Читать книгу Тени коротких жизней - Виктор Климов - Страница 12

Полуденное северное солнце перемещалось по небосклону настороженно низко, словно опасалось резко скатиться за линию горизонта. Пробиваясь светом сквозь неплотные облака, окрашивало дали в широкую гамму от сине-фиолетового до пурпурного цвета. Это означало, что на данной территории вскоре начнёт властвовать долгая полярная ночь.

А пока природа севера щедро выплескивала на изумленного путника всю накопившуюся палитру красок, очаровывала многообразием и обилием ягод, покоряла удачной рыбалкой и охотой.

Вершины Хибинских гор готовы были вскоре принять на себя порции первого робкого снега. А пологие склоны гор и распадки всё ещё оставались укрытыми буйством красочного мха. Разноликий кустарник, сбегающий к осыпи, к весело журчащему ручью, броско усыпал склоны гор ярким цветом листвы и созревших ягод.

Всё указывало на то, что природа, одарив горы щедрым изобилием красок, собирается уйти на продолжительный заслуженный отдых для восполнения своих сил.

Афанасий вышел из жилища, внимательно осмотрелся, глубоко вдохнул свежий равнинный воздух. Приклонил голову, задумался.

Он ждал этих освежающих и чистых дней. С тех пор как перебрался из посёлка и соорудил на этом давно присмотренном месте межсезонное временное жилище. Для устройства куваксы[5] он не раз выбирал именно это дальнее место с удобной ложбиной, из которой за короткое время легко можно было добраться на свои приметные промысловые места.

С тех дальних пор, когда его предки продали фамильные ушные оленьи клейма, его род стал промышлять охотой и рыбалкой. Со временем же, когда на этих территориях стали создавать колхозы и совхозы, родители Афанасия, а вслед и он сам стали заниматься артельным промыслом.

Но время от времени в Афанасии просыпался зов предков, и тогда его неудержимо тянуло в тундру, чтобы там, вдали от людского скопления, до предела насладить и насытить свою душу общением с живой природой и завораживающими картинами боровой охоты.

Тогда он, волнуясь, выходил на добычу глухарей, куропаток, ловил в озерах и реках упругую и сильную рыбу и жил вольготно, утоляя зов души до тех пор, пока не сознавал, что заканчивается отпущенный для отдыха срок и пора возвращаться на артельное производство.

Афанасий тяжело переживал такой душевный рубеж. Но он знал, что охотничьи ресурсы края истощены и теперь прожить только профессиональной охотой совсем непросто. Потому, покорившись, возвращался в посёлок и там экономно, порционно использовал для поддержания жизненного тонуса положительную энергию, которую умудрился накопить в себе за короткое время общения с живой природой. С природой, которая для его народа всегда оставалась родной и понятной.

Последние несколько дней Афанасий почти не покидал ку-ваксу и на охоту не выходил. По всем приметам, унаследованным от предков, он определял для себя возможную неудачу на ней. И гадания на бубне только подтверждали его предчувствия.

Афанасий ни перед кем не афишировал своего пристрастия. Но, уходя в тундру для утоления проснувшейся страсти, с усердием, переданным родителем, заводил беседу с бубном. И по тому, как душевный друг отзывался на зов, Афанасий определял для себя время охоты.

Сейчас же, втянув в себя терпкий, наполненный новыми запахами воздух, он скромно, чтобы не сглазить едва определяемую удачу, улыбнулся и вернулся в куваксу. Взял в руки бубен, легко поводил им над тлевшим очагом и вышел наружу.

Он стоял, опустив голову и прижимая бубен к колену. Затем закрыл глаза и, обратившись душой наружу, стал неторопливо общаться с вестниками природы. Поклонившись и возблагодарив их, готовых пообщаться, поднял бубен над головой. За бубен крылом зацепился пролетающий мимо ветер, пропел ему новость, принесённую из-за дальних сопок, и умчался вдаль, невидимый и неугомонный.

