Читать книгу Герой 21-го века. Маленькие приключения большого засранца - Яна Павлова - Страница 12

– Конечно, не бывает, – подтвердил хакер и выпроводил меня за дверь.

– Сможешь найти шутника? – спросил я уже с лестничной клетки.

– Мне бросили вызов! И я принял его! Позвоню. – Последнее слово было сказано уже нормальным голосом.

Удивительно, как величественно чувствуют себя некоторые всезнайки и как при этом жалко и смешно выглядят они со стороны.

Вот, например, Толя. Я привык называть всех полными именами: девушек, парней, детей – вообще всех. А его не могу, ну не вылезает из моего рта «Анатолий», потому что какой же передо мной Анатолий? У Анатолиев спины прямые, глаза блестящие, шеи длинные, плечи широкие, походка быстрая, ум живой. Из всей атрибутики Толя обладал лишь умом. Вот поэтому он и не Анатолий. И не будет никогда им, там и умрёт – Толей, и на плите напишут – Толя, и говорить будут – вон Толя умер. Но мозги у него на месте, а большего мне не надо.

Я добрался до дома уже ближе к утру и рухнул на кровать: в одежде, обуви, с сумкой через плечо. Мне снились яркие цветные сны. Но запомнился только один.

Пляж, лучистый берег, зеленоватые большие волны, метрах в пятидесяти от кромки воды стоит дом: почему-то деревянный, с наличниками и всей прочей народной символикой, включая птичку на козырьке крыши. Стены дома выкрашены в жёлтый, перед окнами – палисадник с флоксами, георгинами, астрами. Открываются ворота, явно тяжёлые, тоже деревянные, высокие; из них выходят Марина и Тамара, они держатся за руки. Марина одета в длинное платье белого цвета, Тамара – в синий костюм, на груди у неё болтается красный галстук, ноги босые. Как будто церемония бракосочетания. Себя я не вижу. Марина широко улыбается, но улыбка вдруг сменяется оскалом, потом – болью, на её лице – страдание. Тамара держит в руках клинок – на животе Марины расползается багровое пятно – Тамара подходит ко мне. Говорит:

– Это за мою дочь.

Без замаха бьёт меня кинжалом в пах, проворачивает его, я падаю на колени. Она трогает мой подбородок, поднимает его, приставляет к шее нож, делает надрез:

– Это за того парня.

Я проснулся, почувствовал, что-то течёт по ногам, испугался: вдруг кровь? Остатки сна пропали, когда я вскочил с кровати.

Обоссался.

Такого не случалось лет с шести-семи. Вот до чего доводят бабы!

Мне было жаль постельного белья. Я пользуюсь только дорогим, мягким, из шёлка. Но не могу представить, как буду спать на тряпках, наблюдавших моё унижение. Пришлось выбросить.

Я осмотрел вчерашнюю одежду. На ней остались пятна, тёмные, броские, как будто кто-то обрызгал меня. Видимо, это кровь того парня. Куртку, джинсы и кроссовки я тоже выбросил. Как можно носить то, на чём есть частички чужой смерти, чужой боли, чужих страданий? Это не сперма: их не смоешь порошком, поневоле будут ассоциироваться с тем парком и тем парнем, будут внушать опасность и нервировать. А нервов, судя по утреннему инциденту, мне явно не хватало.

Я положил фотографию Марининой мамы на кухонный стол, присел, поставил локти на край и опёрся на скрещённые руки. Смотрел и думал: кого она напоминает мне? Раздался звонок.

– У меня плохая новость, – Антон не поздоровался, что странно: адвокат всегда вежлив, он соблюдает этикет и церемониален, что, кстати, страшно иногда раздражает.

Была у него привычка подходить к делу издалека, говорить о ненужном, доводить прелюдию до абсурда, когда всю суть можно передать одним-двумя словами.

– Твоё дело передали другому следаку, и я не знаю почему.

– А что в этом плохого? – я правда не понял. Передали и передали. Что с того-то?

– А то, что этот чудесный представитель моей любимой судебной системы, – вот видите, я же говорил, что он растягивает вещи до предела, – страдает дурной привычкой копать до победного. В его практике нет ни одного нераскрытого дела, а работает наш новый друг уже десять лет. Ты хоть представляешь, чего это стоит?

Честно, я никогда не сталкивался с такими вещами, поэтому что десять, что двадцать лет в совокупности с найденными виновниками мне ни о чём не говорят, разве что о профессионализме.

– Значит, он умеет работать.

– Ты идиот? Это значит, что он вылезет из кожи, но докажет твою вину! Потому что других предполагаемых преступников нет, если тебя не осудят, пострадает его репутация! Он просто не сможет этого допустить!

Адвокат орал на меня, орал в прямом смысле. Я хотел обидеться, но потом понял: он напуган, потому что репутация для самого Антона значила ровно столько же, сколько и для этого нового следака.

