Читать книгу Сверхновые - Виктория Вал - Страница 15

Фридрих не заметил, как задремал, и, повалившись, вскрикнул. Взмах – и он удержался на стуле, на котором сидел у панорамного окна в своём читальном номере. Сердце прыгало, и, потирая себя по груди, он с кислым чувством посмотрел на феерию света.

С четвёртого этажа гостиницы Новой библиотеки открывался вид на край большой террасы с розариями, поделившими площадку на закутки со столиками, на каждом из которых теплился цветной переносной фонарь. За парой столиков сидели. Большая лестница вела вниз на аллею платанов, убранных гирляндами, и ещё на ярус ниже – на набережную со скамейками. Искусственное мелкое море, замешанное с синими искрами, жило в заметных с высоты течениях: тут и там воду увлекало в водовороты и поднимало стенами струй, а к набережной неспешно набивало фосфоресцирующий кисель. Вдали горел, как торт со свечками, парк аттракционов.

В начале 1958 года, когда Фридрих уезжал из Архива Диррахика, новый квартал начинали строить, и он видел только макет. Думал, как было бы интересно посмотреть на результат, и забыл об этом. Вот – посмотрел.

Да, красота.

А он в скором времени поселится в усадьбе «Белая Остролодка» в области снабжения Бырранга, относящейся к Пику Сияния. Господин Беляевский сдержал обещание – сделал его землевладельцем в столичном округе Дуата. Подарил ему землю. Клочок земли…

Фридриху мечталось, что он начнёт с чего-то куда значительнее, поскольку усадьбы полуострова Таймыр, кормившие Пик Сияния, представляли собой богатые сельскохозяйственные угодья, фермы и фабрики. Он как-то не учёл, что процветали вторичные области снабжения Пика в заливах, и что на северо-востоке полуострова оставались в резерве Голубая, Зелёная, Жёлтая и прочие цветные «Остролодки». Фридрих приуныл, узнав название своей усадьбы.

Он заочно познакомился с ней, просмотрев копию журнала ревизий. Ожидаемо: минимального размера щит, хвойный лес, двухэтажный краснокирпичный дом. В «Белой Остролодке» имелись капустные огороды, парники, курятники, пруд с карпами и пекарня, где пекли пироги для обедов. Там жили и работали несколько бальсагов и людей.

Не могло быть и речи о плантациях какао, орехов и ягод, и о шоколадной фабрике, которую Фридрих взлелеял в своих мечтах до винтика!

Он поднялся со стула со вздохом, и со вздохами прошёл вглубь комнаты к письменному столу, где на полке оставил ящик из сейфа, а на столешнице – журнал и бумаги с расчётами. Присел. Светильник под полкой заливал уютным теплом всё, что омрачило его радость.

Хотя, нет, не всё.

В Банке Бити Фридрих подступил к Гельмуту с разговором о беламитере, и только расстроился.

– Беламитер? У вас? – спросил Гельмут, перечитывая письмо.

– Господин Беляевский подарил мне перед отъездом в Вокантин.

– Занятно. Как он выглядел?

– Белая сфера. Примерно в два человеческих роста.

– Она меняла форму?

– Нет… Я не видел.

Гельмут сделал вопросительный жест.

– Как вы считаете, как я могу использовать этот подарок? – начал издалека Фридрих, думая, как это умно.

– Он будет хорошо смотреться в центре водоёма, например.

– А ещё?

– Господин Леген, – Гельмут поджал губы, – в мире сотни беламитеров и все они мёртвый груз, потому что их не активировали после постройки в эпоху Ран. Для активации кораблей 2—4 классов, к которым относятся беламитеры, нужны иды. Технологии их создания считаются недоступными. Господин Беляевский говорил вам что-нибудь на этот счёт?

У Фридриха мурашки пробежали по телу.

– Нет? – Гельмут сложил пожелтелые листы и сунул в конверт.

– Нет. Эти сотни беламитеров – чьи они?

– Это собственность мардуков. Господина Мардука, то есть вас, и мои. Куда направитесь теперь?

– В Пик Сияния, – Фридрих взял протянутое ему письмо.

– Без согласования визита с Инго Себой? Пока он не внёс вас в список акеров гесперы Пика Сияния, вы – проявление господина Мардука и самый нежелательный гость. Инго закрыл свою приёмную на двое суток. Советую вам подождать в Архиве Диррахика.

