Читать книгу Донские перекаты - Виталий Смирнов - Страница 7

Первый год Великой Отечественной войны, ставший для Советского Союза трагическим, оказался таким по множеству причин, начиная с фашистского вероломного начала её и кончая отсутствием у СССР опыта ведения широкомасштабных войн. Споры об этом, различного рода уточнения и откровенные фальсификации тех, кто не приемлет доводы официальной исторической и политической наук, идут и по сей день, почти восемь десятилетий. Но дело не только в идеологических разногласиях общества по поводу события почти вековой давности, которое остаётся актуальным и для современности, а в самой сложности этого исторического феномена, охватывающего различные стороны духовной и материальной жизни страны, трудно сводимого к единому знаменателю, суммирующему противоречивость этого общественного явления. Дело ещё и в том, что мы зачастую не имеем возможности восстановить реальную действительность событий давнего прошлого. Из-за этого мы вынуждены довольствоваться версиями прошлого, истолкование которого – объективное, субъективное или фальсифицированное, от этого никуда не денешься – даёт нам историческая наука, и версиями альтернативными, существующими на равных правах с историческими, к чему нас приучает современная наука. Но степень познания реальности альтернативной историей во многом зависит от фантазийных способностей автора, которые трудно проверить.

С. Переслегин, например, «демократизатор» исторического знания, дающий простор альтернативной мифологии, которая проникает даже в документалистику, характеризуя «точность» исторических мифов, ссылается на реляции Наполеона об Аустерлицкой битве, в которых он писал о «тысячах русских, утонувших в Праценских озёрах: «У императора было живое, романтическое воображение, да и пропаганду он рассматривал в качестве отдельного рода войск. Его совершенно не интересовало, как могут люди тысячами тонуть в водоёме глубиной около метра»[6]. Другой смехотворный пример из альтернативной мифологии, который приводит С. Переслегин, это данные о численности корпуса Батыя на территории Руси – до миллиона человек. «То есть предполагается, – заявляет автор, – что миллионная конная лавина может совершать зимние походы в условиях лесостепи? Интересно, авторы этой легенды предполагали, что лошади найдут себе пропитание – или они думали, что в Орде научились организовывать снабжение крупных подвижных войсковых группировок?»

Хуже всего, по мнению С. Переслегина, обстоит дело со Второй мировой войной, в особенности с цифровыми данными, поскольку «каждая сторона оценивала численность своих войск по реальному положению дел, а численность противника – по штатному составу. Во всех донесениях всех сторон существовала тенденция выдавать предполагаемые общие потери противника за потери убитыми или даже пленными, а уничтоженная техника противника определялась «методом научного тыка», но документировалась при этом скрупулёзно. Иногда дело доходило до анекдотов – когда, например, по документам самоходок «Фердинанд» одними только советскими войсками было уничтожено на порядок больше, чем их произвела вся промышленность Германии».

Чтобы избежать таких псевдонаучных данных, не соотносимых с реальностью, считает исследователь Второй мировой войны, необходимо знать не только документы о ней, но и экономическую географию. «Желательно также иметь представление об общей истории – о теориях цивилизации, о моделях исторического развития, об историческом контексте, в который вписана данная война. При этом нужно соблюдать баланс между дедуктивным и индуктивным методом. Ни в коем случае нельзя идти от общего к частному в заранее избранном направлении, игнорируя «неудобные» документы. Но точно так же недопустимо двигаться от частного к общему, абсолютизируя документ и игнорируя контекст. Нахождение такого баланса представляет собой главную проблему, возникающую при изучении военной истории»[7].

Именно игнорирование общепринятой методологии исторических исследований различного рода «альтернативщиками» и приводит к разным точкам зрения на Большую войну, вплоть до понимания стратегии и тактики ведения современных и ушедших в прошлое войн. Тем более что подобные явления планетарного масштаба по-разному интерпретируются с точек зрения здравомыслия и здравочувствия, без которых они просто-напросто не могут быть правильно поняты и истолкованы, поскольку представления о гуманности в разных человеческих сообществах не всегда совпадают.

