Читать книгу Донские перекаты - Виталий Смирнов - Страница 2

Глава первая. Истоки бандитской авантюры Гитлера
1

Оглавление

В своём фундаментальном труде о происхождении человека Чарлз Дарвин позволил себе одно досадное упущение. Он не попытался разобраться в том, кто произошёл раньше: Бог или Сатана. И из каких обезьяньих разновидностей появились богочеловеки и сатанисты. Если же отвлечься от Дарвина, теория которого в новейшие времена подвергается серьёзной критике, и исходить из философии божественного происхождения мира, то логично предположить, что первичен Бог, а Сатана – его порождение. Мне же кажется, что раньше самозародился Сатана вместе со всей своей дьявольской сворой, несущей в мир зло. А Бог появился позднее как противоядие Дьяволу и всей его сатанинской нечисти. Да и по логике вещей зло родилось раньше бытия, которое, по известной марксистской философии, определяет сознание. А добро – это уже продукт сознания, которое, если перенести интонационное ударение на последнюю часть марксистской формулы, определяет бытие. Вот ведь какая коварность заложена в этой формуле, в справедливости которой не разберётся ни Бог, ни Дьявол. А только сам конкретный человек, которому позволено разобраться в этой философской загадке и понять, что эти материи взаимозависимы. И неосознанное бытие ничем не лучше, чем сознание вне бытия. Звучит кощунственно, но если вдуматься, справедливо.

Не вдаваясь в дальнейшие умствования по этому поводу, замечу только, что Бог и Дьявол, по-моему, это два космических антимира, противостояние которых, вечное как жизнь, потрясает человечество, выражаясь в менее или более кровопролитных войнах. Война – это не божье наказание, а дьявольское наваждение.

Любая война – локальная или тотальная – это трагедия по меньшей мере двух народов. Мировая война – это рукотворный катаклизм, охватывающий многие территории и государства. Природные стихии в этот кровопролитный процесс, чаще всего планетарного масштаба, непосредственно не вмешиваются, но нередко оказывают влияние на результаты мирового противоборства, для кого-то из участников положительное, для кого-то отрицательное вне зависимости от того, кто был зачинщиком этой бойни. Да и куда деваться человеку, если даже боги зачастую лютуют между собою. Иными словами, войны – явление, сопутствующее человеческим цивилизациям с самого момента появления этого разумно-неразумного существа на планете. Но, говорят, что и в космосе тоже нет ладу.

Не буду останавливаться на историософских причинах возникновения мировых войн. Они давно истолкованы. Причины эти неоднородны. Но общее у всех войн одно. Их затевают не народы, а правители. А воюют народы, расплачиваясь за навязчивые идеи и амбициозные авантюры властителей своими жизнями. В разные эпохи были среди властителей и такие, которые мечтали о завоевании всего мира. Среди них оказался и Адольф Гитлер, на беду России ставший в конце тридцатых годов прошлого столетия партийным и государственным лидером Германии, оплота фашистской идеологии – одного из дьявольских наваждений на нашей планете.

В тридцатых годах прошлого века политическая карта мира, в особенности Европейского континента, была весьма пёстрой и противоречивой. Единственное, в чём почти никто из государственных лидеров Европы не сомневался, было предчувствие новой мировой войны, которая и началась спустя четверть столетия после Первой мировой, получившей порядковую оцифровку сразу после 1 сентября 1939 года, когда немецкие войска перешли польскую границу. Вопреки, кстати сказать, всей Версальско-Вашингтонской системе международных отношений, которая должна была регулировать мировой порядок после подписания Версальского мирного договора (1919) и соглашений, заключённых на Вашингтонской конференции 1921-1922 годов. Все эти документы носили чисто бутафорский характер, в особенности для так называемых государств-победителей (Великобритания, Франция, США, Япония, Италия), которые не скрывали своих притязаний на чужие территории, не стремились к безусловному соблюдению совместно разработанных условий и практически не контролировали ограничения, предусмотренные для побеждённых государств-агрессоров, к числу которых была отнесена и Советская Россия как наследница царской России, принимавшей участие в Первой мировой войне.

