Читать книгу Горизонты времени - Виктор Рогожкин - Страница 18

Надо отдать хозяину должное – жил я тут, действительно, как его ближайший родственник. Все дворовые, здороваясь со мной, снимали шапку, вопросами не докучали и вообще относились ко мне спокойно, хотя и не упускали возможности поговорить со мной о том о сём, явно скрывая немалый интерес. Но меня это вполне устраивало и, прогуливаясь по обширному барскому хозяйству и его окрестностям, я неспешно знакомился с местной жизнью, находя время и для общения с людьми.

Пожалуй, я никогда не жил так раньше. Там, в моём времени, был совсем другой ритм жизни: скорость, драйв, гонка за сомнительными благами цивилизации. Здесь всё было по-другому. Как каникулы в деревне, только никто не заставляет махать лопатой или собирать картошку.

Только отдых, покой, вкусная еда. И воздух, чистейший воздух, которым так легко дышать.

Теперь я уже знал и Сидора, и старосту Ивана Демидыча, и его жену Авдотью, и кондитера Савельича, того самого мужика с кривой челюстью и другой дворовый люд, молодой и не очень. У некоторых из них были очень странные имена: Ефёр, Хворосья, Василич… Но особенно меня заинтересовала мудрая и всеми уважаемая пожилая женщина, которую все почему-то звали не иначе как Старуха. К ней я тоже захаживал, но она, всегда чем-нибудь занятая, редко находила время для праздной болтовни. А я мешать ей не хотел, тем более что помочь не мог, ничего не смысля в её делах. И всё-таки иногда мне удавалось разговорить её.

– Неужели вы и Наполеона помните? – поинтересовался я у неё однажды.

– А как же, – кивнула она. – Я тогда баба была в молодях, но при памяти. Его самого-то, мне вблизи повидать не довелось. Мимо только проскакал на своей белой лошади. А вокруг него драгуны, драгуны. Так они на Москву и пришли.

– А вы разве московская? – удивился я.

– Барыня моя, при которой я состояла в крепостных девках, была оттуда просватана. И когда её за московского помещика замуж выдали, она меня и ещё кое-какую прислугу прихватила с собой. Это лет за пять было до прихода узурпатора.

– А можете рассказать о Наполеоне что-нибудь интересное?

– Да никакого интересу в нем не было, – отмахнулась от меня Старуха, которой явно начинали надоедать мои расспросы.

– Бесчинствовали они поначалу, церкви похабили, святыни наши разграбляли. В храме, что неподалёку о нашего дома был, конюшню устроили. Уже потом, когда эти шаромыжники Москву оставили, мы туда пошли. Ох и нагляделись мои глаза тогда… Вспомнить страшно, сказать грешно.

– Почему шаромыжники? – не понял я. В моем времени я тоже слышал такое слово и оно всегда обозначало какого-нибудь бездельника и бродягу. Но при чём тут Наполеон и французы?

– А кто ж они? – удивилась моей недогадливости Старуха. – Их как погнали в хвост и гриву, а тут ещё Генерал Мороз вдарил, так они и посыпались, французишки эти. Помёрзли многие до смерти, а те кто остался, с голоду пухнуть начали. Вот и пошли по дворам, причитая как побирушки: «Шер ами, да шер ами!» Так в народе и прозвали их шаромыжниками. Кому повезло, тот в гувернёры к барчукам малолетним напросился. Али мастеровым каким стал. Вот ведь как бывает. Пришли гордые, а пошли голые.

– Сколько же вам лет? – с интересом всмотрелся я в её испещрённое морщинами лицо.

– А мне почём знать? Я грамоте не обучена, читать да считать не умею. – Пожала плечами Старуха.

– Ну а имя своё вы помните? – не отступался я от неё. – Что ж вас все только старухой называют? Обидно же, наверное.

– Как меня только не звали, так пусть кличут, как хотят, – отмахнулась от меня как от назойливого комара пожилая женщина. – Зачем тебе прозвание моё? Старуха я старуха и есть.

Так, ничего не добившись, я ушёл. А поговорить с ней приходил ещё не раз и всегда удивлялся ясному уму и светлой памяти этой странной женщины.

Но странной тут была не только она. Однажды, возвращаясь с прогулки, я встретил Энгельгардта и сказал, что направил к нему мужика в странной шапке, который спрашивал меня о нём.

– Это Костик, он – вор, – спокойно ответил мне Александр Николаевич.

– Как вор? Вы это знаете и спокойно говорите? Почему его не поймаете и во двор к себе пускаете? – в моей голове не укладывались такие понятия.

– А зачем его ловить, если он и сам никуда не прячется, – удивлением посмотрел на меня Александр Николаевич и продолжил:

– Работа у него такая. Он занимается охотой и воровством. Охотится преимущественно на волков и лисиц, ловит их капканами и травит ядом. Весной стреляет тетеревов и уток, а ещё исполняет разные поручения – что прикажу: ток тетеревиный высмотреть, засидку сделать… Ну а воровством занимается во всякое время года. Ворует, что попало и где попало. Ежели у меня кто имущество бросит, где или без ухода оставит, а он утянет, я не его накажу, а тех, кто добро не уберёг.

– Как же так, Александр Николаевич? – не понял я. – При чём тут люди, если воруют не они? Костик же виноват. Не лучше гнать его подальше со двора?

– Как бы вам сказать, молодой человек… Костик – он плут и вор, но не злостный, не головник [10]. Он сплутует, смошенничает, обведёт, если можно – на то и щука в море, чтобы карась не дремал – но сплутует без злобы. Он украдёт, если плохо лежит – не клади плохо, не вводи вора в соблазн – но больше по случаю, без задуманной наперёд цели. Он всегда готов украсть, если что-нибудь плохо лежит: мужик зазевался – Костик у него из-за пояса топор вытащит и тотчас пропьёт, да ещё угостит обокраденного. Попадётся – отдаст украденное или заплатит, а шею ему намылят, поймав на воровстве – не обидится. Мне кажется, что Костик любит самый процесс воровства, нравится ему это дело.

– Александр Николаевич, – я вдруг смутился под его взглядом, – отчего вы всё время так на меня смотрите? Со мной что-то не так?

– Да всё ничего, молодой человек, вот только ваша обувь… – он поморщился.

– Дворовые уж замучили меня расспросами, что за твою диковинную обувь. Не перестаю объяснять им, что это швецкое. Будьте так добры, обзаведитесь приличными сапогами, как у людей, да портянки не забудьте. На выход я прикажу выдать вам замечательные башмаки. А эту вашу заморскую диковину уберите с глаз долой. Хорошо ещё, что жандармы её не видели. И одежду вам тоже надобно сменить. Сам подберу вам что-нибудь из гардероба сына. Вы примерно одной с ним комплекции. А это странное одеяние снимайте. Нечего народ смущать. Я приберу.

– М-да… Не жалует он американское, ох, не жалует.