Одна из советских и неординарных поэтесс и писательниц Лариса Васильева, не чуждая меткословию, разграничивая историю и науку, занимающуюся её изучением, удачно назвала, на мой взгляд, последнюю «истористикой». «Историю, – отметила она, – всегда переписывают. Вокруг истории груды смыслов, вымыслов, домыслов, в угоду той или иной конъюнктуре. Вокруг и внутри истории всегда живёт истористика – спорные и бесспорные соединения жанров, рассказывающих о прошлом. Свои книги не считаю научными. Остерегаюсь слова «наука». Если история наука, то почему она никогда никого ничему не учит? Однако как в таком случае строить школьные учебники? Об этом нужно всерьёз думать, используя не только вертикальные умы мужчин, но и круговые, материнские чувства женщин».

Мне кажется, что материнские чувства здесь ни при чём. Просто в жизни человека, оговорюсь, не каждого, присутствуют – желательно не в противоборстве – две духовные стихии: здравомыслие и здравочувствие, которые не следует дифференцировать по половому признаку – первое мужчинам, второе женщинам. В разных мерах они могут существовать и у мужчин, и у женщин. Только тот, кто занимается историей, в особенности военной, должен не только здраво, глубоко или мелко мыслить, но обязательно здраво чувствовать время, эпоху, которая изучается, проникать в её глубинные слои, а не только в поверхностные, без чего принимать «истористику» невозможно. Она в большинстве случаев выступает в единстве с другими гуманитарными дисциплинами, близкими к истории. И эта комплексность «мыслечувствия», если оно находится в здравии, обязательно приведёт к успеху. О чём вам скажет любой, кто занимается эпохами древности. Без здравочувствия, предполагающего здравое отношение к воюющим сторонам, невозможно воссоздать объективную картину нюансов даже Великой Отечественной войны, хотя многие страницы её уже неоднократно «нормативизировались».

Если говорить именно о ней, то на войну такого масштаба нужно смотреть с точки зрения её конечного итога, а каждое фронтовое событие (поражение или победу) необходимо оценивать в контексте этого итога.

Если бросить суммарный взгляд на 1941 год, то можно сказать, что для обеих воюющих сторон он был успешно-безуспешным. И там, и там были локальные победы и поражения, стратегические успехи и провалы, неожиданные тактические озарения и просчёты. Искать же виновных (индивидуальных или коллективных) в конкретных поражениях, которые уже давно определены, сейчас имеет смысл только в назидание будущему, потому что войны – превентивные, локальные или масштабные – неискоренимое зло человеческого сообщества. С этим, я думаю, должен согласиться даже самый неизлечимый утопист.

Сценарий внезапного нападения на СССР Гитлером был отрепетирован до мельчайших деталей, как парад на Красной площади. Потому что фюрер понимал, что малейший сбой в этом сценарии может помешать осуществлению блицкрига, а на длительность войны при ресурсной дистрофии он не рассчитывал. Поэтому он и прекратил вооружённое пикирование с Англией, зная, что за время покорения Европы его запасы сырья, необходимого для производства оружия, истощились, и в случае продолжения бодания с британцами он не сможет одолеть русских «варваров», мешавших ему, как бельмо в глазу. В силу своей армии он верил, тем более что за пять дней до планируемого нашествия на Советский Союз фюрер получил аргументированное донесение американского военного атташе о состоянии Красной Армии (наш пострел и здесь поспел!), в котором пока ещё союзник Германии убеждал: «В сравнении с высокомоторизованными, боеспособными современными армиями, уже созданными и создаваемыми в различных странах мира, боеспособность Красной Армии в настоящее время находится на относительно низком уровне. Руководство армии состоит из необразованных и даже невежественных людей. В результате чистки 1938 года из армии были изгнаны способные военачальники, что сделало её сегодняшний высший командный состав в качественном отношении неполноценным. Офицерский корпус в целом может быть охарактеризован подобным же образом, за исключением офицеров молодого возраста. Возросшее значение, придаваемое последние десять лет системе военных училищ, подняло образовательный уровень среди половины офицеров молодого возраста, но в этом отношении ещё предстоит сделать очень много.