Подождать!

Однако это был дельный совет. Не стоило идти на конфликт с Инго. К тому же в Пике Сияния сейчас вакханалия, а в городе-библиотеке всегда спокойно. Он находился совсем близко – на побережье Чёрного моря, и Фридрих, имея абонемент, мог ехать туда в любое время без запроса и извещений в приёмную Василисы Себы.

Что он и сделал.

Он настоял, чтобы ему дали стандартный номер в общем корпусе гостиницы, согласившись только на секретаря, и не лёг спать. Какой сон? За несколько часов он весь издёргался, размышляя о финтах человека, которому привык безоговорочно доверять.

Было тяжело думать, что у него нет не только на обмен Милочки, но и на выкуп Клары. «Белая Остролодка» получала контракты на поставки продовольствия сугубо для поддержания хозяйства, а накопленные за 70 лет лимиты было разумно пустить на расширение щита и оборудование, чтобы в следующем ноябре попытаться увеличить заявки.

Фридрих остановил взгляд на толстом журнале. Это был свежий итоговый выпуск Фонда снабжения Пика Сияния. За прошедший год в 11 усадьбах открыли кондитерские цеха с перспективой на расширение.

А он будет выращивать капусту.

И Фридрих заметил, что небольшой передышки, которую он дал себе у окна, хватило, чтобы он успокоился. Мысли о его положении уже не кипятили его кровь. Было просто досадно.

Почему он не думал, злясь, что в Аменти не принято приходить на всё готовое? Ведь он знал это. Здесь всё, начиная с воздуха, требует постоянных трат энергии, места, сырья, чужого времени. Каждый должен отдавать не меньше соразмерного тому, сколько берёт, и обязан трудиться не покладая рук, если хочет большего. Он, Фридрих Леген, не слишком-то надсадился, играя роль проявления ану Мардука. Да и не играл – собственно говоря, пил, ел, спал, ни во что не лез, и этим всех устраивал. Он не должен был присвоить плоды трудов управляющих Фонда снабжения Пика Сияния, чтобы думать: «Как хорошо я всё устроил».

Из-за таких, как он, полноправные граждане Аменти не жалуют людей. Спичек, как их тут называют. Люди патологически неблагодарны. Они торопятся жить и иметь, и – большинство – были бы рады убрать лестницу между тем, что у них есть, и тем, чего они хотят.

Он такой. Он именно такой.

В апреле следующего года ему исполнится 98 лет, а он всё тот же мальчик у витрины магазина игрушек, который ощутил свою нищету, как грязь на себе, и исцарапал себе руки до крови. Он ничтожество, которое измеряет степень своего благополучия тем, как много может взять, не думая платить. Он как вор.

«Дай мне слово, что ты никогда не будешь воровать».

Фридрих и вспотел, и покраснел, и заскулил, припомнив, как сидел в углу, закутавшись в пропахшую табаком и кошками стариковскую куртку. Поднимая голову с рук, он кое-как различал одним глазом высокую тёмную фигуру. Лицо висело бледным пятном.

Это был не Мешок.

– Вот ты где, – сказал мужчина. – Ну, здравствуй, мальчик.

– Вы кто?

– Я человек, который прошёл сквозь стену, – ответил он.

Фридрих разглядел, что палка, которой он подпёр дверь, на месте. И правда – становилось светлее, и Фридрих, протерев здоровый глаз, затаил дыхание: какая-то призрачная с синеватым оттенком вуаль проступала в воздухе рядом с мужчиной. Тот оказался одет по моде и бледен как смерть, а его глаза были кровавые.

– Я много чего умею, и знаешь, что? Несмотря на это, я никогда не ворую, и терпеть не могу воришек.

Слова из молитвы запутались у Фридриха под бурчание в животе.

– Я видел тебя вчера у магазина Каганера, а сегодня до меня дошли слухи, что похожий на тебя оборванец вынюхивал у дома Ганса Вальцбурга. Неужели собираешься похитить малышку Шери?

Откуда он знал?!

– Не ваше дело! – огрызнулся Фридрих.

