Читать книгу Ржавые листья - Виктор Некрас - Страница 12

Я был – мой предок, основатель рода, оборотень Крапива.

Солнце медленно клонилось к окоёму. Зубчатый край соснового бора уже окрасился алым. Я обернулся – справа от меня стоял отец, тоже глядя на солнце. Почуяв мой взгляд, он тоже оборотил лицо ко мне и улыбнулся.

– Полнолуние ныне, – обронил он многозначительно. – Пошли.

Лес надвинулся тяжёлым полумраком, дышал в уши и затылок мягким звериным дыханием.

– А… обращаться только в полнолуние можно? – мой голос невольно дрогнул.

– Не только, – отверг отец, оглядываясь по сторонам. – В иное время пень надо и заговорённый нож… ну да ты знаешь. Да только опасно это.

Я непонимающе глянул на него.

– Будешь часто обращаться – годам к сорока станешь волком навечно. И речь людскую забудешь, зверем станешь несмысленым…

Отец вдруг прервал свою речь и бросился наземь, перекинулся через голову. В следующий миг из вороха одежды вынырнул дородный матёрый волчище. Сел и пристально глядел на меня, чего-то ждал.

Меня вмиг охватили страх и любопытство, какое-то странное чувство, острое желание оборотиться вслед за отцом и отчаянный страх навсегда остаться волком.

Волк что-то угрожающе прорычал, и я, решась, тоже бросился оземь…

Я был – вой князя Божа, Кудим Волчий Клык.

После вчерашней битвы готы отступили за реку… как там она звалась? Дан, Дон… не помню. Конунг Винитар был согласен на мирное докончанье с ополчением словенских родов. На том берегу готы уже ставили огромный белополотняный шатёр, где должны были встретиться конунг Винитар с нашими старцами и князем Божем.

А вот и князь!

Звучно протопотали конские копыта. Народу ехало много – сам Бож, двое его сыновей и все старцы – семь десятков человек. Шитые золотом и серебром зипуны, наборные брони и островерхие клёпаные шеломы. Шестеро конных воев с копьями наперевес – почётная стража-сопровождение – не для опасу, чести ради.

– Ещё б им не мириться, – пробурчал кто-то сзади. – Коль мы их подпёрли, да русь2, да Баламир-хакан…

Я недовольно дёрнул плечом, неотрывно глядя на тот берег, где с лодьи уже сходили на берег последние старцы и вои. В душе медленно нарастало чувство тревоги, какое-то чутьё, унаследованное от моего деда, предка-оборотня, что одолел заклятье и основал наш род.

В этот миг на том берегу звонко заревел рог, и на толпящихся около лодьи словен со всех сторон ринули готы с оружием наготове. Наши вои бросились было навстречь, да куда там – вшестером против двух сотен. Восстал крик и гам, слышный даже на нашем берегу. Сотники заметались было, да что там… пока лодьи снарядишь, там уж всех перебьют…

Я был – вой князя Кия, Рябко Переярок.

Каменистые увалы, поросшие полудиким виноградом, тянулись на полночь, перемежаясь жёлтыми пятнами глиняных проплешин.

Богатая страна Угол. Жалко оставлять.

– Богатая страна, – словно подслушав мои мысли, повторил кто-то рядом. – Жалко оставлять.

Я невольно скосил глаза. Ого! Сам князь Кий Жарыч!

– Гой еси, княже.

– И тебе поздорову, – кивнул князь. – Ладно, мы сюда ещё вернёмся.

– А сейчас… не осилить?

– Куда… – вздохнул князь. – Ромеи ныне сильны. Аттила погиб. Сыновья его тоже…

– Как? – ахнул я. – И Денгизих?

– Месяц назад, – хмуро кивнул князь. – Аспар и Анагаст его разбили. И убили. Голову отослали в Царьград. Гунны ныне слабее, чем мы, и нам не помощники. Угол придётся отдать.

– И… куда мы ныне? – у меня невольно дух захватывало. Впервой такие важные дела обсуждали со мной, обычным воем.

– Ну как куда, – пожал плечами князь. – Домой. На Днепр.

Я был – вой князя Воронца Великого, слобожанин Чапура Белый Волк.

Широкие раздольные угорья плавно стекали в степь к полудню и вырастали в горы к полуночи. Планины.

Империя тёплых морей. Вот она. Мы впервой пришли пощупать её мягкое подбрюшье так близко.

Я бросил взгляд на князя и невольно залюбовался. Младший внук князя Кия неподвижно высился на коне, пристально и неотрывно глядя на полдень, на готовящуюся к наступу тяжёлую конницу ромеев. Шесть тысяч кованой рати ширили строй полумесяцем, готовясь сорваться в стремительной скачке.

Мы тоже были готовы. Двенадцать сотен конных терпеливо ждали, когда ромеи ударят первыми. Тогда ударим и мы – навстречь.

Солнце висело в зените, проливая наземь щедрые потоки расплавленного огня.

Лето. Червень-месяц.

Ромейская конница медленно потекла вперёд, больно сияя на солнце начищенными латами.

Князь решительно взмахнул невесть когда обнажённым мечом и взгорья рванулись навстречь…

Я был – вожак ватаги отселенцев, Беляй Волчар.

Крики доносились откуда-то спереди. Я вслушался.

– Пришли! Пришли!

Лес и впрямь расступался, открывая простор. Телеги вышли на окраину леса и заморённые кони остановились, устало поводя впалыми боками. Отселенцы расходились в стороны, уступая мне дорогу.