Бубен легко зашелестел звуком. Афанасий услышал призыв и ударил в середину орнамента. Бубен вздрогнул, охнул и испустил низкий, призывной звук, который не отвергал общения. Афанасий воспрянул духом и, отмежевавшись от всего насущного, углубил свой внутренний взгляд в нечто глубокое и всесильное, что – он знал наверняка – окружало его всегда, со времени самого его рождения.

Афанасий понимал, что он неразрывно связан со всем живым, окружающим его на протяжении всей жизни. Нельзя оставаться оторванным от всего настоящего, рассуждал он, тогда как оно наглядно подчиняется определённому высшему порядку. Поверхность земли начинает занимать в какое-то время иное положение. Вслед за этим послушно начинает таять снег, бегут ручьи, оживает тундра и лес и всё живое, что размещается в них и которое только ждало своего часа. Как тогда он, живущий в одном пространстве со всем насущным, может не подчиняться этому всемерному призыву?

Знать, не просто так каждый год его разум наполняется новыми мыслями, возникают иные отношения с людьми, по неведомым законам уходит молодость и приближается зрелость, меняя повадки и всё жизненное настроение.

Не-ет, не может человек быть отдельным звеном во всей многомерной и взаимосвязанной природной цепи на этой планете. Значит, надо научиться слышать, проникать душой в неосязаемый мир и видеть его, чувствовать всем нутром своим…

Афанасий ударял в бубен и летел вслед за его звуком, охватывал кроны деревьев и слушал, какие в ветвях застревают вести из дальних просторов. Оторвавшись от лесного бора, он стелился над говорливым ручьём и угадывал его стремление попасть в тугую стремнину просторной реки и там отдать жизненную энергию снежных вершин всему живому, что наполняет эту красивую воду.

Охотник теперь не только слышал, но и видел новые краски. Как они туго скручиваются в лихую спираль и, разметавшись, напоминают игру северного сияния. И вот уже хохочут и поют звуки, вихрем мчатся красочные картины, а в них надо успеть рассмотреть нужное и верно распознать…

Всё отдельное сливается в одно притягательное, красочное видение, в котором вовсе нет места мрачности и холодности. Душа начинает трепетать, наполняться живительной магической силой. Значит, пора идти, пока открываются новые тропы, впереди которых бежит сама удача. Следует не упустить случая…

Афанасий опускает бубен и, обессиленный, послушно досматривает только что проявившиеся картины, не открывая глаз. Они не исчезают вмиг, а теряют свою видимость постепенно, разрешая расслабиться душе. Значит, они были живыми, реальными, такими, в которые хотелось верить.

Медленно развернувшись, Афанасий вошёл в жилище и, не выпуская из рук бубен, повалился на шкуры, кучно уложенные на ветви пахучей хвои.

Умная собака, ближайший друг Афанасия, привязанная надёжной бечёвкой к вбитому недалеко от жилища березовому колу, всё это время приученно наблюдала за действием своего хозяина, волнуясь и сопереживая.

Спустя время Афанасий облачился в охотничьи одежды, взял ружьё, устроил на плечах походный мешок и, осмотрев жилище, пошёл в сторону, обратную от входа. Там, расстегнув неприметные самодельные застежки, откинул полог и вышагнул наружу.

Собака увидела хозяина, услышала запах предстоящей охоты от ружья и сумки, радостно вскочила с земли и преданно отлаяла человеку. Завиляла хвостом и завертелась вокруг березового кола, который вот уже несколько дней определял её свободу на длину прочной верёвки.

Афанасий отстегнул замок на ошейнике, и собака, лизнув в благодарность руку, стремительно побежала в сторону. По пути спугнула стайку птиц, облаяла их, крутнулась, нагнула морду и некоторое время бежала по следу, пытаясь распознать его тайну. Услышав её старость, потеряла интерес и, красиво перепрыгнув через кустарник, выскочила на разноцветное мховое поле. Там, почуяв добычу, ткнула носом в одно и другое место, застыла на мгновение и, отвлекшись на примчавшийся звук из леса, повернулась к нему чутким ухом.