Источник формирования живой силы не вызывает беспокойства, и взятый в отдельности рекрут становится хорошим и храбрым солдатом, но он недостаточно находчив и сообразителен. Надо отметить, однако, что были предприняты усилия, направленные на то, чтобы солдаты и офицеры принадлежали к наилучшим образом обеспеченной группе населения страны. В целом мораль военнослужащих находится на высоком уровне и их лояльность должна приниматься во внимание. Тем не менее в случае нападения немцев должны быть приняты в расчёт определённые негативные последствия немецкого влияния в Прибалтике в сочетании с сепаратистскими движениями на Украине. Мусульманские влияния на Кавказе следует тоже учитывать в случае нападения на средневосточные государства.

Пехоту следует оценить как род войск, способный выполнять приказы командования, но нельзя сказать, что она делает это хорошо. Она испытывает недостаток способных командиров и недостаточно хорошо обучена. Военное обучение страдает от климатических условий, а также из-за того, что многие гарнизоны расположены в сердце городов и посёлков. Огневая мощь дивизий слишком низка, а численность дивизий слишком большая…

Кавалерия может быть охарактеризована как хорошая, хотя она и лишена современного вспомогательного оружия и транспортных средств. Лучшая часть её лошадей – это рослые и подвижные животные арабской породы, а остальная часть – небольшие, но крепкие и выносливые монгольские пони, способные переносить большие лишения. Внешний вид животных свидетельствует, что с ними плохо обращаются. Недостаток автоматического оружия, артиллерии поддержки и автотранспорта делает советскую кавалерию уязвимой для механизированных войск противника. Она вооружена винтовками, пистолетами и саблями.

Артиллерия имеет в достаточном количестве устаревшее снаряжение, но очень немного такого, которое является современным. Техника ведения огня может быть оценена как превосходная.

Танковые войска, как представляется, находятся в отличном состоянии, но они не располагают достаточным количеством современных тяжёлых танков. Вооружение средних танков оставляет желать лучшего, и все ненадёжны с точки зрения механики. Существует огромная нехватка хороших механиков-водителей и ремонтных средств.

Противовоздушная оборона является слабой с точки зрения оснащения её современным снаряжением. Очень сомнительно, что её вооружение может быть достаточно эффективным.

Автомобильный транспорт устаревшего типа и не рассчитан на эксплуатацию в тяжёлых военных условиях. У Красной Армии нет лёгких автомобилей-вездеходов. В качестве таковых используются автомобили Форда модели 1933–1934 гг. Так же, как и в случае с танковыми войсками, и здесь наблюдается нехватка водителей и ремонтных средств. Тип и состояние автомобилей плюс состояние внутренней дорожной сети делают очень сомнительным успешное использование мотопехоты. Таким же образом они оказывают влияние на всю систему тылового снабжения. Если добавить к этому неразвитую сеть шоссейных дорог, а также слабую железнодорожную систему вместе с тихоходным и устаревшим гужевым транспортом, то мы можем сделать почти заранее предрешённый вывод – система тылового обеспечения Красной Армии в случае войны рухнет. Эта армия не в состоянии сегодня передвигаться быстрее, чем она могла это делать тридцать лет назад.

Калибр противотанковых пушек слишком мал, а их число невелико. Есть сведения, что освоено производство 150-мм противотанковых пушек, но маловероятно, что их будет произведено достаточно и достаточно скоро, имея в виду возможное вовлечение СССР в военный конфликт в ближайшем будущем.

ВВС оснащены небольшим числом бомбардировщиков дальнего действия, имеется только один тип бомбардировщика, способного действовать ночью (ДБ-3). Они имеют на вооружении хороший скоростной истребитель и недавно освоенный новый скоростной бомбардировщик, но и тех, и других по числу очень немного, производство же наращивается медленно. Большая часть самолётов устаревших моделей и находится в изношенном состоянии.

Короче говоря, самая большая слабость Советской армии (так в тексте. – В. С.) состоит в недостатке современного снаряжения, вооружения и техники. В качественном и количественном отношении она нуждается в усилении современными самолётами, артиллерией и автотранспортом.

Эти недостатки снижают её воздушную мощь, огневую мощь и мобильность. Она не сможет противостоять действующей в наступательном духе, высококвалифицированной армии, оснащённой современным снаряжением и вооружением. Однако плохие дороги и огромные пространства страны могут стать труднопроходимыми препятствиями даже для современной армии вторжения… Трудно говорить о боеспособности Красной Армии, базой которой является страна, всё ещё фактически безграмотная и отсталая с точки зрения технического оснащения. Общая эффективность, характерная для всех сфер экономической жизни страны, приводит именно к такому выводу».