Если вы думаете, что Версальский мир стал для Германии смирительной рубашкой, преследовавшей цель умерить аппетиты агрессивно настроенного государства, то вы глубоко заблуждаетесь. Рубашку надели, но завязать узлом рукава на спине забыли. Как забыли поставить в покоях будущего агрессора амбала, который надзирал бы за соблюдением сумасбродом всех пунктов мирного договора, заключённого в многовековой блистательной резиденции французских монархов. И не просто надзирал бы и увещевал его, но, как говаривал мудрый русский баснописец, «слов не тратил по-пустому там, где нужно власть употребить». Да и кто бы согласился взять на себя исполнение функций амбала, не зная, что его ждёт впереди. Короче говоря, безнадзорный сумасброд с развязанными руками творил всё, что ему хотелось.

Пока большевики устанавливали власть Советов, боролись с интервенцией, вели Гражданскую войну, а затем занимались коллективизацией и индустриализацией страны, стараясь мало-мальски приблизиться к промышленному потенциалу стран-победителей, ранее других ступивших на стезю империалистического обогащения, Советской России, которая помимо прочих хозяйственных дел занималась и культурной революцией, было не до политических интриг, расцветших пышным цветом именно в тридцатые годы, когда Германия, невзирая на все договорённости по ограничению её военного потенциала, сколачивала нацистскую империю, преследовавшую далеко идущие цели. «Акулы империализма», оправившись от мирового экономического кризиса 1929-1933 годов, тоже не дремали, протянув свои загребущие руки далеко за пределы Евразийского континента. Это была пора многочисленных альянсов и мезальянсов, всякого рода пактов, «союзов» и союзнических «осей» в надежде общими усилиями противостоять надвигающейся Второй мировой войне. Однако камнем преткновения на пути к созданию системы коллективной безопасности, инициаторами которой были Советский Союз и Франция, стала психология национального эгоизма, или, как предпочитают изъясняться американцы, национальной исключительности, позволяющей им ориентироваться только на собственные интересы.

Все многочисленные тайные и явные договорённости между будущими союзниками в преддверии Второй мировой войны были настолько непрочными, что никто толком не представлял, где он окажется при её первых залпах: то ли, если воспользоваться некрасовскими строчками, в стане «ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови», то ли в стане «погибающих за великое дело любви». Всё определялось дивидендами будущего победителя. А кто им станет, никто ещё не представлял. Такова была «бескорыстная» логика намечавшегося очередного кровопролития.

Теоретики коммунизма были разочарованы и последствиями экономического кризиса, которые должны были, по их прогнозам, сопровождаться революционным взрывом мирового пролетариата, в огне которого погибнет капиталистическая система. Не зря же большевики верили, что «мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем…». Но оказывается, что буржуи живут на той же планете, что и их могильщики, и возможный мировой пожар едва ли станет благом для пролетариата. Поэтому главной задачей государства «победившего пролетариата» должна была стать политика противостояния Страны Советов втягиванию её в войну, что тоже было заведомой утопией, тем более что Советский Союз имел уже союзников, которым должен был оказывать помощь.

В Версальском мирном договоре будущего фюрера германской нации огорчала не столько утрата колоний (он с лихвой компенсирует её позднее за счёт захвата британских колоний в Африке, хотя это дело будет стоить ему потери стратегической инициативы на советско-германском фронте) и даже не дискриминационные меры в сфере наращивания военного потенциала (он продолжал это делать исподтишка), сколько значительные территориальные потери (их не избежала и Советская Россия, тоже оказавшаяся в стане побеждённых), поскольку втихаря восстановить прежние границы было невозможно. Это в полной мере понимал и Советский Союз, имевший право на удовлетворение территориальных претензий. И не упускал случая воспользоваться этим. Тем более что призрак коммунизма, бродивший по Европе, столь пугавший империалистическое общество, связывался им непосредственно с «возмутителем спокойствия» на Европейском материке, которым считалась коммунистическая Россия, постоянно находившаяся в ожидании агрессии со стороны вершителей «мирового порядка».