Афанасий хорошо помнит свою собаку совсем маленьким живым комочком. Тогда один из охотников, выбраковав из помета неудавшегося щенка, понёс его в шляпе, предлагая встречным для бытовых нужд. Афанасий же увидел нечто особенное в глазных горошинках притаившегося, почуявшего свою необычную участь щенка. В его выразительных глазах гордо сквозило несогласие с вынесенным ему приговором.

Афанасий, не раздумывая и не вслушиваясь в наставления охотника, перенял в свои руки старую, изношенную шляпу с существом, не имеющим возможности избежать своей незавидной участи.

На щедром питании щенок, как и ожидал Афанасий, быстро окреп и по мере своего взросления всё заметнее выказывал в поведении и манерах родословное понимание своей значимости.

Афанасий стал брать достигшую нужного возраста собаку с собой на короткие охотничьи прогулки. И там терпеливо обучал её основам поведения с охотником. С некоторых пор Афанасий заметил, что собака усваивает не только охотничьи навыки. По мере взросления, может в знак благодарности, собака приобрела способность предугадывать поведение хозяина, изумительно тонко чувствовать настроение Афанасия и свои действия соизмерять с его желаниями.

Это указывало на одно из самых ценных свойств собаки – преданность своему хозяину. После этого Афанасий и Ульяс стали неразлучны.

Поведение Ульяса было понятно Афанасию. Пёс несколько дней терпеливо переносил тяготы неволи, ощущая вокруг себя обширное природное пространство. Его одолевали дразнящие запахи, на которые он должен был чутко реагировать. Но что могла позволить для его самовыражения бездушная тонкая верёвка, намертво приковавшая его к такому же бездушному колу?

Собаке сейчас крайне необходимо выплеснуть из себя накопившиеся эмоции, снять лишнее напряжение. И тогда, знал Афанасий, в меру измотав себя в коротком порыве, собака, шумно дыша и высунув розовый от усердия язык, примчится к хозяину, пристроится у его голени и теперь уже не отойдёт ни на шаг без его команды.

Афанасий, дождавшись собаку, ладонью хлопнул себя по ноге. Собака коротко отлаяла, выбрала нужное расстояние и потрусила рядом. Однажды только, когда псу показалось, что хозяин ошибся тропою, он забежал наперёд и, обернувшись, глядя на человека, вновь отлаял.

Хозяин погрозил собаке пальцем, обронил короткую фразу и направление движения не изменил. Пёс почуял оплошность, пристроился заново рядом и, бодро помахивая дугообразным пушистым хвостом, последовал рядом.

На этот раз Афанасий решил идти в направлении, которое оставил для себя на последние дни пребывания в общении с природой. Он хорошо знал места, облюбованные куропатками в долине, лежащей за недалекими холмами. Сейчас, в осеннюю пору, рехьт[6] являются значимой добычей. Там же, в стороне, где привольно по пологим склонам раскинулся старый хвойный лес, любят баловать себя осенними лакомствами взрослые глухари.

И в одном, и в другом случае Афанасий станет вести охоту с похода. По его мнению, когда охоту исполняешь не на количество добычи, а в усладу душе, нет ничего лучшего, чем будоражащий подобный вид охоты. Ах, сколько при этом охотник испытывает эмоций! Его Ульяс выкажет при этом верх искусства и применит столько необычного умения, которое способно проявляться только в таких, не приготовленных, особых случаях.

Через какое-то время человек и собака пошли вдоль кромки леса. Затем изменили направление и по слабо угадываемой тропинке стали углубляться в лес. Собака почуяла множество новых запахов, в которых следовало сориентироваться за короткий срок. Хозяин замедлил шаги, а затем стал вовсе. На поляне, окружённой молчаливым строем многолетних стройных елей, на одной из её сторон, среди зелёного покрывала сочной осенней травы, высился столб выложенных плоских камней.

Афанасий снял шапку, остановился около и, закрыв глаза и сложив руки, сосредоточился на своих мыслях. Собака, дабы не мешать, присела около и, не нарушая ритуала хозяина, принялась ждать.

