимо в их чистых душах. Огонь этот животворит и возрождает. Без его света, тепла и силы погибла бы не только земная жизнь, но и духовное начало, альфа и омега бытия, ибо огонь этот – любовь!

С последним словом гнома Майя проснулась, вернее, она открыла глаза и увидала себя сидящей в кресле за письменным столом, но сама была уверена, что все ею виденное – не вымысел и уж никак не сон. Она сейчас же начала записывать свое новое виде́ние, но успела в тот вечер рассказать только его начало. Были ли то ее собственные мысли в то время, как она пролетала над долами и горами, стремясь ко входу в знакомый грот вслед за своим провожатым, в подземное царство, или то, что гном рассказывал ей по пути, Майя не знала. Да она никогда и не допытывалась таких определений: ей только следовало прояснить общее впечатление и запомнить сон, который, как и все ее видения, должен был оказаться последовательным звеном в длинной цепи прозрений.

Принявшись записывать, Майя скоро почувствовала приближение какого-то тяжелого ощущения. Ее охватила не то тоска, не то физическая боль, стеснение в груди, прежде ею никогда не испытанное.

Она догадывалась, что чувство это пришло недаром, что оно предвещает близость какой-нибудь опасности, чужое дурное веяние. В ту же минуту ее собака Газель, лежавшая у ног хозяйки, тоже встрепенулась, подняла голову и беспокойно зарычала.

Майя опустила руку, выпрямилась и вопросительно оглянулась: никого не видно и не слышно.

Однако кто-то был близко, она чувствовала это. И Газель тоже чувствовала: собака встала, вытянула голову по направлению к окну и глухо заворчала озлобленным и вместе испуганным рычанием.

Майя решительно пошла к окну и раздвинула тяжелую занавесь. Что-то темное, показалось ей, пронеслось в глубь сада от стекла. Ночь была светлая, осенняя; с морозного неба светила луна, серебря верхушки деревьев, не доходивших до окон в четвертом этаже. Все было тихо, недвижимо и в саду, и в расстилающемся за ним парке, и на еле мигающем редкими звездами небе. Все – кроме той черной тени, мелькнувшей так быстро, что Майя не успела ее рассмотреть. Девушка готова была бы подумать, что ей почудилось, если бы не отчаянно яростный лай, которым заливалась Газель. Собака обмануться не могла!

– Газель! – ласково погладила ее по голове Майя, задумчиво возвратившись к столу. – Газель!.. Что ты видишь? Кто там, за окном? Дурное что-нибудь, злые силы, враги?..

Питомица жалобно визжала, обнюхивала воздух, заглядывала тревожно в лицо хозяйке и не хотела успокаиваться.

Девушка задумчиво оперлась о глубокое кресло и вопросительно уставилась в серую раму окна, но между стеклами и небом ничего не показывалось.

«Неужели мне изменяет духовное зрение? – тревожно размышляла Майя. – Неужели я вижу хуже, чем прежде? Не может быть!»

И она стала звать Кассиния.

Что-то тихо зазвенело над нею, словно над головой ударила по струнам невидимой арфы чья-то рука.

Майя вздрогнула и выпрямилась во весь рост с блаженной улыбкой ожидания на оживившемся лице. Она знала давно этот гармонический аккорд, предвещавший близость ее друга.

Но тот не появлялся. Напрасно Майя обводила глазами всю комнату… Вместо Кассиния явился лишь его голос.

«Не могу прийти! – говорил он. – Будь осторожна и готова к борьбе… Приближается время испытаний. Я, как друг, буду помогать тебе. Только не забывай, что дух сильнее плоти, и мужайся!»

Знакомый, милый с детства голос затих.

– Барышня, пожалуйте вниз. Барин вас просят! – раздался голос горничной в дверях.

– Он возвратился? – удивилась Майя, вспомнив, что отец ее в тот день уезжал в город.

– Вернулись… С каким-то барином.

– С барином? – переспросила Майя и подумала: «Господи, вот уж не в пору!.. Занимай еще теперь гостей». – Хорошо. Скажи, иду, – прибавила она.

И направилась вслед за служанкой. Собака весело вскочила, встряхнулась и побежала за хозяйкой.

Майя миновала почти бессознательно две лестницы и несколько комнат нижнего этажа и очнулась только на пороге кабинета, и то оттого, что бежавшая впереди Газель вдруг остановилась, ощетинилась и зарычала.

– Газель, что ты?.. Не стыдно ли! – воскликнула девушка, удивленная такой необычайностью.

Ласковая, прекрасно дрессированная собака никогда не оказывала негостеприимства посторонним, коль скоро они вступали в дом ее хозяев. Но в этот раз Газель положительно сошла с ума: она уперлась в пол, рычала и не хотела двигаться.

– Фу!.. Гадкая собака! – вполголоса прикрикнула Майя. – Молчать! Ложись сейчас же.

И, уверенная в послушании своей любимицы, девушка приподняла портьеру и вошла без опасений.

Отец ее и высокий пожилой человек стояли у стола. Увлеченные разговором, они не слышали ее прихода.

Но тут Газель, словно взбесившись, со злобным рычанием и лаем устремилась на гостя, стоявшего к ним спиной. Собака, казалось, готова была растерзать чужака. Ринарди и Майя бросились между ними, но тут случилось нечто совершенно неожиданное.

Незнакомец лишь повернул голову и устремил пристальный взгляд на животное.

Газель, словно ужаленная, вдруг приросла к месту, дрожа всем телом и жалобно визжа. Потом вся съежилась, тихонько повернулась и вышла из комнаты.

Высокий представительный господин улыбнулся, приветливо глядя на дочь профессора, очень сконфуженную и вместе с тем встревоженную поведением любимой питомицы.

– Извините! Не понимаю, что с нею сталось, – пролепетала Майя смущенно.

– Да, что это сегодня с Газелью?.. Никогда не бывала она так глупа. Ее надо наказать, мой дружок! – прибавил Ринарди.

– О нет, прошу вас! – вступился приезжий. – Разве неразумные животные ответственны за свои симпатии или антипатии? Прошу вас, профессор, представьте меня m-lle Ринарди.

Гость говорил по-французски и не был похож на русского.

Профессор сказал:

– Моя дочь – м-r le baron de Veillart [2].

Майя подала руку в ответ на протянутую ей выхоленную, аристократическую руку посетителя и только теперь в первый раз взглянула ему в лицо.

Взглянула и тотчас опустила глаза.

Едва рука ее почувствовала прикосновение ладони барона, а глаза встретили его глубокий, пристальный взгляд, дрожь пробежала у Майи по всему телу и сердце тоскливо сжалось, но одновременно она почувствовала желание; по некоторым демонологическим представлениям, злые эманации отличаются привлекательностью и лживым красноречием.

Девушке хотелось убежать и спрятаться скорее, как спряталась бедная Газель, забившись в другой комнате под диван.

«Так вот что! В нем и опасность? Его мне и надо остерегаться, этого старика? – мелькнуло в уме ее. – О, каким от него веет холодом!.. Какой злой магнетизм окружает этого человека!»