Чувствуется, что бумагу эту писал толковый, беспристрастно мыслящий и не велеречивый специалист, знающий цену своим словам. Но в подтексте звучит такое поощрение к действию, похлопывание фюрера по плечу и не высказанное словами: «Не тушуйся, Дольфик! Если ты не дурак, всё будет о'кэй!», в котором Америка была заинтересована…

Донесение с предельной объективностью диагностировало все болевые точки советской армии, вступавшей в войну, и лишний раз убеждало Гитлера в том, что русские, может быть, уже и не варвары, но по-прежнему остаются сермяжными лапотниками, которым ещё далеко до того технического прогресса, которого достиг Третий рейх под его руководством. В современной войне всё решает техника и умение использовать её, ещё раз убедил себя Гитлер и, уверовав в собственную победу, начал войну с Россией сразу на нескольких направлениях, синхронизировав действия своих армий. 22 июня 1941 года в предрассветной мгле тысячи орудий и миномётов одновременно открыли ураганный огонь по пограничным заставам и местам скопления советских войск. Немецкая авиация чуть ли не парадным строем, демонстрируя свою мощь (Гитлер любил любое действие превращать в шоу), двинулась на бомбардировку важных военных и промышленных объектов в приграничной зоне, с каждым новым заходом расширяя территорию бомбовых ударов и уничтожая мирное население. От Баренцева до Чёрного моря одновременно начался рёв авиационных двигателей, визг бомб и грохот взрывов, от которых содрогалась земля на десятки километров. Казалось, что содрогнулась вся планета. Массированные воздушные налёты продолжались в течение всего первого дня войны и последующих суток, уничтожая всё живое на земле. Бомбились Мурманск, крупные прибалтийские города, Минск, Киев, Смоленск, военно-морские базы на Чёрном и Балтийском морях. Первые удары были нанесены по местам базирования самолётов, готовившихся дать отпор врагу, но не успевших это сделать. За первый день войны было уничтожено свыше тысячи самолётов, большая часть которых не успела побывать в небе.

Когда отработала бомбардировочная авиация, в бой ринулись полчища сухопутных войск, поддерживаемых танками, артиллерией и опять-таки авиацией, на которую гитлеровское командование возлагало особую надежду при малочисленности советских ВВС. И оказалось, как лицемерно вещал Гитлер, оправдывая нападение, виновником этого кошмара стал Советский Союз, который спровоцировал войну. Вот текст выступления фюрера, который современное поколение, возможно, никогда не читало: «Германский народ, национал-социалисты. После тяжёлых размышлений, когда я был вынужден молчать в течение долгих месяцев, наконец наступил момент, когда я могу говорить с полной откровенностью… Москва предательски нарушила условия, которые составляли предмет нашего пакта о дружбе. Делая всё это, представители Кремля притворялись до последней минуты, симулируя позицию мира и дружбы, так же, как это было в отношении Финляндии и Румынии. Они сочинили опровержение, производившее впечатление невинности. В то время как до сих пор обстоятельства заставляли меня хранить молчание, теперь наступил момент, когда выжидательная политика является не только грехом, но и преступлением, нарушающим интересы германского народа, а следовательно, и всей Европы. Сейчас приблизительно 160 русских дивизий находятся на нашей границе. В течение ряда недель происходили непрерывные нарушения этой границы, причём не только на нашей территории, но и на крайнем севере Европы и в Румынии. Советские лётчики развлекались тем, что не признавали границ, очевидно, чтобы нам доказать таким образом, что они считают себя уже хозяевами этих территорий. Ночью 18 июня русские патрули снова проникли на германскую территорию и были оттеснены лишь после продолжительной перестрелки. Теперь наступил час, когда нам необходимо выступить против иудейски-англосаксонских поджигателей войны и их помощников, а также евреев из большевистского центра.