Афанасий недолго стоял молча. Он тихо заговорил на саамском языке, обращаясь к камням, хранившим обитаемую вокруг них вечность. Конечно же именно здесь, на этом святом месте, и поныне обитают духи их богов, коли камни не пожелали покинуть эти дивные места, а значит, по-прежнему готовы служить нуждам человека, тем людям, которые не желают терять связь времён и по-прежнему хранят в душе и оберегают философию своего предназначения.

Став на колени, хозяин уложил под каменное основание нечто, коснулся пирамиды ладонями и приклоненно, встал на ноги. Пятясь, отошёл на расстояние и только затем, развернувшись, надел шапку. Собака слышала, как глубоко вздохнул хозяин и, выбрав направление, пошёл из охранного места на открытое пространство. Ульяс тут же занял своё место.

Вскоре они уже перемещались по каменному плато, в проплешинах которого пламенел разноцветьем податливый ковёр изо мха. Постепенно каменистая гряда уступила место равнинному полю, привольно раскинувшемуся меж плавных горных холмов.

Выйдя на край поля, Афанасий остановился осмотреться. Ульяс, крутнувшийся вьюном, узнал дикие места и их назначение. Голоса на этот раз не подал, а, расставив лапы, усердно вытянул морду и, расправив хвост, стал вдыхать шедший на него, насыщенный множеством запахов поток воздуха. Вскоре пёс задрожал всем телом, припал к земле, вытянулся в струну и, тонко повизгивая, пополз по насту, по-своему указывая на возможную удачу.

– Хорошо, хорошо, – совсем тихо похвалил его хозяин. – Я и сам сейчас как собака. Чую, здесь они! Пойдём! Тихо!

Первых куропаток они добыли с первого же подъёма. Афанасий стрелял по крайним, тяжёлым, взлетевшим на доли секунд позже остальных. Значит, это была более зрелая, тяжелая на крыло дичь. Подстреленные куропатки, выполнив кульбит, упали в кусты и затерялись меж высокой травы. Афанасий не отслеживал их падения. А вот Ульяс уже мчался к нужному месту, до предела наполненный желанием как можно лучше выполнить своё назначение.

Охотник внимательно отслеживал путь стаи. И, довольный, что верно угадал направление перелёта и место будущей её посадки, не спеша перезарядил ружьё. Афанасий с Ульясом выполнили ещё несколько успешных заходов. Посчитав, что этой дичи добыто вполне достаточно, Афанасий забросил ружьё за плечо и, тихо свистнув псу, развернулся и уверенно пошагал в иную от последнего перелёта птиц сторону.

А затем, подчинившись внутреннему позыву, осторожно и тихо запел. Песня, сочиняемая на ходу, захватывала. Вокруг расстилался простор. И Афанасий запел громче. На его лице появилась счастливая улыбка. Собака, ловко огибая мелкорослый кустарник, весело бежала рядом.

К лесному бору подходили во второй половине дня. Собака оставила свою вольность, как только Афанасий перешёл на особый пружинистый шаг, который был так понятен Ульясу. Пес, как и при атаке на куропаток, поднял морду и принялся ловить запахи и готовиться.

Первого глухаря они взяли в низине, в заболоченном месте, при выходе его на крыло. Грузная птица, поражённая метким выстрелом, слышно протаранила ветки ельника и упала в мелкий кустарник. Ульяс был великолепен в своих обязанностях. Вскоре пёс, разгоряченный охотой, облаивал следующую птицу, которая, спасаясь от собаки, взлетела не дерево и оттуда с удивлением, поводя головой, осматривала незнакомого обитателя своих ягодных угодий. Оскорбившись, принялась выяснять отношения с собакой слышным фырчаньем. За свою опрометчивость и этот глухарь скоро был сражен охотником.

Всё правильно указал Афанасию бубен. И совсем ко времени он решил посетить древнее охранное место, о котором мало уже кто и знал. Теперь, отягощенному добычей, ему в самый раз наступила пора двигаться к конечной точке нынешнего дня, которой они должны достичь ещё засветло.

