Читать книгу Это Америка - Владимир Голяховский - Страница 9

Оставались последние дни перед отъездом, и Лиля металась по магазинам – нужно было купить чемоданы, но их нигде не было. В отчаянии она позвонила Моне:

– Моня, в Москве чемоданов нет.

– Чемоданов нет? Ай, ай, ай! Ну, значит, вы не поедете, – рассмеялся он.

Лилины нервы были напряжены, она обиделась:

– Хорошо тебе смеяться. Я отдала чемоданы Алешке, а во что я сложу наши вещи?

– Ну, ладно, ладно. Сколько штук и какие тебе нужны?

– Четыре, среднего размера, чтобы мы с Лешкой могли их тащить.

На другой день Моня привез крепкие фибровые чемоданы рыжего цвета. Лиля была в восторге, благодарила, а он только улыбался:

– Ерунда, по блату достать можно все. Что ты собираешься делать с мебелью?

– Мы с Алешей решили не возиться с ее пересылкой. Он сказал, чтобы я оставила тебе на память обстановку его кабинета.

Она настояла на своем, и он увез кабинет. Комната опустела, и Лиля еще больше загрустила об Алеше – здесь он сидел, читал, писал, сюда она ночью приходила к нему…

Павел, увидев пустой кабинет, символ расставания, расстроился и спросил:

– Можно я возьму себе одну вещь?

– Папа, да бери хоть все!

– Нет, мне только одна вещь дорога – мое старое кавалерийское седло. Это память о моем боевом прошлом. Как посмотрю на него, как будто заряжаюсь молодостью.

Лешка почувствовал грусть в его тоне и обнял деда:

– Конечно, дед, бери, это же твое седло. Ты подарил его Алеше, а Алеша подарил мне. Теперь оно вернется к тебе. Но оно тяжелое, я принесу его тебе сам.

* * *

По вечерам к Лиле приходила Римма – помогала укладывать вещи.

– Где ты достала чемоданы? Все жалуются, что в Москве чемоданов нет.

– Моня Гендель достал, он все может.

– Даже чемоданы? Ну и ловкий мужик! Надо с ним познакомиться.

– Римка, я ведь насквозь тебя вижу. Но учти, он женатый.

– Знаем мы этих женатиков. Их охмурять особенно занятно. – Римма оглядела полупустую квартиру: – Лилька, надо устроить отвальную. Помнишь как ты устраивала свои проводы перед отъездом в Албанию?

– Конечно, помню. Тогда все собрались, даже наш китаец Ли пришел. Он подарил мне выточенные китайские шарики. Я храню их и повезу с собой, как память о нем.

– Надо опять собраться – на этот раз ты уезжаешь навсегда.

– Ой, мне некогда даже подумать об этом. Квартира уже полупустая, я скоро сдаю ее.

Римма решительно предложила:

– Соберемся у меня, я все сделаю сама, скажи только, кого хочешь позвать?

Лиля обрадовалась:

– Правда сделаешь? Вот спасибо! А позвать надо только тех, кто не против выезда евреев. А то некоторые знакомые даже отвернулись от нас, узнав, что мы уезжаем.

– Хорошо, но сначала мы с тобой должны сделать прически у моей парикмахерши, она приходит на дом. Самая модная в Москве. Дорого берет, но зато классно работает. И не возражай, я плачу. Ты должна хорошо выглядеть – знай наших.

– Я хочу стрижку покороче, чтобы не возиться с волосами в пути, пусть себе отрастают.

Действительно, стрижка получилась удачная, Лиля довольно рассматривала себя в зеркале и грустно думала, когда же увидит ее такой Алеша…

* * *

В писательском кооперативе отвальные не были новостью: уже несколько семей уехало в Израиль и Америку. Лилина вечеринка проходила в богато обставленной квартире Риммы, доставшейся ей от последнего мужа.

Приехал из Сухуми министр здравоохранения Тари-эль Челидзе:

– Генацвале, не могу отпустить тебя, не попрощавшись!

В большой прихожей с высокими зеркалами Римма встречала гостей вместе с Лилей. Обнимались, целовались, у женщин на глаза наворачивались слезы.

– Лилька, неужели мы видимся в последний раз?..

На Лиле был французский брючный костюм, но Римма затмевала ее в своей обтягивающей синей юбке и красной кофте с глубоким вырезом.

