Читать книгу Дорога к Пушкину (сборник) - Владимир Михановский - Страница 12

Такая запятая приключилась,

Иль, может быть, судьба, в конце концов.

Ты правильно взбесился, Воронцов:

Твоя супруга с Пушкиным слюбилась.

И через пень-колоду все пошло.

Где берега и лодка? Где весло?

Не зря ты перепутал ночь и день,

Узнавши про случившееся дело.

Топор бы в руки, или там кистень,

И врезать, чтоб в округе загудело!

Он может сделать, потому и граф,

И не лишен своих наследных прав.

Ему ли, ей? А может быть, двоим?

За муки незаслуженные эти…

Из трубки вился ароматный дым

И растворялся в душном кабинете.

Он прикурил и думал о своем,

И погрузился в полночь графский дом.

Мальчишка, графоман и фанфарон,

Напялил байроническую маску…

Убить его, пожалуй, не резон, —

Подобный случай вызовет огласку.

Нет, накажу я дьявола иначе,

И он завоет, получивши сдачи.

Уснул у моря пыльный городок,

Как контур незаконченной картины,

Тревог, надежд и мужества исток,

Что волею возник Екатерины.

И граф проговорил довольно смачно

Окрашенные горечью слова:

– Конечно, он сучара однозначно,

Но Лизка-то, паскуда, какова?!

Его – и на мальчишку променяла.

Чего Елизавете было мало?

Сперматозоид гнусный негритоса,

Он опозорил собственность мою.

Теперь вокруг любой посмотрит косо

На нынешнюю графскую семью.

Как быстро лоск блистательного сэра

Со спятившего рыцаря слетел!

Пылал он, как расплавленная сера

В аду, средь распадающихся тел.

Харон, неутомимый перевозчик,

Вот так же матерился средь зыбей,

Ругался, как надравшийся извозчик,

Когда он оставался без людей.

Слетела сразу с графа позолота,

Наверно позабыл, что рыцарь он.

Воздерживаться больше не резон,

Английский лоск слетел с него в два счета.

Ну, погоди же, подлое отродье!

Подавишься ты яблоком в саду.

Суд высший на тебя я наведу

И прочь тебя утащит половодье.

Проклятый прыщ на теле государства,

Узнаешь, что такое серный ад.

Я отыщу отменное лекарство,

Отличный быстродействующий яд.

…И сам не знаю, на каком я свете,

На грудь склоняю голову в тоске…

Он ездит на моей Елизавете,

Как всадник на утоптанном песке.

Он ставит раком тучную графиню

И в рот первичный признак ей сует…

Куда бежать? В Иерусалим, в пустыню,

На остров, посреди безлюдных вод?

Нет, не дождешься! Сам тебя отправлю,

Куда Макар не угонял телят.

Я сам тебя, дружок, реветь заставлю:

И ты уж не воротишься назад!

Попрыгаешь, развратник мутноокий,

Достоинство чужое погубя.

Царь все поймет, и гнев его высокий,

Как лава, изольется на тебя.

Но как же ты, арап и обезьяна,

Сумел жену-красавицу увлечь?

Постой, мерзавец! Радуешься рано,

Башку твою дурную скину с плеч.

Не скажешь по-хорошему – уйду, мол, —

Так завтра завопишь – спаси, господь!

Поплатишься, коли в ночи задумал

Красавице моей вонзиться в плоть.

Тебе устрою променад у моря,

Попляшешь, друг, на медленном огне.

И ты, щенок, за все заплатишь мне,

И для тебя в ночи померкнут зори.

Граф ведал медицинские познанья,

Науку по журналам постигал,

Он их из Альбиона получал,

Тем расширяя миропониманье.

Жены все нет – стыдобушку забыла,

Готова жизнь отдать за подлеца.

Здесь запереть мерзавку надо было,

Чтоб не теряла своего лица!

И отлупить бы тоже не мешало б –

Ремнем кавалерийским отодрать,

И не жалеть ее, едрена мать,

Не слышать пеней и слезливых жалоб.

А может, это выдумка и враки,

И тот урод не лазит в огород?

Мужик на бабе не оставит знаки,

Так что ж он слухи в голову берет?

Слугу он вызвал: – Где Елизавета?

– Ушла куда-то, – отвечал слуга.

…Уже недалеко и до рассвета,

Который тихо входит в берега.

– Ступай! – он молвил, мысленно ругаясь,

Один средь распадающейся мглы.

Бродил по кабинету, натыкаясь

На стулья, этажерки и столы.

Затем платком глаза он молча вытер,

Наполнил трубку и поднес огня.

И сел писать письмо в далекий Питер, —

Попляшешь, обезьяна, у меня!

Лети, депеша, в невскую столицу,

Прочтет министр ее, прочтет и царь.

Не зря, бывало, в цель стрелял он встарь –

Он уязвит врага на-особицу!

…Короткими одесскими ночами

Не спи, от черной ревности рыдай,

Подушку белоснежную кусай,

Терзайся, граф, и скрежещи зубами.

Жены недуг узнал по бормотанью,

Что вылетает в чувственном огне,

По вскрикам странным в беспокойном сне,

По легкому и быстрому шептанью.

По счастью, царь Московии всесилен,

Что постановит – так тому и быть.

Как Парка, держит он судьбины нить,

И путь найдет средь мозговых извилин.

А дело тут особенного рода:

Он должен выслать этого урода.

Куда? Куда угодно, хоть бы в ад,

Лишь не было б ему пути назад.

…А сколько сил на город положил,

Мостя ему в грядущее дороги.

Трудился честно, не жалея сил.

И что же получается в итоге?

Хотел бы я сокровище свое

Одеть навек в достойную оправу.

Да он не пощадит ведь и ее

И втопчет в прах – а по какому праву?

Пробили утро старые часы,

Не дремлет время – неустанный витязь.

Молю я вас, межзвездные весы,

Хоть раз ко мне немножечко качнитесь!

Я ведаю и сам, что трижды прав,

Ведь защищаю честь свою и совесть.

Так скажет и потомок мой, узнав

Печальную и путаную повесть.

Вникай, дружище, в мой нелегкий труд,

Который сотворил я не условно.

Верши над нами справедливый суд,

И я его приму беспрекословно.

Нелепая, безжалостная Русь,

Я об тебя давно уж ноги вытер.

Я жалобу пошлю в далекий Питер,

Дай только, силы духа наберусь.

Четыре ночи. Дальняя заря

Над городом проснувшимся пробилась.

Я верю твердо, что пишу не зря,

Монаршая должна свершиться милость.

Светило полусонное встает

И плавится сверканьем небывалым.

Горит над портом жаркий небосвод

И красит паруса восходом алым.

А женки нет. Где ночку провела?

Спрошу с нее, едва она вернется.

Зачем же сердце так неровно бьется,

Готово жизнь мою спалить дотла?

…Стук каблучков. – Откуда ты пришла?

– Я прямо с бала. Боже, как устала!

Ты не пришел, мой граф. Что за дела?

Там всполошились с этого немало.

Пойду прилягу, да и ты бы лег.

Скажи, на что же мы кладем усилья?

…А он уже заметил, что песок

Прилипнул сзади к кружевной мантилье.