Осуществляется концентрация войск, которая по своим масштабам и своему территориальному охвату является величайшей, какая когда-либо имела место в мире. Сотрудничая со своими финскими товарищами, соратниками победителей Нарвика, держат берега Ледовитого океана. Германские дивизии под командованием победителя Норвегии охраняют финляндскую землю вместе с героями финляндских битв за освобождение, действующими под руководством своего маршала. От Восточной Пруссии до Карпат располагаются формирования германского Восточного фронта. На берегах Прута, на нижнем течении Дуная до берегов Чёрного моря находятся германские и румынские солдаты под командованием генерала Антонеску, главы румынского государства: в задачу этого фронта входит уже не защита отдельных стран, а обеспечение безопасности Европы и, следовательно, защита всех стран Европейского континента. Таким образом, я решил сегодня предать судьбу государства и нашего народа в руки наших солдат. Да поможет нам Бог в этой важнейшей борьбе!»

Из этого обращения к германской нации совершенно очевидно, что Гитлеру нечего сказать в своё оправдание развязанной войны. Говорит он тупо, не находя веских аргументов в свою пользу. Единственный факт, который Гитлер поставил в вину Советскому Союзу, перестрелка на советско-румынской границе, не заслуживает серьёзного внимания, потому что мог быть решён дипломатическим путём. К тому же эта провокация была создана румынскими пограничниками, по всей вероятности, сознательно, с ведома Германии. Ошибку допустила только наша пограничная служба, не задокументировав ее и не сделав предметом официального разбирательства. А не сделано это было, видимо, потому, что в последний месяц перед войной нарушения нашей границы со стороны немцев стали обычным явлением, на которое советские пограничники перестали обращать внимание по причине его банальности. Поза же, в которую встал фюрер, откровенно фальшивая: радетель общеевропейских интересов вновь не удержался от лицемерия, потому что почти вся предвоенная Европа – за исключением Англии и СССР – уже больше года была вотчиной Гитлера. Так что объявление войны не имело никакого серьёзного повода, а было откровенной международной агрессией со стороны Германии, полностью отразившей бандитскую суть фюрера, духовное наследие которого не изжито и по сей день.

Преимущество вермахта в численном составе и вооружении в первый месяц войны было многократным, что не предусматривалось Генеральным штабом РККА. Анализируя просчёты руководящего состава Красной Армии, Г. К. Жуков, который тоже был причастен к ним, писал в своих мемуарах: «…Главное командование немецких войск сразу ввело в действие 153 дивизии, из них: 29 дивизий против Прибалтийского (округа. – В. С), 50 дивизий (из них 15 танковых) против Западного, 33 дивизии (из них 9 танковых и моторизованных) против Киевского особого округа, 12 дивизий против Одесского округа и до 5 дивизий находилось в Финляндии. 24 дивизии составляли резерв и продвигались на основных стратегических направлениях. Эти данные нам стали известны в ходе начального периода войны, главным образом из опроса пленных и из трофейных документов. Накануне войны И. В. Сталин, нарком обороны и Генеральный штаб, по данным разведки, считали, что гитлеровское командование должно было держать на Западе и в оккупированных странах не менее 50 процентов своих войск и ВВС.

На самом деле к моменту начала войны с Советским Союзом гитлеровское командование оставило там меньше одной трети, да и то второстепенных дивизий, а вскоре и эту цифру сократило.

В составе группы армий «Север», «Центр» и «Юг» противник ввёл в действие 3712 танков и штурмовых орудий. Сухопутные войска поддерживались 4950 боевыми самолётами. Войска вторжения превосходили нашу артиллерию почти в два раза, артиллерийская тяга в основном была моторизована.

Не раз возвращаясь мысленно к первым дням войны, я старался осмыслить и проанализировать ошибки оперативно-стратегического характера, допущенные собственно военными – наркомом, Генеральным штабом и командованием округов – накануне и в начале войны. И вот к каким выводам я пришёл.

Внезапный переход вермахта в наступление в таких масштабах, причём сразу всеми имеющимися и заранее развёрнутыми на важных стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всём объёме нами не был предусмотрен. Ни нарком (Тимошенко. – В. С), ни я, ни мои предшественники Б. М. Шапошников, К. А. Мерецков и руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов.

