Читать книгу Гафур. Роман. Книга 1. Фантастика - Владимир Муляров - Страница 8

Тихо – тихо скрипят колеса небольшой повозки, которую тащит бедный ослик, превозмогая сопротивление упрямого песка пустыни. Ослику помогает старший сын старика. Он тянет телегу за конец прочной и толстой веревки, перекинув свободный ее конец через своё левое плечо. И по тому, под каким углом к поверхности земли находится его тело, я понимаю, насколько тяжелый труд он на себе несёт. Старик, держа за руку своего младшего сына, устало шагает справа от телеги. А с левой её стороны молча идут две женщины. В одной из них я узнаю знакомую уже мне жену старика, которая несколько часов назад зашила мне спину после того, как старик основательно в спине моей покопался. А другая женщина много старше первой, приземистая, коренастая, с большими руками, перевитыми жилами, и удивительно добрым выражением глаз. Она напоминает мне мою бабушку.

В телеге лежу я. На соломе, лицом вниз. И у меня по-прежнему еще нет сил, чтобы просто пошевелиться.

Я еще не вполне отошел от того питья, которое мне приготовил старик прошлым вечером для того, чтобы прямо в пустыне сделать мне операцию на моей правой почке. И это, я скажу прямо, мне совсем не понятно. Такие операции делают в стационарах, оснащенных хорошей техникой, а не в пустыне, на грязной циновке, под ветром, несущим пыль. Непонятно мне и то, зачем им вообще понадобилось меня спасать? Похоже, что старик уже давно догадался о том, кто я такой. Так как он сам мне об этом вчера намекнул, назвав меня человеком, «…повинным во многих и многих смертях.»

Как-нибудь я у него спрошу об этом. Но сейчас, когда на меня постепенно наваливается боль, – ибо действие наркотика уже почти закончилось, – мне не до вопросов.

Повозку, в которой меня куда-то везут, еще вчера вечером прикатили прямо по пустыне две женщины, которые теперь идут по левую сторону от меня. С утра до вечера, пока я был без сознания, от того момента, когда они меня нашли в пустыне умирающим, и до того момента, когда старик не закончил надо мной свою экзекуцию, жена его ходила в какое-то селение, которое было, очевидно, недалеко, и вместе со второй женщиной притащила по пустыне двухколёсную тележку вместе с сеном для ослика.

И всё это, очевидно, из-за меня.

Поэтому меня просто гложут вопросы. С какой такой стати им было меня спасать ценой стольких усилий? Тем более, если они знают о том, кто я такой.

Ближе к селению телегу начинает здорово трясти. Вероятно от того, что песок уже кончился, и мы теперь едем по укатанному грунту. Эти кочки отдаются у меня в спине нестерпимой болью. Я начинаю довольно громко стонать, и старик вынужден остановить всю нашу процессию.

Старший его сын и ослик с удовольствием останавливаются, а мне краешком глаза видны самые окраины небольшого селения, до которого, впрочем, еще довольно далеко.

Уже совсем рассвело. Старик подходит ко мне и говорит

– Сильно болит? —

– Да. – Отвечаю я каким-то хриплым, незнакомым мне голосом.

Старик начинает рыться в повозке, у меня в ногах, и извлекает оттуда плотно закупоренный глиняный сосуд. Открыв зубами пробку, он подставляет мне горлышко этого сосуда прямо ко рту и говорит.

– Это не то, что было вчера. Пей, не бойся. Боль пройдёт, а ты снова поспишь. – И в его голосе я слышу столько тепла, что мне вспоминается мой отец и хочется плакать.

Но, мне понятно, что даже, если бы я не попросил пить, старик всё равно напоил бы меня тем, что он мне сейчас предлагает. И на его месте, я поступил бы точно также. Потому, что спящий человек не станет отвечать на массу неудобных, а, может быть, и опасных вопросов, которые неизбежно возникнут, как только мы въедем среди бела дня в селение.

Кочки, кочки, кочки… Когда-то давно я искренне полагал, что плохие дороги есть только у нас, в России, а не на южных окраинах дохристовой Идумеи, по дорогам которой мы катаемся нынче.

Впрочем, для меня эти места уже давно стали если не родными, то, по крайней мере, своими. Я здесь уже почти двадцать лет. После того, как…

Меня снова начинает клонить в сон. Однако мы еще стоим, никуда не двигаясь, потому, что старик ждет, пока я усну, не желая мне боли на неровностях грунта. Да и его спутникам нужен отдых. Поэтому, решив использовать возникшую паузу, я задаю ему вопрос

– Послушай, отец, – говорю ему я, – ты упомянул имя человека, о котором мне хотелось бы узнать. Если это можно. —

– О ком? – Устало интересуется дед.

– Помнишь, когда я соврал тебе, что я из Хель—Баллузы, ты сравнил себя с э… – Тут я тяну паузу, как бы вспоминая что-то. Я всё жду, когда старик продолжит мою мысль, назвав имя Юрия Гагарина, которое я якобы забыл. Но хитрый и старый ворчун тоже тянет паузу, ожидая, когда же, наконец, у меня сдадут нервы.

Я не сдаюсь. И тогда старик говорит

– Ты только подтверждаешь мои самые худшие опасения в отношении тебя. Ты не только не тот, за кого себя пытаешься выдавать, но, как теперь мне понятно, ты вообще не отсюда. И поэтому я всё больше убеждаюсь в справедливости людей, утверждавших, что ты – главарь шайки грабителей и убийц, – настоящий шайтан. Ты – не из нашего мира. Я не знаю, откуда ты здесь и когда появился, – продолжает дед, – но у нас каждый ребенок на тысячи лиг вокруг знает легенду о Юрии Гагарине. – Тут он умолкает. Молчу и я, потому что сказать мне по сути, нечего.