Утром его послали в булочную, и первым делом он побежал в «Маленькие радости» Каганера. Как же, «радости»! Он выяснил, кто вчера купил Шери, и бросился на другой конец города, где послонялся у кованного забора. У дома ходил садовник, грозя кулаком. Фридрих решил дождаться ночи в сарае у чокнутого старика Мешка, и украсть Милочку. Вальцбурги не обеднели бы – на двух подоконниках красовались две компании толстых и разряженных, как хозяева, кукол. Но по дороге Фридрих наткнулся на банду мальчишек – и, пусть он отвёл душу, пальцы хрустели, заплывший глаз не видел, рукава его куртки, оторванные, висели на нитках в подмышках, и не хватало левого ботинка. Всё болело, и горели, растворяясь, кишки. Деньги на хлеб Фридрих потерял.

А у мужчины в руках вдруг оказался свёрток.

Фридрих впитал ноздрями игривые ароматы булки, масла и мяса.

– Иди, разбойник, – он развернул бумагу, и Фридрих, сам себя не помня, перевалился через кучу хлама.

Мужчина присел на бочку и закурил.

Бутерброды таяли во рту, не успевая проваливаться в желудок. Фридрих ел, ел и ел, кусая себя за пальцы, и обливался сладким тёплым чаем из наколдованной бутылки. Съев всё, и всё выпив, он скомкал бумагу, и на её белизне увидел свои грязные руки и чёрные полоски под ногтями.

– Представь, – заговорил мужчина, – что тебе удалось украсть куклу. Что дальше? Тебя не найдут? Твои родители позволят оставить её? Ты будешь с ней играть? Шить ей платья и панталоны?

Фридрих вытер нос.

Он бы поставил её на стол и смотрел бы на неё часами.

– У Мадлен Вальцбург кукле Шери живётся очень хорошо. Она сидит за столом, и к ней ходят пить кофе другие игрушки. Ты хочешь, чтобы у тебя она лежала в тряпках на чердаке, и её погрызли крысы? Вижу, не хочешь, – он потрепал его волосы. – Ты хороший мальчик. Дай мне слово, что ты никогда не будешь воровать.

– Не буду-у… – и Фридрих заревел телёнком.

Весь этот ужасный день, вся его ужасная жизнь шли у него горлом.

Он бросился на незнакомца и колотил по вездесущему рукаву, пока не свалился. Его тошнило. Перед его лицом медленно спустились на дощатый пыльный пол пара высоких ботинок. На них легли шерстяные носки. Их всех прикрыло что-то сложенное, толстое.

– Это честно. Ты дал мне то, что мне сейчас было нужно – твоё слово, а я даю тебе то, что нужно тебе сейчас. В придачу я дарю тебе исполнение одного желания. Одного! Думай.

Так у Фридриха появился первый в жизни друг.

Ему даже нравилось, что этот друг похож на дьявола.

Его желания были злее день ото дня. Сначала мать продала ботинки и купила ношеные, потом отобрала у него новую курточку, и Фридриху пришлось надеть старую, с пришитыми рукавами. Он не смог уберечь своё утешение – книгу со светящимися в темноте страницами, на которых летал снег, и двигались большие мохнатые звери. Вырученные деньги ушли на уплату долгов. Фридрих прятал в щели в стене обёртку от плитки шоколада, на которой коты играли на дудочках, и однажды не нашёл и её.

В те дни в его сердце не осталось места для его несчастной матери. Он навсегда запомнил её маленькую, худенькую, кашляющую фигурку с серым платком на плечах, её беспокойные руки, которые дёргают шнурок на вышитом мешочке и высыпают мелочь на стол. Всегда мелочь – даже после ботинок, куртки и книги! Помнил её слезу, катающуюся по кончику носа, и её шевелящиеся бескровные губы…

Она казалась ему не женщиной – ожившей ветошью в пыльной паутине. Так выглядела безнадёжная нищета, и он не хотел обнимать её. Но он потратил на неё исполнение желания. Отец не дошёл до дома в тот самый вечер, когда Богом поклялся свернуть шею ей и её ублюдку.

Ругань папаши тиной всколыхнулась в памяти Фридриха, и он подскочил за ящиком на полке бюро.