Далее. Накануне войны 10-я армия и ряд других частей Западного округа были расположены в белостокском выступе, выгнутом в сторону противника. 11-я армия занимала самое невыгодное расположение. Такая оперативная конфигурация войск создавала угрозу глубокого охвата и окружения их со стороны Гродно и Бреста путём удара по флангам. Между тем дислокация войск фронта на гродненско-сувалковском и брестском направлениях была недостаточно глубокой и мощной, чтобы не допустить здесь прорыва и охвата белостокской группировки. Это ошибочное расположение войск, допущенное в 1940 году, не было устранено вплоть до самой войны. Когда главные группировки противника смяли фланги войск прикрытия и прорвались в районе Гродно и Бреста, надо было быстро отвести 10-ю армию и примыкающие к ней фланги 3-й и 4-й армии из-под угрозы окружения, рокировав их на тыловые рубежи – на угрожаемые участки. Они могли значительно усилить сопротивляемость действующих там соединений. Но этого сделано не было.

Аналогичная ошибка повторилась и с армиями Юго-Западного фронта, которые также с запозданием отводились из-под угрозы окружения. Во всём этом сказывалось отсутствие у всех нас тогда достаточного опыта умелого руководства войсками в сложной обстановке больших ожесточённых сражений, разыгравшихся на огромном пространстве».

Бои в районе Гродно продолжались 24 и 25 июня. Но и здесь не обошлось без накладок, которые уже зависели не от умения воевать, а от отсутствия элементарного разумения: танкистам, которые начали отступление, пришлось бросить технику и сдаться на милость победителя. Из-за чьей-то непредусмотрительности они не смогли вывести из боя материальную часть – не хватило горючего. Довольно частое головотяпство командного состава советской армии в первый год войны было фактором, сопутствующим поражениям Красной Армии, помимо превосходства фашистов в танках и авиации. Фашистская авиация – бомбардировочная и истребительная – приблизительно до середины 1942 года, момента, когда советские ВВС стали превосходить немецкие качественно и количественно, была надёжным помощником сухопутных сил, имея возможность оказывать им поддержку с воздуха. Для Красной Армии это было редкостью, праздником, который каждый раз санкционировался чуть ли не Генеральным штабом. Она могла полагаться только на мужество и стойкость пехоты и средства её сопровождения. Поэтому, выражаясь канцелярским языком, и безвозвратных потерь в ней было неизмеримо больше, чем в других родах войск. И немцы вскоре почувствовали силу русского духа на всех стратегических направлениях, в особенности на подступах к Москве. Вот дневниковое признание от 1 декабря 1941 года командующего группой армий «Центр» генерал-фельдмаршала Фёдора фон Бока: «Представление, будто пропоследние 14 дней, – галлюцинация. Остановка у ворот Москвы, где сходятся системы шоссейных и железнодорожных путей почти всей Восточной России, равнозначна тяжёлым оборонительным боям с намного численно превосходящим врагом. Силы группы армий уже не могут противостоять ему даже ограниченное время… Очень близко придвинулся тот момент, когда силы группы будут исчерпаны полностью… сила немецких дивизий в результате непрерывных боёв уменьшилась более чем наполовину; боеспособность танковых войск стала и того гораздо меньше… Группа армий вынуждена в самых тяжёлых условиях переходить к обороне…» И это, подчёркиваю, заявлено в самом начале декабря 1941 года.

Немецкий историк К. Рейнгардт дополняет эти признания: «В связи с большими потерями группа армий «Центр» была в конце концов вынуждена на всём фронте перейти к обороне. Большинство дивизий потеряли до половины своего первоначального состава. С начала наступления, 15 ноября, до конца ноября потери группы армий составили 33 795 человек, а общие её потери достигли примерно 350 тысяч человек… Но потери материальные не шли ни в какое сравнение с потерями морально-психологического характера. Контрудары русских дивизий вызвали на некоторых участках фронта 2-й танковой армии и 4-й армии настоящую панику среди солдат. Командование было вынуждено признать, что войска утратили свою обычную выдержку и уверенность…».

Более наглядно выразил эту мысль представитель Министерства иностранных дел при штабе 2-й армии граф Босси-Федриготти: «Солдат на фронте видит только, что каждый день перед ним появляются всё новые и новые части противника, что дивизии и полки, которые давно считались погибшими, снова вступают в бой, пополненные и окрепшие, и что, кроме того, эти русские войска превосходят нас не только числом, но и умением, так как они очень хорошо изучили немецкую тактику. Немецкий солдат на фронте видит, что ряды армии настолько поредели, что при всей храбрости вряд ли удастся противопоставить противнику сколько-нибудь значительные силы».