– Я вырос за океаном. – Говорю я ему, наконец. – Может, поведаешь мне эту легенду?

– Слушай, Гафур, – с усмешкой отвечает старик, – я уже начинаю жалеть о том, что мы тебя спасли. Потому что легенду о единственном в мире человеке, который мог летать, потому что его отец, Королёв, сделал ему железные крылья и научил его летать прямо по небу, между звезд, эту легенду принесли нам люди с севера. Из-за океана. А значит, ты снова нам врёшь, говоря, что ты тоже из-за океана. Все твои слова – ложь от начала и до конца! – И с этими словами гневный старик сплюнул в песок. – Вы тут появля-а-етесь время от времени! – Гудел дед, как потревоженный пчелиный рой. – Всё ходите тут в ваших странных одеждах, везде лезете со своими поученьями! Всех развращаете своими лживыми рассказами про то, чего не может быть. А еще на вас эта грубая и неудобная обувь, которая и выдает вас всякий раз, когда вы мне попадаетесь на глаза. – С этими словами разгневанный дед дернул меня за ботинок. – Что это за обувь такая? – Задал он мне вопрос о моих армейских ботинках. Они хоть и поизносились за прошедшие три года, как я снял их с какого-то убитого в стычке с нами человека в очках, как у Джона Леннона, но были еще вполне годны.

– Правы пророки! Видно и впрямь конец света уже близок – продолжал дед, – раз все большее число демонов проникает в наши края, соблазняя и совращая наших людей своими безумными россказнями. —

– Конечно! – Повышаю голос и я, настолько, насколько это мне позволяет моё болезненное состояние. Я уже давно ни с кем не ругался, и представившуюся возможность я упустить не хочу.

– Как же, как же! – Восклицаю я исчезающе тихим голосом. – Все вокруг хорошие, а я один плохой! Ты-то сам, что не лжешь мне? – Говорю я в адрес старика слова, которые должны быть очень для него обидными. Я даже пытаюсь повернуть к нему лицо, рискуя вывихнуть себе шею. Но этого делать и не нужно, потому что вконец разгневавшийся дед сам во мгновение ока оказывается у меня перед глазами. Он смотрит мне в глаза с очень близкого расстояния, и глаза его имеют опасный прищур.

– Говори, говори. – Шипит мне в лицо дед. – Мне даже интересно! —

Это мне и нужно. Я к этому именно и клонил, пытаясь вытащить старика на откровение. И поэтому я говорю ему очень спокойно те свои соображения, которые я уже выносил в своей голове. Которые я уже четко сформулировал, несмотря ни на боль, ни на слабость, ни на то, что был под наркотиком.

– Ты сам лжец. – Говорю я несчастному старику, которому будет очень непросто пережить то, в чем я намерен его сейчас же уличить. Мне очень нужно выровнять счет в этом матче под названием «Игра в плохой – хороший». Потому, что я очень не люблю, когда мне начинает читать лекции по этике человек, у которого тоже есть скелеты в шкафу.

– Ты мне соврал, говоря, что та женщина – я взглядом покосился в сторону его жены, – которая годится тебе в правнучки, что она твоя жена. Это – раз. Ты мне солгал, что эти мальчишки, что вместе с тобой – твои сыновья. Потому, что если та женщина – твоя жена, – то она не может иметь сына, старше себя по возрасту. Это – два. И ничего мне не говори о том, что я плохой человек, потому, что скрываюсь тут, в пустыне от властей. Потому что ты сам скрываешься тут в пустыне, идя песками в то время, когда рядом есть неплохая дорога. Это – три. Ты идешь в пустыне, не щадя свою семью, в течение дня. А ночью, – продолжал я укорять несчастного старика, – а ночью, когда никто не видит, ты гонишь эту женщину, про которую ты мне солгал, что она твоя жена, ты её гонишь в селение за едой для тебя и даже за сеном для ослика… Не поступают так с женой. Поверь мне! Я женат. Я знаю! Я бы повелся на твое вранье, если бы ты мне сказал, что она – самая нелюбимая из твоих наложниц. Но ты упорно продолжаешь мне врать, что она тебе именно жена, а не рабыня и не служанка. Ты тоже не тот, кем хочешь, чтобы я тебя считал. И твоя чалма на голове не сделает тебя жителем пустыни. И знаешь, почему? – Спрашиваю я старика, который сопит, словно разгневанный бык. – Потому что ни один житель пустыни, ни за что и никогда не сделает такой глупости, как кататься по пустыне на этом несчастном ослике, для которого здесь нет ни корма, ни воды. Это – четыре. И, наконец, перестань судить о том, до чего ты еще не дорос умом, несмотря на весь твой почтенный возраст. Потому что те люди с севера, о которых ты говоришь, как о каком-то сброде, нисколечко тебе не наврали, говоря о Юрии Гагарине. Я знаю это точно, потому, что когда Юрий Гагарин полетел к звездам, мне было три года. И мне было десять лет, когда он погиб, пробуя летать на новых крыльях. Он погиб потому, что новые крылья ему сделали совсем другие люди. Потому что его отец, Королев, к тому времени уже умер. Ты судишь о том, чего не можешь в себя вместить. – Сказал я. – Это – пять. И, наконец, последнее. Ответь мне, зачем твой старший сын хочет казаться подростком, тщательно сбривая свою бороду? Он тоже, как и все вы, не тот, кем хочет казаться.

С этими словами я умолк, ожидая эффекта. И эффект не замедлил себя ждать. Потому что мне на голову опустился молот кулака этого могучего деда, и всё вокруг померкло.