Степной простор бросился в глаза бескрайней ширью, горьковатым горячим воздухом, терпким запахом полыни и влажным ветром, тянущим от реки.

– Дон? – нерешительно спросил кто-то за спиной.

– Наверное, – ответил ещё кто-то.

Я перевёл прерывистое дыхание и сказал:

– Здесь, – сглотнул и добавил. – Теперь наш дом будет здесь.

Я был – вольный вой Козарии Владей Волчьи Уши.

Всадник вынырнул из-за купавы внезапно, – я даже не успел даже подняться с колен от свежеподстреленной кабаньей туши. Глянул из-под руки. Белый бурнус, голова перетянута цветным шнурком. Тонкое копьё, круглый щит, длинный прямой меч. Агарянин! Неужто рать Мервана Беспощадного уже и до Дона добралась?!

Мысли эти метнулись стремительным лесным пожаром, а руки уже сами рвали лук из налучья и накладывали стрелу на тетиву. Жизнь на степной меже приучила действовать быстро.

Не ждавший отпора всадник успел-таки вздёрнуть коня на дыбы, и стрела ушла в конскую грудь. Я отбросил лук и прыгнул с ножом – добить.

Поздно – агарянин ужом выскользнул из-под конской туши и обнажил меч. Пусть так – мне уже доводилось ходить на меч с ножом. Качнувшись влево, я обманул степняка, сам прыгнув в другую сторону. Меч промахнулся, а вот мой нож – семь вершков острой стали – гадюкой метнулся в лицо арабу. Будь восточный вой в шеломе, тут бы и конец самонадеянному охотнику, но нож угодил прямо в переносье…

Я был – вой князя Аскольда, Сережень Волчий Дух.

Ветер упруго гудел в парусах, и нос лодьи с шумом врезался в попутные волны. Над окоёмом медленно всплывали зубчатые каменные стены, окрашенные рассветным солнцем в розовый цвет.

Царьград!

Бросилась в глаза жёлтая песчаная полоса берега. Первая лодья с разгона выскочила на песок носом, и князь Аскольд прыгнул с носа лодьи, упав по колено в воду. Выпрямился и вскинул над головой меч:

– Даёшь!..

Я был – вой великого князя Вольга Вещего, витязь Добрыня Сизый Волк.

В гридне было душно. Князь подошёл к окну, толчком руки подняв раму. Со двора хлынул холодный и сырой речной воздух.

Я невольно качнул головой. Что-то с князем неладно. С утра сам не свой, вот и сейчас даже за столом с дружиной не сидит, только озирается да морщится.

Князь вдруг шатнулся, схватился за раму окна. Она захлопнулась, ноги князя подкосились, и, лишённый опоры, он рухнул на пол. В уголке рта была видна пена.

Мы разом сорвались с места. Я оказался около князя первым, приподнял его голову с пола. Вольг что-то старался сказать, отплёвываясь, наконец, смог прохрипеть:

– Змея… змея…

И умер.

Я был – вой великого князя Игоря, витязь Жар Волколак.

Ядовито-синее море осталось за спиной; по левую руку жарились под солнцем крепостные стены Бердаа, празднично-белые с виду; по правую – тянулись длинные густые заросли винограда. Русская рать змеёй вытягивалась, равняясь в стену и щетинясь частыми жалами копий. А там, впереди, уже разгонялась конная рать местного эмира, блистающая латами и мечами.

Вот она с разгону ударила на наш плотный строй, в ушах восстал громогласный звон железа, перемешанный с многоголосым ржанием и криками. Огромная тяжесть обрушилась на вздетое копьё. Я рывком отбросил её в сторону и вновь упёр тупой конец ратовища в землю.

Мусульманская конница увязла в нашем строе, как колун в свиле. И тогда из виноградников вырвалась вторая рать русичей. Тоже пешая, как и наша (понеже откуда здесь, в заморье взяться русской коннице?). И в первом ряду, подняв нагой меч, бежал сам воевода Свенельд.

Я был – вой Святослава, Князя-Барса, воевода Военег Волчий Хвост. Я был собственным отцом.

– Канг-эр-р! – чья-то медная глотка хрипло проревела боевой клич печенегов. Куря! Сам хан здесь!

Оттеснённый к самой воде, я отмахивался левой рукой и видел, как князь выкручивал мечом восьмёрки, отходя к камню.

И видел, как печенеги раздались вдруг перед князем в стороны, и как хан, широко размахнувшись, метнул тяжёлое копьё, и князь опоздал его отбить…

И видел, как широкий – в полторы ладони! – плоский рожон копья вошёл Святославу под рёбра, прорвав кольчугу, словно полотняную рубаху – вздыбилось по краям раны ломаное железо…

И видел, как пошатнулся князь, и из уголка обиженно искривлённого рта, напитывая краснотой усы, протянулась пузырящаяся струйка крови – видно, удар ханского копья просадил Святославу лёгкие…

И видел, как ринулись печенеги – и захлестнули всё ещё стоящего князя густой тёмной волной…

И ещё видел, как Святослав, падая, размахнулся и бросил меч в реку, туда, где Орлиный камень обрывался в омут Морского царя, – да не достанется ворогу…

И всё, наконец, прошло. Я снова был самим собой, витязем дружины великого князя, Некрасом Волчаром.

Это было хорошо.

Но вновь наваливалась тьма.