Для своего ночлега Афанасий наметил красивое место на берегу короткой горной речки. Там им издавна был устроен скрытый добротный шалаш. Он вполне успеет освежевать, разделать и приготовить на вечернем костре добытую дичь, насытить себя тушкой, обжаренной на вертеле, а Ульяса вволю накормить потрохами добытой дичи. Поутру он наловит крупной рыбы и торжественно, наполненный добрыми чувствами, вернётся домой к ожидавшим его обыденным делам.

Они вышли на очередное межгорное плато. И тогда Афанасий обнаружил на его теле две длинные резаные глубокие раны. Глубокие чёрные полосы от гусениц вездехода выбрасывали свои хищные следы из-за плавного поворота предгорий и уходили в глубь долины, куда направлялся Афанасий. У Афанасия на душе сделалось холодно и больно.

Он настороженно подходил к бороздам, заранее сознавая, что на ближнем расстоянии увидит картину разрушения живого более зримо. Так и было на самом деле. Оставленные техникой следы были двойного направления: в долину и обратно.

Водитель, было заметно, пытался обратный путь выполнить по ранее проложенному следу. Удавалось ему это не всегда. И оттого разрушительный след становился только шире и глубже. Теперь на этом направлении строго контрастировала и показывала себя изобилующая красками природа и другая, разрушенная, попавшая под гусеничный ход бездушной машины.

В глубоких следах просматривалась измолоченная и разрушенная корневая система растений, попавших под ход машины. Восстановить себя за короткое время у покрова мха и другой поросли не будет возможности. В искусственных траншеях скопилась вода. Невостребованная, она ранила и заглушала рост всего, что располагалось внутри следа.

Приглядевшись, Афанасий дополнительно обнаружил след протектора. «Значит, для обустройства полевого лагеря тащили на прицепе жилой вагон, не надеясь обрести жильё старого стойбища. А может, просто не пожелали воспользоваться такой возможностью. Кто это, метеорологи или геологи? Первые – еще куда ни шло. Обоснуются и будут указывать лётчикам и военным людям прогнозы погоды. А вот если геологи…»

За этими людьми, знал Афанасий, всегда приходят тяжёлые машины и начинают с необъяснимым упорством уродовать эту прекрасную землю. Афанасий глубоко вздохнул. Ульяс внимательно наблюдал за хозяином, который перестал петь и, склонившись, рассматривал глубокие раны на теле лощины.

Афанасий оказался прав. В конце разрушительного следа, на поляне, дугой примыкавшей к краю леса и берегу речки, стоял просторный жилой вагончик на резиновом ходу. Ещё задолго до приближения Афанасия с Ульясом стала облаивать собака, бегавшая на привязи вокруг вагончика. Ульяс внимательно посмотрел на хозяина. Афанасий достал из кармана бечевку, пристегнул Ульяса за ошейник, а конец бечёвки накинул петлёй на кисть руки. Для надежности. Пёс полностью доверился хозяину.

И уже когда Афанасий и собака почти дошли до вагончика, а охранная собака, обнаружив смелость пришедших и проигрышное своё положение от привязи, скрылась в скромной будке, только тогда из вагона не спеша вышел мужчина. Он приложил ладонь ко лбу, хоронясь от лучей позднего солнца, и, рассмотрев, поправив спортивную куртку на плечах, направился навстречу.

– Надо же, не ошибся! – удивлялся мужчина. – Никак, Афанасий? Это, каким же ветром занесло тебя в этот край? Так неприкаянно всё и продолжаешь бродить по полуострову?

И никак не желаешь пристать ни к какому его берегу? Вот, привяжи собаку к этому колу. Моя сюда не достанет.

Афанасий внимательно посмотрел на мужчину. Ни слова не говоря, набросил петлю верёвки на металлический кол, вбитый недалеко от кучи крупных камней. «Баню, видать, устроили на этом месте», – догадался Афанасий.

И когда рука освободилась, неторопливо подошёл к человеку. Опять внимательно посмотрел на него.

– Да, правильно. Это же ты, Знобин? – решил уточнить он.

– Конечно я! – согласился Вячеслав и первым протянул руку для приветствия.

– По фамилии называют человека в двух случаях: испытывая к нему уважение или крайнюю неприязнь. Не стану себя обольщать, к разряду первых, знаю, меня ты не относишь. Но всё равно рад тебя видеть. Здравствуй, Афанасий!

