Читать книгу Боярыня Матвеева - Вера Русакова - Страница 6

Весна всё сильнее напоминала о себе: оттепелью, слякотью, ветром, тем пронзительным и беспокойным духом, который сопровождает пробуждение природы.

Флора Краузе осторожно и скрытно подыскивала покупателя. Мэри наняла нового слугу, который выполнял вместе с Иоганном тяжелую работу и должен был в случае чего защищать хозяек.

Новости вошли в их дом вместе с Артамоном Матвеевым, одетым в стрелецкий кафтан лилового цвета, серьёзным и как будто грустным. Обе женщины приняли его в гостиной, мысленно приготовившись к худшему.

После положенных приветствий и небольшой паузы гость вынул из-за пазухи бумажный свиток и сказал:

– Великий государь утвердил завещание. Всё теперь твоё, госпожа.

Это относилось к Флоре.

Флора перекрестилась. Мэри радостно ахнула и негромко хлопнула в ладоши. Гость улыбнулся.

– Это было трудно?

– Это было очень трудно.

В серых глазах гостя мелькнуло что-то такое, что заставило Мэри заподозрить: он преувеличивает трудности, чтобы снискать побольше благодарностей. Но если даже и так – почему нет? От любезных слов язык не сломается. А может, вовсе он не преувеличивает.

Благодарности были выданы ему обильно и с жаром, причём, что характерно, искренним. В основном старалась Мэри, но Флора тоже не отставала; Матвеев слушал. Когда же дамы притомились, младшая предложила гостю пообедать, «если это не против его веры и его не смущает обедать с женщинами»[7]. Флора немедленно добавила, что ничего, противного православным традициям, у них не готовят. Полковник согласился так охотно, как будто именно этого и ждал.

– То, что на вас – это и есть немецкое женское платье? Я мужские камзолы и прочее видел, а вот женские наряды – ни разу.

– И как тебе нравятся наши платья? – с улыбкой спросила Мэри.

– Нравятся. Не широкая одежда, а как будто облегает.

– Так и есть, – согласилась Мэри, а про себя подумала: хорошо, что на них закрытые скромные платья, без вырезов.

Матушка Флора немедленно стала жаловаться на трудности вынужденного переодевания: большинство иностранцев уже привыкли к русской одежде, а им вдруг приказали носить немецкое платье, которое негде было купить и мало кто умел шить.

– Это правда, – тихо подтвердила Мэри. – Моя мама хорошо шьёт, и её умение создало ей внезапную популярность. У неё учились сами наши дамы, присылали к ней слуг, самые наглые просили сшить им платья.

Не в добрый час упомянула она о слугах: свекровь ухватилась за новую тему для жалоб.

– Держать русских слуг нам нельзя, а везти их из Германии или Голландии – чудовищно дорого и неудобно. Приходится идти на всякие хитрости…

Тут госпожа Краузе сообразила, что говорит лишнее.

– Царь и патриарх считают, что православные люди не должны быть слугами иноверцев. А какие у вас хитрости в ходу?

– Ну… э… а ты не будешь на нас доносить?

– Нет, – гость улыбнулся, – просто из любопытства спрашиваю.

– Ну… договариваемся с русскими друзьями или выкрестами, что слуги числятся как бы у них, а на самом деле у нас… Или что они не слуги, а угол снимают, – добавила она смущённо.

– Или принимаете беглых, – опять улыбнулся Матвеев.

Мэри сидела как на иголках. Похоже, русские власти знали больше, чем хотелось бы обитателям Немецкой слободы.

– Нет, что ты, это же незаконно, – ответила она сахарным голосом.

– Я лично так не делаю, – добавила её свекровь голосом не менее сахарным, – но могу понять того, кто будет так делать.

– Боюсь, что власти и прежние хозяева не поймут. Вообще же у вас есть выход: принять православие, и сложностей этих не будет.

– Поменять веру не так-то просто, если, конечно, ты не Анри Четвёртый.

– Кто это?

Мэри приказала подать сладкое и объяснила, что это французский король, прославленный любовными похождениями и тем, что он четыре раза менял веру.

– Четыре раза? Нет, я понимаю один, ну два, но четыре…

Кончилось тем, что пришлось рассказывать гостю про Анри Четвёртого, предварительно предупредив, что это рассказ долгий.

– Я никуда не тороплюсь. И если вы, женщины, меня не гоните – с удовольствием послушаю.

Мэри начала, что называется, ab obo[8]:

– Во Франции есть закон, называемый салическим, по которому женщина не может сесть на трон. Поэтому если в Кастилии была королева Изабелла, в Шотландии – королева Мария, а в Англии – Мария и Елизавета…

– Это с которой царь Иван Васильевич переписывался?