Среди его блюстителей особым рвением, разумеется не в ущерб собственным интересам, отличались Соединённые Штаты Америки, с малолетства невзлюбившие «страну-подростка» и негласно взявшие под своё попечительство всю свору тех, кому Советская Россия встала поперёк горла. Впрочем, новоявленный «миротворец» не был щедр и по отношению к давним союзникам, сумев своими более поздними дополнениями к Версальскому договору испортить настроение и Великобритании, покусившись на её преимущество в военно-морском флоте. Дело это почти вековой давности, поэтому вкратце напомню о том, как складывалась военно-политическая ситуация в Европе в промежутке между двумя мировыми войнами, когда Советский Союз сосредоточил все силы на созидательном труде, справедливо полагая, что это самый могучий фактор повышения обороноспособности молодой республики.

Теоретик РСДРП (Российской социал-демократической рабочей партии) В. И. Ленин считал Версальский мир, оценивая его с позиций Советской России и так называемого мирового пролетариата, – неосуществимой мечты большевиков, «договором хищников и разбойников»: «Это неслыханно грабительский мир, который десятки миллионов людей, и в том числе самых цивилизованных, ставит в положение рабов (по отношению к нецивилизованным вождь большевиков, видимо, считал его вполне «заслуженным». – В. С). Это не мир, аусловия, продиктованные разбойниками с ножом в руках беззащитной жертве». А ведь именно он настаивал на необходимости по возможности быстрее «превратить войну империалистическую в войну гражданскую» и успешно добился этого, оставив Россию один на один с вооружёнными до зубов разбойниками. Лелеял надежду, что те вдруг спасуют перед десятками миллионов самых цивилизованных и выместят всё своё неправедное зло на менее цивилизованных? Так они-то, мало цивилизованные, и были тем самым пушечным мясом, которое с оружием в руках защищало свои народы независимо от степени их цивилизованности. Или в конце Первой мировой не было видно, что провокационный лозунг большевиков выйдет боком для России, надолго задержав мирное развитие её? Как говорится, за что боролись, на то и напоролись.

Неправомерно грабительским считала Версальский мир и Веймарская республика, возникшая на руинах Прусской империи. Даже Сталин в середине тридцатых годов, не испытывавший особого расположения к Германии, в беседе с Э. Иденом сочувственно заявил, что такой великий народ, как германцы, рано или поздно «должен был освободиться от версальских цепей». Не метафорическую, а истинную суть этих «цепей» обстоятельно проанализировал военный историк А. Усовский в книге «Кто натравил Гитлера на СССР. Подстрекатели «Барбароссы» (М., 2012). Он, кстати, заодно предложил неполиткорректный план возобновить Нюрнбергский процесс, потому что на нём отсутствовали, по мнению автора, главные зачинщики Второй мировой войны – Черчилль и Рузвельт, натравившие Гитлера на Советский Союз.

Главной катастрофой для Германии по Версальскому договору, считает А. Усовский, была потеря всего военно-морского флота, не успевшего проиграть ни единой битвы: «Союзники (разумеется, по настоянию Англии, не желавшей видеть у себя под боком флотилию, способную в течение суток экономичного хода оказаться у британских берегов. – В. С.) посчитали необходимым лишить Германию флота, – впрочем, как и армии. Интернировав сначала в гавани Скапа-Флоу десять линкоров, пять линейных крейсеров, пятьдесят эсминцев и новейшие крейсера – потом, при подписании мирного договора в Версале, они уже не смогли от них отказаться. Германия лишилась своего линейного флота не в дыму сражений, не под грохот главного калибра – она потеряла эскадры простым росчерком пера… С 1919 года Германия навсегда (во всяком случае, так казалось победителям) лишилась военно-морского флота. Ей, правда, оставили какие-то антикварные броненосцы времён Русско-японской войны, десяток миноносцев и парочку крейсеров…». Немцам возбранялось строить конкурентоспособные военные корабли. О строительстве новейших видов морских вооружений, подводных лодок, которых в Веймарской республике было уже достаточно, и тем более авианосцев, не могло быть и речи. Впрочем, республике не на что было содержать и оставшуюся ей по договору корабельную рухлядь.