– Здравствуй, Знобин, – сохраняя на лице непроницаемость, произнёс Афанасий.

– Понял тебя. Хорошо экипирован, да и дичи на поясе добыто прилично. Значит, в очередной раз по зову души? Только теперь в эти края?

– Да, ходил маленько, – кивнул Афанасий. – Усладил душу. Домой теперь пойду. Только, знаешь ли, опять ты расстроил меня, Знобин. Вот, тундру на многие километры испортил напрочь, хотя по старому ручью долго идти мог. Не захотел. Напрямки, знаш, поехал. Да… И здесь машину развернул обратно не на камнях, не на берегу реки, а прямо на поляне. Испортил всю её красоту. Видишь?

– А ты нисколько и не изменился, Афанасий! – радовался Вячеслав. – Так малым ребёночком и бродишь по белу свету. Никак не вырастешь. Люди который год в космос летают, на Луну высаживаются, а ты всё с богами своими общаешься. Общаешься же, Афанасий? – желал знать Вячеслав. Он даже несколько пригнулся, чтобы удобнее было смотреть в глаза Афанасию. Знал, они у хозяина не врут. Как не лукавит никогда и сам Афанасий. А вот отвечать на вопрос может позволить себе не всегда. Только когда сочтёт нужным.

– Большое дело сделали, – согласился о покорении космоса Афанасий. – Только, знаешь ли, правильную душу вырастить не меньшего труда стоит. А если это предстоит сделать со множеством, может оказаться и несопоставимым. Глядишь, тогда и отпала бы потребность в космос взбираться.

– Ишь, куда загнул! – поразился Вячеслав. – Проповедник, не меньше! – сделал он вывод. – Ты давай проходи к нам. В вагон приглашать не стану. Знаю, не пойдёшь. А на лавке вот и посидим… – Вячеслав присел на самодельную лавку, надёжно сколоченную из тёсаного ствола дерева. И хлопнув ладонью рядом с собой, пригласил: – Присаживайся, Афанасий. Знаю, разбередишь сейчас мне душу. Буду свою точку зрения отстаивать. А после твоего ухода опять придётся в душе своей ковыряться. Истину искать. А я этого не люблю. Ты знаешь. Свою истину я определил заранее. А теперь только иду по её следу. Ну, расскажи, чем живёшь, Афанасий?

– А ничем, – спокойно и выверенно ответил Афанасий. – Никакой радости нынешняя жизнь мне не приносит. Так, топчу только её день за днём. Хорошо вот, позволяю себя иной раз порадовать, – кивнул он на пояс и собаку.

– А чего же ты хотел? – удивился Вячеслав. – Великое множество людей день за днём совершает свои дела безропотно, стремится сделать жизнь лучше, приятнее. А тебе этого мало. Вот из землянок твой народ в просторные квартиры да дома перебрался. А тебя это никак не радует. Всё ищешь чего-то…

– За тобой опять машины придут? – не слыша собеседника, спросил Афанасий. – Опять землю взрывать и ковырять начнёшь?

– А как же, Афанасий! Людям надо на поездах ездить, на самолетах летать. Города и квартиры новые строить. С чего же это можно сделать? Вот мы и ищем, откуда взять. Да, приходится взрывать и копать. А куда от этого денешься?

– А если без этого?

– Ишь, куда замахнулся! – начинал тревожить себя Вячеслав. – Природу, видишь ли, стало тебе жалко. А как же твои предки в день сотнями тюленей да десятками китов били? Почти всех перевели. И где же былое обилие пушного зверя, который обитал в этих краях? Вы же его и перебили! Не я, заметь! Опять же, предки твои. Да и ты к этому успел руку приложить. Да и сейчас твой пояс не пустой, Афанасий!

– Разве не было тех, кто развернул жизнь моих людей и принудил к этому?

В это время дверь вагончика распахнулась. По ступеням осторожно спустилась женщина. Она, невзирая на условности – женщина не должна бы прерывать беседу мужчин, – направилась к сидящим на скамье. Остановившись около, наклонила голову, присмотрелась.