– Да, верно. А у французов, когда умерли один за другим три брата-короля из династии Валуа, на престол взошла не их сестра Маргарита, а их не то семиюродный, не то ещё более дальний родственник, король Наварры Анри…

Мэри рассказывала с увлечением, а собеседник слушал её, как Шахрияр Шахерезаду, иногда задавая вопросы; эти вопросы обнаруживали как знания, так и незнания в самых неожиданных областях. Наконец добрались до самого конца:

– И вот, старый уже король влюбился в молоденькую знатную даму, красавицу Шарлотту де Монморанси. Он решил её выдать замуж за своего племянника, молодого герцога Конде, но так, чтобы юноша только числился её мужем, а удовольствиями мужа пользовался сам король. Однако молодой человек влюбился в свою красавицу-супругу и увёз её во владения испанского короля.

В этом месте Матвеев начал смеяться.

– Король Анри был в ярости и грозил войной испанскому королю. Правда, некоторые люди утверждают, что красавица Шарлотта была только предлогом, а на самом деле Анри хотел отнять у испанцев их земли, но я думаю, что обе причины, так сказать, сложились друг с другом. Никто не знает, что думала сама девушка: одни говорят, что она была рада сбежать от короля-старика с молодым парнем, а другие – что она любила Анри и тайно посылала ему письма с просьбами спасти её, а мужа к себе в постель не пускала. Но вдруг один монах, католик, прямо на улице подбежал к карете короля, запрыгнул в неё и поразил короля кинжалом.

Артамон Сергеевич перекрестился.

– Разумеется, монаха подвергли мучительной казни, но король от этого не воскрес. Новым королем стал сын Генриха, Луи, маленький мальчик, а регентшей – его мать, королева Мария. Она разрешила супругам вернуться во Францию. Но герцог Конде впутался в заговор против друзей королевы…

– Какой беспокойный юноша, – неожиданно встряла Флора Краузе. Как выяснилось впоследствии, она не знала подробностей жизни Анри Четвёртого и слушала с таким же интересом, как и гость.

– Королева-регентша посадила его в тюрьму. Неожиданно для всех Шарлотта попросила разрешения навещать мужа, а затем и разрешения поселиться в его камере. Там, в тюрьме, родилась их старшая дочь, знаменитая красавица, а потом их выпустили из тюрьмы. Сейчас же во Франции царствует внук короля Анри, а правит от его имени мать, королева Анна Австрийская.

– К этому можно добавить, – снова высказалась Флора, – это французы во всей Европе известны как развратники, а уж король Анри – блудодей из блудодеев. Не то, что наш великий государь, – в этот момент хозяйка дома церемонно встала, а Мэри и Артамон Сергеевич последовали её примеру, – который ведёт себя добродетельно, не посягает на честь жен и дочерей своих подданных и являет собой пример прекрасной семейной жизни.

– Это верно, – серьёзно подтвердил Матвеев, – государь добрый и добродетельный человек. Даже если бы он родился в простой семье, то снискал бы всеобщее уважение. А то, что нашему народу ниспослан столь прекрасный правитель – великая божья милость.

Все перекрестились: кто слева направо, кто справа налево. Флора была очень довольна: эта маленькая демонстрация, вполне, впрочем, искренняя – добродетелью Алексея Михайловича восторгались многие – должна была сгладить неприятное впечатление от разговоров о беглых.

– Расскажи и ты нам что-нибудь интересное, – попросила Мэри.

– Лучше всего про любовь, – добавила Флора.

Все трое уже развеселились и чувствовали себя вполне непринуждённо.

– Твои слова, госпожа, о женах и дочерях подданных, – начал Матвеев, – напомнили мне о великом царе, который, однако же, не гнушался, посягать на их честь – об Иване Васильевиче Грозном. Вы знаете историю про Василису Мелентьеву?

– Нет, – дружно закричали женщины. И превратились в слух.

– Царь Иван Васильевич отправил в монастырь свою четвёртую жену, царицу Анну, и скучал в одиночестве. Он случайно увидел из окна Василису, жену простого дьяка Мелентия. Василиса была уже немолода, но очень красива, и царь воспылал к ней страстью.