Союзническая экзекуция новорождённой Веймарской социал-демократической республики одновременно сопровождалась, видимо в назидание Советам, акциями британского, но отнюдь не диккенсовского юмора. В состав её флота англичане включили самые ветхие из оставшихся на плаву кораблей. «Ничего, кроме насмешек, – замечает А. Усовский, – эти корабли вызвать не могли не то что у британских моряков – у бразильских или аргентинских матросов они рождали лишь скупую мужскую слезу жалости… Германии разрешалось сохранить в составе флота шесть «линкоров» (было восемь, но два совсем уж утлых парохода списали в мишени) (все они были постройки начала двадцатого века. – В. С.). Ни о каких турбинных силовых установках на них не могло идти и речи – двигали их старые добрые паровые машины тройного расширения, в неимоверных количествах пожирающие уголь, с коэффициентом полезного действия в пределах 8-9 %: англичане решили, что турбины на военных кораблях для немцев – немыслимая роскошь». Скорость кораблей, доставшихся Веймарской республике, была в два раза ниже британских «броненосцев». Аналогичная ситуация была и с корабельным вооружением. По количеству орудий и калибру их. по весу залпа, дальности огня и скорострельности английские корабли многократно превосходили немецкий военный утиль. Как справедливо заметил автор книги «Кто натравил Гитлера на СССР», оставить эти посудины «в составе германского флота было не более чем злой шуткой британских адмиралов».

Даже из этих немногочисленных фактов совершенно очевидно, что британские «шутники», беспардонно усиливая свою военную мощь, всерьёз верили в то, что Германия смирится с этим унижением национальной гордости тевтонов, и не понимали, что играют с огнём, что выступают инициаторами очередного кровопролития. Страхуя себя от подобного сценария, Великобритания уже к моменту подведения итогов Первой мировой войны имела суммарный тоннаж своего военно-морского флота в три с четвертью миллиона тонн, то есть 42 линкора и линейных крейсера, 28 броненосцев, 4 авианосца, 120 крейсеров, 527 эсминцев, 147 подводных лодок. И более тысячи кораблей всех классов находилось на стапелях. Не в состоянии содержать эту армаду, в 1919 году Англия начала сокращать её за счёт устаревших модификаций, не отвечавших новым требованиям ведения морских войн, и вводить в строй наиболее перспективные, отвечающие духу времени и тактико-техническим данным вооружённых сил предполагаемого противника.

Вот тут-то, почувствовав, что Англия без зазрения совести усиливается за счёт европейских противников и американских кредиторов, и боясь упустить собственную выгоду, к корректировке версальских договорённостей подключились Североамериканские Соединённые Штаты. Тем более что и победители, и побеждённые активно использовали в Первой мировой американское оружие. Долг платежом красен.

«Договор пяти держав», подписанный в Вашингтоне 7 февраля 1922 года, обязывал Францию и Англию, должников дяди Сэма, по-братски уступить ему земли, которые пришлись по вкусу кредитору. К ним американцы относили ни много ни мало Китай, всю Юго-Восточную Азию, Скандинавские страны и Ближний Восток. Должники для порядка поупрямились, но тем не менее были вынуждены согласиться не только на то, что заокеанский дядя получил право распоряжаться в зонах исконно английского влияния, но и подписать договор о том, что оба англосаксонских государства могут иметь военно-морские силы в объёме, не превышающем тот, которым владел их благодетель-дядюшка. То есть тоннаж их линейных сил не мог быть более 525 тысяч тонн, причём водоизмещение одного линкора не должно было превышать 35 тысяч тонн. Есть разница между этой цифрой и 3250 тысячами тонн? Есть. И весьма существенная! Этак раз в шесть.