– Так и есть, Афанасий! – теплой интонацией показала женщина свою радость. – Здравствуй, чистая душа!

Афанасий не по этикету, а по зову, от глубокого уважения к этой женщине, слегка приподнялся, тронул верх шапки и, слегка поклонившись и разгладив уголки губ, негромко произнёс:

– И тебе крепкого здоровья, Марина!

– А я слышу – знакомый голос. Дай, думаю, выйду поздороваюсь…

– Рад всегда видеть тебя, Марина!

– Вот видишь, женщина, какой тебе почёт! Мне же достаются только горькие упрёки от нашего друга!

– Как ты живёшь, Афанасий? Может, зайдёшь к нам в комнату? Я сейчас быстренько что-нибудь разогрею поесть да чайку нашего, на травах, заварю!

– Не стоит беспокоиться, Марина. Так получилось, что мой шалаш совсем недалеко отсюда стоит. Намаялся за день, много с ним прошли, – кивнул он на пса, свернувшегося клубком у кола и прикрывшего в истоме глаза. – Сейчас к себе придём. Дичь распотрошить надо. Там и ублажу себя ужином и чаем. Не время засиживаться в гостях. Рад тебе, повторяю. На-ка вот, возьми от меня эту куропатку. Приготовишь. Наверное, Знобин тоже балует тебя дичью. Он мужик, знаю, не промах. Да только это тебе от меня…

Афанасий снял с пояса крупную куропатку, передал Марине.

– Давно здесь обитаете? Сколько вас? – пожелал узнать Афанасий.

– Да скоро уже и назад. Через несколько дней ещё одна пара должна подойти. На дальнем стойбище в хижине пока обитают. Тоже дела завершают. А там и тронемся. Уюта уже хочется, – улыбнувшись, поделилась Марина. – Хорошо здесь поработали и пожили неплохо. Теперь за отчёты пора приниматься…

– Что-то новое искали?

Марина посмотрела на Вячеслава. Не всегда изыскателям можно делиться результатами своих поисков.

– У геологов всегда много задач, Афанасий. И карты следует уточнить, и знать, куда вода течёт, образцы отобрать, изучить, описать… Много чего… – улыбнулась и просила Марина понять её.

– Хорошая у тебя наука, Марина. Вот если бы ещё не это… – кивнул он на следы от машины. – После Вячеслава всегда чёрные следы остаются, – горько усмехнулся он. И нельзя было понять, чего в этой фразе было больше – отчаяния и боли или только глубокого укора.

Вячеслав повернулся к собеседнику. Затем внимательно посмотрел на Марину, которая строго, в упор, смотрела на него, и промолчал.

Афанасий поднялся, поклонился Марине, протянул руку Вячеславу:

– На самом деле пора. Солнышко сейчас мигом спрячется. Не хочется в темноте шагать. Увидел вот вновь вас. Это приятно… Пошёл я!

Он снял верёвку с кола. Пёс вскочил тут же.

– Пошли мы! – повторил Афанасий. И, не оглядываясь, пошагал прочь.

Из укрытия выскочила хозяйская собака. Стала облаивать удаляющихся.

– Ласка! – строго указала собаке Марина.

Собака застыдилась и поспешила в будку.

Марина присела рядом с Вячеславом. Молчали.

– Зачем ты его так, по самому сердцу, Вячеслав?

– Оттого выскочила, защитить?

– Жестокий ты. И почему на жизнь обиженный, не пойму. Вот же на этой красоте сердце тает. Ты же только суровее становишься. И со мной так же. Так и не знаю, кто я тебе? Только догадываюсь, в жены меня взять даже не помышляешь. В любой момент умчишься, куда пожелаешь. И меня к этому исподволь подготовил. Вымуштровал, как солдата…

– Мы геологи, разве забыла? Как могу знать, где окажусь завтра?

– Мы, прежде всего, люди, Вячеслав. Афанасия укоряешь. А за что? Ты же больше завидуешь ему. Потому как знаешь, что его духовное устройство богаче твоего…

– Помолчи лучше, Марина. Сейчас поругаемся. На душе и так кошки скребут.