Признание противником воинской доблести своего недруга, на мой взгляд, самая объективная оценка его деловых и морально-политических качеств в отличие от ангажированных высказываний тех «либералов», если не сказать нацистов по духу, которым советский солдат пришёлся не по нутру. Разумеется, эти греющие русскую душу слова говорили те, кто не знал внутренней жизни советской армии. А в ней происходило всё то, что бывает в напряжённых ситуациях в любой армии мира, не исключая и гитлеровской, в которой царил культ повиновения старшему по званию, фюреру же тем более. И коллаборационизм, и невыполнение приказов начальства, и дезертирство не только единоличное, но и массовое, и сдача в плен, к которой относятся те же определения, и признательные показания пленников, зачастую не скрывавших секретных данных, и переход неустойчивых солдат на сторону противника (таких перебежчиков, которые составляли обычно хозяйственные команды, отказываясь брать в руки оружие, немцы называли «хиви»), и другие разновидности морально-политической деградации человека, одетого в серую шинель. Всего не перечислить.

Я говорю об этом не для того, чтобы принизить роль советского воина, как может показаться ультраправым патриотам, а для того, чтобы ультралевые критиканы подвига советского народа наконец поняли, какому врагу наша армия при всех её недостатках переломила хребет. Ведь отечественная историография Великой Отечественной войны наполнена и по сей день пополняется фальшивыми утверждениями о неумении русского солдата воевать, об отсутствии у него мужества и отваги. Причем это касается не только начальных месяцев войны, когда армия только осваивала «науку ненависти», но и последующих событий.

Наши противники, как я уже говорил, свидетельствовали об обратном. На восьмой день войны начальник главного штаба сухопутных войск Германии Ф. Гальдер записал в своем дневнике: «Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека…» Ему вторит и Г. Блюмментрит, начальник штаба 4-й немецкой армии: «Первые сражения в июне 1941 года показали нам, что такое Красная Армия». Наши потери достигли пятидесяти процентов. Пограничники защищали старую крепость в Брест-Литовске свыше недели, сражаясь до последнего человека, несмотря на обстрел наших самых тяжелых орудий и бомбежку с воздуха. Наши войска очень скоро узнали, что значит сражаться против «русских». Мемуары германских участников Большой войны, потрясшей мир, подтверждают правоту немецких военачальников.

Им бы вовремя прочитать то, о чём писал ещё в середине июля 1914 года Алексей Николаевич Толстой, они бы, возможно, поостереглись ввязываться в баталии с русскими. «Русский солдат, – предупреждал писатель, – несравненен по устойчивости, неутомимости и хладнокровию. При отступлении он не падает духом, зато в преследовании врага он с боем будет идти по тридцати пяти, сорока вёрст ежедневно. Поэтому конец боя всегда катастрофичен на нашем фронте. Всякое сражение становится гибелью и катастрофой для врага. Его преследуют один день и другой, и третий, не дают опомниться, на его плечах вскакивают в укреплённые города, он бросает обозы, затем парки, орудия, отступление превращается в бегство, в панику».

Но над Гитлером будто кто-то стоял с плёткой в руках, погоняя его вступить в драку с Советами и провоцируя на поспешные действия.

В этих условиях Красной Армии пришлось наращивать боевую мощь непосредственно в кровопролитной войне, поставившей обе воюющие страны на грань выживания, успехи в которой зависели не только от солдатского мужества, но и от трудового героизма тыла. К чести Советского Союза он оказался продуманно и перспективно организованном не на один месяц или год. Чего не могла себе позволить гитлеровская армия даже после узурпации материальных богатств всей Европы, втянувшаяся после краха блицкрига в долговременную войну, с каждым днём удаляясь от своих сырьевых баз, не блещущих ресурсами. Здесь уже вступали в противоборство политическая стратегия и тактика, рассчитанные на длительность существования или мимолётность затеянной Гитлером авантюры. Спорить о потенциальной предпочтительности первой стратегии второй едва ли есть смысл, как об успешном участии в марафоне бегуна на короткие дистанции.