Он послал своего слугу к Мелентию и приказал ему придти во дворец вместе с женой. Мелентий всё понял и в назначенный день объявил себя больным. Не спрашивайте, почему он не сбежал – я не знаю. Царь тоже всё понял и послал к Мелентию доверенного опричника. После этого Мелентий уже ничем не болел, потому что умер, а Василису привели к царю. Вроде бы он даже с ней венчался, но венчание было незаконным – церковь допускает только три брака, иногда разрешает четвёртый, но пятый – это уже совсем нельзя. Хотя, возможно, венчания и не было, они просто жили вместе. Спустя некоторое время Василиса умерла. Сказители иногда утверждают, что она изменила царю, и Иван Васильевич приказал убить любовника Василисы, а её живой зарыть в могилу вместе с ним.

Слушательницы содрогнулись.

– Но боярин Пушкин утверждает, что ничего такого не было, и Василиса Мелентьева умерла естественным образом, от болезни. Ещё он утверждает, что эта бедная женщина, даже не дворянка, не принесла царю никакого видимого приданного – ни денег, ни земель – но принесла ему в приданное удачу. В то время, когда царь был женат на Василисе, ему необыкновенно везло – и на войне, и в делах внутри государства, и даже освоение Сибири началось как раз тогда. Когда же царица-простолюдинка умерла, удача в Ливонской войне отвернулась от нас, и мы потеряли Ивангород, Копорье, Велиж.

У Василисы не было детей от Ивана Васильевича, но были дети от мужа – сын и дочь. Иван Васильевич пожаловал своим пасынку и падчерице обширную вотчину в полтораста десятин плодородной земли. После смерти матери дети жили в этой вотчине с опекуншей-дворянкой, которая занималась их воспитанием и, к счастью, полюбила как родных. Дворянка эта нашла воспитаннице жениха, или они случайно познакомились – боярин Григорий Гаврилович не говорил, но его отец, Гаврила Пушкин, юноша девятнадцати лет, страстно влюбился в красавицу Марию Мелентьеву. Другие Пушкины стали его осуждать, но Гаврила заявил: если мать была достаточно хороша для царя всея Руси, то дочь должна быть достаточно хороша для простого дворянина.

– Ловко, – засмеялась Флора.

– Брат и сестра полюбовно разделили вотчину, и у Гаврилы с Марией родилось два сына: Григорий и Степан. Григорий Гаврилович милостью нынешнего государя пожалован званием боярина. Он нам и рассказывал эту историю, добавляя, что его мать тоже обладала этим даром – приносить мужу удачу.

Помолчав немного, Матвеев добавил:

– Может, он и преувеличивает. Я потом специально смотрел по книгам – поход Ермака начался позже, уже после смерти Василисы Мелентьевой.

– Всё равно! Даже если он и преувеличивает – какая красивая история!

– А это точно было? – с недоверием спросила Мэри. – Я слышала про царицу Анастасию, про Марию Темрюковну, а вот про Василису – первый раз.

– Точно было.

– Но какой интересный образ, – заметила Флора. – Удача в приданное.

– Награда царю за бескорыстье, – улыбнулась Мэри.

За этими волнующими разговорами не заметили, как наступил вечер. Мэри испугалась:

– Ты доедешь до дома? Дать слугу с фонарём в сопровождающие?

– Доеду. За окном луна.

Гость поблагодарил, заявив, что ему было «очень интересно».

– Это его ты называла «неучтивым»? – спросила по-немецки Флора. – По мне, так довольно мил.

Мэри взяла свечу и пошла провожать гостя.

– Не обращай внимания на воркотню матушки Флоры, – говорила она уже в сенях. – Это так, для вида. Мы тебе очень благодарны. Очень!

– Ты хочешь меня поблагодарить? – спросил Матвеев. – Поцелуй меня.

– Только поцеловать? – осторожно спросила Мэри.

– Только.

Она поставила свечу на сундук и помедлила. Смущала молодую женщину не столько безнравственность – в невинном поцелуе не видели в ту эпоху ничего ужасного – сколько небольшая тёмно-русая бородка её визави. Муж Мэри умер, не успев обзавестись бородой, да и принадлежал от природы к тому типу мужчин, у которых волосы на лице почти не растут. И ни разу не приходилось ей целоваться с бородачом. Даже дядюшка её, Григорий Петрович, хотя и принял православие, а бороду брил. Она же будет мешать, лезть в рот, неприятно.

Наконец, набравшись храбрости, Мэри подошла вплотную к гостю – они были почти одного роста, осторожно раздвинула пальчиками волосы вокруг губ – неожиданно розовых и нежных – и прикоснулась к ним своими. Ничего страшного не произошло; волосы оказались мягкими и шелковистыми, в рот не лезли, прикосновение их к коже было даже приятно. Молодая женщина прильнула смелее; сени вдруг закружились вокруг неё в сладостном и жутком танце; руки мужчины обвились вокруг её талии, её собственные руки непроизвольно легли на его плечи.