– Оттого и скребут, что в тебе два человека один с другим спор ведут. Какой из них победит? Только, наверное, не узнать мне об этом…

Помолчали. Вечер опускался из-за сопок тихий и скорый, разрисованный щедрыми красками заходящего солнца.

– Тебе проще, чем Афанасию. Грамотный специалист, высокого порядка. Всё наперёд видишь. Много вас таких, перспективных, со смелыми проектами. Сейчас, как сказал Афанасий, технику нагоните. Машины станут добывать, перерабатывать, плавить, собирать такие же или более совершенные конструкции. С машинами удобно, лишних вопросов не задают. К ним приставите людей, которые денно и нощно будут служить машинам. Для себя времени им уже не останется…

А Афанасий другого склада человек. Он просто так не может себя наизнанку вывернуть и в короткий миг сделаться иным. И в чём же он не прав, когда сказал, что такие, как ты, оставляют после себя чёрные следы?..

– Себя он, видите ли, переделать не желает. А пользоваться плодами технического прогресса – с распростертыми руками! – с сарказмом указал Вячеслав.

– Он как раз этих объятий и не раскрывает… Разве не видишь?

– Много ли таких?

– Много, Вячеслав, много. Только мы с тобой, техническое поколение, в нашей гонке их просто не замечаем…

Афанасий удалялся всё дальше и становился вовсе незаметным в предвечерних сумерках. Он разгадал теперь видимые им картины при общении с бубном. В течение удачно складывающегося дня он недоумевал – откуда рядом с плавными призывными линиями вспыхивали в его видениях острогранные, неспокойные и мрачные всполохи? Вот, теперь всё встало на свои места. Набрела-таки его радостная душа на глубокие раны тундры от следа машины. Кого эти следы приведут в это красивое урочище в следующее время?

Афанасий дошагал до своего шалаша. Быстро и сноровисто освежевал и выпотрошил дичь. Сытно накормленный пёс задремал у костра. Афанасий медленно вращал вертело. На угли закапал жир от тушки дичи, дразня ароматом. Афанасий сделал ножом надрез на тушке и, убедившись в готовности, снял куропатку с огня. Поместил над огнём котелок с речной водой. Перед закипанием воды всыпал в него из мешочка травяную заварку. Вот и готов желанный ужин. Сейчас побалует себя всем, чем поделилась с ним природа. О чём и просил нынче у священных камней.

Увлекшись, кажется, вытеснил из себя тяжелые мысли. Может, к лучшему? Назавтра предстоял новый, не хуже уходящего, день. Может, думал Афанасий, это и является самым важным из всего, о чём он порой так глубоко задумывается?

Всесильная ночь укрывала всё живое своим покрывалом, баюкала и успокаивала. И наделяла надеждами нового дня. Афанасий лежал на шкурах, раскинутых поверх свежесрубленных сосновых веток. В шалаше было сухо и тихо. Остро пахло хвоей. Хорошее место обнаружил в своё время Афанасий. Не копилась и не задерживалась влага в этом скальном углублении. Оставалось-то расширить, обустроить да прикатить недалёкий мощный валун, который стал служить одновременно входом и стражем скрытного жилища.

Афанасию хотелось наступающего дня. Чтобы вновь прожить его с особым желанием и душевным подъёмом. Как нынешний. Правда, привнёс-таки уходящий день щемящее душу чувство. Так, может, и это неспроста? Видимо, человеку не свойственна жизнь по её длине, когда желаешь только долгих лет. Следует эти года наполнить значимым содержанием. Чтобы каждый из них стал весомым, запоминающимся. В глубину каждый день познать необходимо. Так ткут ковры из ниток различных тонов, светлых и тёмных, одну к другой, одну к другой. Долго, упорно. А в результате получают изумительной красоты цельный рисунок. Так и жизнь, что тот ковёр, состоящая из различных оттенков, должна в конце у каждого выглядеть достойно и привлекательно.

Афанасий и не заметил, как покинула его дневная радость и напряжение, а взамен пережитого наступил крепкий заслуженный сон.