Римме всегда нравилось производить впечатление, и теперь ей представилась возможность показать старым друзьям, как она устроила свою жизнь. Они обходили комнаты, уставленные мебелью красного дерева, украшенные коврами, картинами и зеркалами, поражались богатству и вкусу хозяйки:

– Римма, ты живешь прямо как в сказке!

– А помните меня студенткой, мечтающей о московской прописке? Всего пять мужей – и я стала жить, как мечтала.

Гриша Гольд, как всегда одетый в хороший костюм из дорогого материала, обошел квартиру и с видом знатока похвалил:

– Молодец Римка, так и надо жить!

Гришу считали тайным миллионером, он был финансовым гением, умел устраивать дела так, что жилось ему лучше всех.

На Моню Римма произвела буквально опьяняющее впечатление, он был ошеломлен:

– Так вот вы какая! Лиля вас недостаточно хвалила – вы неотразимы.

Миша Цалюк принес магнитофон с записями еврейских песен и танцев. Жизнерадостная музыка создала приподнятое настроение, Римма пританцовывала на месте и смеялась:

– Ребята, не надо грустить. Проводим нашу Лильку весело.

Все шумели, смеялись, только Рупик и Соня грустно стояли у стены отрешенные – на них давил груз отказа. В начале вечера зашли и Павел с Августой – поздороваться с гостями и уйти. Павел увидел Рупика, пошел прямо к нему, молча пожал руки ему и Соне. Она смущенно и жалко улыбалась, а Рупик сказал:

– Вы, наверное, знаете: коммунисты-карьеристы от науки выжили меня с кафедры, уничтожили мой учебник.

А теперь нам отказали. Рухнули все надежды уехать на нашу историческую родину – в Израиль.

Подошел Гриша, сочувственно пожал руку Рупику:

– Говорил я тебе – надо вступить в партию, коммунисты своих не трогают. В этой стране евреям надо не высовываться, а приспосабливаться. Я высокого положения не добиваюсь, но со связями живу в свое удовольствие, а в случае чего защищен партийным билетом.

Рупик насупился, но тут подошла улыбающаяся Римма, которая следила за настроением гостей и поняла, что в этой ситуации Рупика и Гришу лучше развести. Она взяла Гришу за локоть:

– Пойдем, потанцуем. Не надо его раздражать. Не всем удается стать такими успешными да благополучными, как нам с тобой. Рупик стал ученым, а ты – миллионером. Каждому свое.

Когда они отошли, Рупик сказал Павлу:

– Завидую людям, которые умеют так устраиваться в жизни. Теперь мне одна дорога – уехать, но и здесь мне мешают.

Павел постарался подбодрить его:

– Вам ли завидовать кому-нибудь? Я уверен, что все ваши надежды там осуществятся.

Услышав, что разговор идет об отъезде, сразу несколько гостей подошли со словами:

– Да мы тоже хотели бы уехать… В этой стране нет будущего…

Испанка Фернанда Гомез встала в привычную гордую позу, как делала всегда, когда хотела сказать что-нибудь важное:

– Дядя Паолин, я тоже скоро уеду. Испанский диктатор Франко умер, и многие испанцы возвращаются на родину. А недавно я узнала, что мои родители живы.

– Поздравляю тебя, моя дорогая, как я рада! – воскликнула Августа.

Тариэль грустно сказал:

– Вот и грузинские евреи стали уезжать. У меня в министерстве скоро не останется врачей-евреев. А абхазцы радуются – грузины уезжают, им лучше. У меня сын подросток, он удивляется: «Папа, что стало с абхазцами?» А что я могу сказать?

Римма насмешливо заметила:

– А ты ему расскажи, как верил в дружбу народов когда-то.

– Генацвале, так это я раньше так думал, а теперь…. Тут Римма громко позвонила в серебряный колокольчик:

– Прошу всех к столу.