Он прочитал письмо несколько раз, не понимая, зачем оно было в ячейке. Просматривал на свет, над свечкой – ничего. Он снова вытащил его из конверта. Письмо от 19 июля 1915 года написала некая Анне-Мария Циммерманн из Оберхаузена своей подруге, которая вышла замуж в Лейпциге. Завистливое поздравление на полстраницы, остальные шесть с половиной – война, шахта, цены, сплетни. Он сразу перевернул на последнюю страницу. «Кстати, – писала Анне-Мария, – я встретила Бригги на днях, и Бригги спросила, помню ли я мышь из мастерской Краузе, которую младшая Фишер позвала с нами на ярмарку в прошлом году? Мы все гадали, за какое зелье она отдала шарлатану все деньги, да ещё серебряное кольцо. Помнишь, как мы смеялись? Бригги сказала, что Лина заходила к Краузе, и там ей шепнули, будто та девушка, вроде бы её зовут Дагмар, говорила кому-то, что зелье сработало, но наполовину. У неё родился один здоровый мальчик. Бедняжка. Неужели её муж не может?».

Это про его мать, Петру Фиц-Леген.

И это про его отца, однорукого пьяницу Уве Легена.

И также это про господина Беляевского. Да. Как-то Фридрих, ещё живя в Пике Сияния, узнал, что Андрей Беляевский одно время покровительствовал иллюзионистам. Наместник был на ярмарке. Он лукавил, обставляя всё так, будто его выбор пал на него. Фридрих понял: он родился потому, что он понадобился господину Беляевскому. Если бы он раньше начал сомневаться в нём так, как сегодня, он бы давно сложил два и два в четыре.

Фридрих растёр лицо дрожащими руками, и, взяв выступ посередине столешницы с левого краю, вытянул чёрную блестящую панель. Заняв рабочее положение, она засветилась планом усадьбы Белая Остролодка. Фридрих провёл внизу панели и остановил палец на всплывшем символе птицы.

Она подняла крылья, и отозвался секретарь Вельмо:

– Господин Леген?

– Поищите информацию о посещении господином Беляевским ярмарки в Оберхаузене в августе 1914 года. И, пожалуйста, подайте кофе… и к нему что-нибудь не слишком сладкое.

– Да, господин Леген. Эдволат здесь.

– Пригласите.

Фридрих у зеркала критически оглядел себя. Рубашка и он сам выглядели несвежими. Он бы сменил то и другое. Пригладив волосы, втянув живот, он вышел в читальную комнату номера, где у приоткрытой двери стояли двое – русый тонкий Вельмо Дым Ильберс в серой униформе с удлинённым пиджаком и склонившийся человек в глухом сером костюме с нашивкой на рукаве. Вельмо вызвал одного из студентов Архива, но это ученик, эдволат низкого ранга, его радиус действия мал! Фридрих просил пригласить к нему как минимум седеса.

Вельмо представил студента:

– Макс Маллеолл, принципат Ориона, желает быть вам полезным.

– Благословенен ваш путь, господин Леген, – сказал Макс.

Фридрих почесался и спохватился, убрал руки.

Секретарь закрыл за собой дверь.

Фридрих отошёл к столу.

– Проходите, присаживайтесь, – он взял кофейник и налил в обе чашки. – Пожалуйста, составьте мне компанию.

– Премного благодарен, господин Леген.

Макс оказался парнем смуглым, довольно щекастым, с затянутыми на затылок чёрными кучерявыми волосами. Он походил на Инго Себу.

– Сахар, сливки? Печенье? Берите.

– Как вам угодно, господин Леген, – Макс уронил себе в чашку кубик сахара, капнул сливок и взял полумесяц орехового печенья.

Фридриху стало неловко.

– У меня к вам один вопрос. Ах… – он сообразил, что оставил фото Милочки в спальне, – подождите минуту…

Он вернулся, а Макс сидел в той же позе, с тем же внимающим выражением лица, с нетронутым печеньем в двух пальцах. Фридрих уселся и положил перед ним фотографию.

– Сможете ли вы найти эту девушку? Мне нужен адрес.

– Слушаюсь, господин Леген, – Маллеолл положил печенье, достал из внутреннего нагрудного кармана блокнот с ручкой, и начал писать.

Фридрих занервничал. Почему её не пришлось искать?

– Откуда вам о ней известно?

– Вивиан Смоуэл является пятым харваду покойного наместника господина Беляевского. Воинство Ориона исполняет контракт на сопровождение харваду господина Беляевского в странах Северной Америки, – чеканил Макс Маллеолл, царапая короткие строчки.

Вивиан! Харваду!

Ей не грозил контракт с Гельмутом!

– Она знает, что может поселиться в Дуате?

– Ей не сообщали, господин Леген, – Макс положил ручку.

Она живёт в США, в Чикаго, штат Иллинойс.