На эту «квоту» британцы могли построить не более 15 линейных крейсеров. А куда девать оставшиеся 985 кораблей, которые уже находились на стапелях? Вот что значит жить на деньги экономного родственника, почти что брата по крови. Но и это ещё не всё. Дядя Сэм внёс раздор и во взаимоотношения своего племянника Томми с японцами, похоронив англо-японский морской договор, посчитав его направленным против Америки. Так что после вашингтонских «правок» к Версальскому миру даже Англия могла считать себя ограбленной. И не кем-нибудь, а своим благодетелем. Таковы нравы олигархического капитализма, в чём скоро убедятся (если ещё не убедились) и партийно-хозяйственные «совки», которым довелось стать колонизаторами нефтегазовых пространств России.

Разумеется, и Великобритания, и кайзеровская Германия, не став ещё нацистской, без долгих раздумий начали искать пути к восстановлению своего военно-политического положения не только в Европе, но и в целом мире. Как ни строга была Америка по отношению к своему британскому союзнику, наделав ему пакостей и убедившись в собственном военном и экономическом превосходстве, она в качестве требовательного, но отходчивого папаши на многое закрывала глаза, сосредоточившись главным образом на контроле версальско-вашингтонских договорённостей со стороны Германии. В результате бритты вместо дозволенных 15 линкоров в период с 1926 по 1939 год ввели в состав своего флота 15 тяжёлых и 33 лёгких крейсера, всего 48 единиц крейсерского состава. Ровно в два раза больше, чем за всё это время построила кораблей разных типов Германия. Так кто же из этих двух государств больше готовился к войне? Ответ, по-моему, очевиден…

Понимая, что в возможной морской войне между Англией и Германией немцы могут стать «мальчиками для битья», немецкие адмиралы сели за разработку тактических схем так называемой «пиратской», или рейдерской войны, оснащая свой флот кораблями соответствующего Версальскому договору тоннажа и в обход этого договора – подводными лодками. Дело в том, что после мира в Версале Германии было разрешено строительство линкоров водоизмещением не более 10 тысяч тонн, крейсеров – 6 тысяч тонн, а эсминцев вообще – 800 тонн. Для океанической войны эти «лилипуты» по сравнению с британским флотом были непригодны, а навести шорох в Балтийском море и на английских торговых путях вполне могли. Так что к рейдерской войне немцев подтолкнули сами англичане, получив уже в период Второй мировой серьёзную головную боль. Немецкие адмиралы не стремились к столкновению с основными военно-морскими силами Англии, считая для себя это дело безнадёжным и довольствовались тем, что смогут поставить под контроль основные коммуникации противника. Опровергая сложившиеся в исторической науке антигитлеровские мифы, А. Усовский справедливо отмечает, что «войну с Англией на её коммуникациях немецкие адмиралы планировали задолго до прихода к власти нацистов – это была, что называется, idéefix германских флотоводцев. Так что обвинять Гитлера в том, что он начал планировать военно-морское единоборство с Великобританией, значит однозначно погрешить против истины. Гитлер всего-навсего не мешал своим адмиралам готовиться к такому единоборству – и не более того».

Кайзеровской Германии пришлось проявить много изобретательности для строительства весьма специфического флота – малотоннажного, но по боевым качествам не уступавшего «серьёзным» кораблям, и для поиска средств на эти цели, и для внедрения в гражданские проектно-исследовательские конторы флотских офицеров, не состоявших в штатах военного ведомства. Эти и многие другие авантюры, связанные с обходом версальских ограничений, начаты были не Гитлером, а ещё Веймарской республикой. С приходом Гитлера к власти их масштаб серьёзно увеличился. В том числе в сухопутных войсках, по численности которых в 1933 году Германия была в числе европейских аутсайдеров, как ни трудно в это поверить.

Донские перекаты

Подняться наверх