* * *

Павел с Августой попрощались и пошли гулять по пустынной Планетной улице. Они долго молчали – через три дня предстояла разлука с Лилей и Лешкой. Потом Павел вздохнул:

– Вот, третий раз в жизни я встретился с Лилиными друзьями, со следующим поколением. В первый раз они только окончили учебу и уходили в новую жизнь. Они были полны надежд на будущее, уверены в нем и в себе. И я попробовал предсказать это будущее. Потом я увидел их через шестнадцать лет, уже взрослыми, и мне показалось, что я угадал все правильно. Но прошло всего несколько лет, и почти все мечтают уехать из страны. Вот какая произошла за это время трансформация…

* * *

На отвальной все было сделано как захотела Римма – изысканный стол с красивой посудой, продукты заказаны из «Елисеевского». Многие блюда она приготовила сама с прислугой. Лиля с радостью увидела в середине стола «селедочку по-еврейски» – под постным маслом, с белыми кольцами лука поверху. Римма подмигнула ей:

– Это твоя мама всегда делала, я от нее научилась.

– Где тут у нас знаменитая селедочка по-еврейски? – спросил подошедший Моня.

Римма сверкнула глазами и усадила его рядом с собой:

– Сиди и не трепыхайся.

Пораженный Моня покорно сел.

Тариэль начал первый тост тамады:

– Дорогие друзья! Вот мы собрались опять, нас объединяет дружба, но рады наши начинают редеть. Кто бы мог подумать, что нам придется разъезжаться?.. Но где бы мы ни были, наша дружба не ослабнет. Я хочу сказать…

Римма перебила его:

– Извини, Тариэль, но, ребята, давайте просто выпьем за удачу Лильки, подруги нашей молодости, моей лучшей подружки. Пожелаем ей стать успешной американкой. Никто не будет так тосковать по ней, как я.

– Все будем тосковать, – вразнобой заговорили гости. Когда чокнулись и выпили, Тариэль продолжал:

– Что случилось с нашим поколением, ребята? Лиля уезжает, Рупик собирается уехать… Фернанда стремится в Испанию… В конце концов Римма останется здесь одна. Моня вскочил, схватил ее за руку:

– Нет, одна она не останется – я останусь с ней! А вообще, я уеду, только когда погашу последнюю электрическую лампочку в последнем еврейском доме.

Поднялся общий смех, а Римма молча смотрела на него своим выразительным взглядом.

Пока Римма с прислугой меняли блюда на столе, Моня успел рассказать тост-анекдот:

– Советские евреи делятся на пять категорий: уездные евреи – которые уезжают; потомственные – которые уедут потом; России верные жиды – те, кто остаются; и дважды евреи Советского Союза – эти уезжают и возвращаются назад.

Смех усилился. Римма толкнула Моню в бок и громко сказала:

– Ну ты и даешь!

Он так же громко ответил:

– А ты?

Шутка попала в точку, смех поднялся еще громче. Разгоряченные вином, вкусной едой, смехом гости после ужина танцевали. Миша Цалюк пригласил Лилю. Танцевал он красиво, плавно и, мягко ведя ее, говорил на ухо:

– Я тебе завидую. Хотя я пока потомственный еврей, но потом действительно уеду в Израиль. Приедете с Алешей ко мне?

– Обязательно приедем.

Моня, конечно, танцевал с Риммой.

Последней танцевали зажигательную «Хава нагилу». Уже было поздно, и все стали расходиться. Рупик с Соней уходили первыми. На прощание он сказал:

– Помнишь Евсея Глинского? Он в Нью-Йорке, хорошо устроился. Я написал ему письмо, передай, если сможешь, – Рупик протянул конверт. – И последняя просьба: когда выйдешь из советского самолета на свободную землю, повернись к этому самолету и плюнь в его сторону за меня.

У Лили сжалось сердце…

Гости благодарили Римму, обнимали Лилю, кто-то опять прослезился.

Вскоре все разошлись, лишь Моня медлил, делая вид, что продолжает осматривать квартиру.

– Что, квартира понравилась? – хохотнула Римма.

– Хозяйка понравилась, – поддержал игру он.

– Ладно, ладно, вот провожу Лилю и покажу квартиру, хотя еле на ногах стою…

– Можешь рассчитывать на мою поддержку.

Лиля плакала в коридоре, Римма обняла ее:

– Я приеду к тебе, приеду.

– Буду ждать тебя. Спасибо тебе, мой дружочек, за такой хороший прощальный вечер, так приятно было повидаться со всеми…

Долго Лиля с Риммой стояли в обнимку и плакали, а Моня терпеливо ждал, прислонившись к дверному косяку. Только уже за порогом Лиля улыбнулась, глядя на него, а Римма подмигнула ей. Подруги понимали друг друга.