– И что мне делать?

– Быть паинькой и не высовываться, – юрист сбавил обороты. – Он пересматривает дело, завтра ты даёшь показания. Пойдём вместе, сегодня вечером я ещё заеду к тебе: нужно обговорить детали.

– Зачем это?

– Чтобы ты не облажался.

– Нет, зачем опять показания давать?

– Ты глухой? Я же сказал: он пересматривает дело.

Я не понимал, зачем нужно заново опрашивать свидетелей: они, что, скажут что-то новое? Но и не боялся, не видел причин: Антон же сказал, что улик против меня нет, тогда откуда им взяться?

Вот идиот! Телефон! Фотография! Я же заснял ту девушку из блокнота парня, который, как думал адвокат, убил дочь Тамары. Девайс лёг рядом с фото. На меня смотрели две женщины. Здесь хватало и беглого взгляда, чтобы понять: это один человек, только в разный период времени.

Форма лица, глаз, носа, губ, даже бровей, родинка на правом виске – совпадало всё. Я задумался. Какова вероятность, что оставивший книжку в квартире Тамары нарисовал в ней мать Марины? А я случайно наткнулся на оба изображения.

Удивительная штука – жизнь! Она причудливей вымысла. Месяц назад я не мог представить, что моя девушка умрёт, а я отниму жизнь у ребёнка и взрослого парня. Может, у меня уже едет крыша, хотя считается, что, если человек принимает диагноз и соглашается с ненормальностями в своём поведении, он здоров. Я подумал, что эти три мертвеца образуют некую потустороннюю семью, один организм, и почувствовал какую-то целостность, законченность, как будто больше ничего не случится: не будет трупов, барышень, глотающих таблетки, лесбиянок, глядящих на мужские члены, напыщенного адвоката, дотошной полиции и озабоченного гомосексуалиста.

Меня немного нервировал виртуальный друг, написавший мне о девочке. Но он ведь мог иметь в виду и саму Марину, разве нет? Это единственное разумное объяснение. Я решил выйти в Сеть.

«Зачем ты взял фотографию мамы? Отнеси её обратно!»

Сначала я опешил, а потом рассмеялся. Что и требовалось доказать! Это Вика. Она заметила отсутствие фотки и решила меня напугать. Я позвонил ей.

– Вик, привет. Какие планы на вечер? … Чудненько! Давай сходим в кино?

Я раскручу девицу, возьму с неё всё, что она только сможет мне дать: секс, информацию о Марине и признание в сведении меня с ума. А что до непонятного преображения ай-пи, то пусть программист разбирается. Откуда я знаю, почему адрес, который не должен изменяться, трансформирует сам себя бесчисленное множество раз и притом перманентно. Может, программа сломалась, или Вика умело обезопасила себя, или Толя фиговый хакер. Мало ли причин!

Я решил оставить всё так, как есть, пустить на самотёк, потому что ничего страшного всё равно не произойдёт: меня не обвинят в убийствах, потому что не знают, что это я, а в самоубийстве тем более, потому что в нём я и правда не виноват. Адвокат вытащит мою задницу из зала суда свободной, следователь останется с носом, Вика признается в содеянном, а я соберу вещи, продам квартиру и уеду туда, где можно спокойно работать. В душе воцарились мир и гармония. С хорошим настроением я вышел из квартиры, спустился вниз и поймал такси.

Вика часто грешила опозданиями. Хорошо, что я не взял билеты сразу: прошло полчаса с той минуты, как мы договорились встретиться, и фильм уже начался.

Кто-то тронул меня за плечо, я вытащил наушник и обернулся:

– Извините, вы мне не поможете?

Я вытащил провод и из другого уха: на меня глядела прехорошенькая девушка, маленькая брюнетка с бледной кожей и ярко-красными губами.

– Мне нужно вызвать такси, но кончились деньги на телефоне. Одолжите мне свой, пожалуйста.

– Конечно, – я протянул мобильник и подумал, что одолжу ей не только телефон.

Она тыкала хорошенькими пальчиками в кнопки на дисплее в тот момент, когда на меня опрокинули поднос. Я заорал. Руки жгло, ноги под джинсами тоже горели, одежда вся в мясе и макаронах. Пока ждал Вику, я присел в кафе, там меня и нашла девчонка, которой, кстати, уже не было видно. Воровка! Стало быть, тот, кто опрокинул поднос, – её подельник. Недолго думая, я схватил второго вора за грудки: парень был хилячок; толкнул его, уложил на стол и прижал.

– Дайте телефон! – проорал я на всё кафе.

Ко мне подбежала официантка:

– Я вызову полицию!

– Не надо вызывать, я сам разберусь! – рявкнул я и буквально вырвал из рук опешившей работницы общепита сотовый.

Она выжидательно смотрела на меня. А я на неё. Молчание длилось с полминуты. Потом до девки, наконец, дошло: она отошла от нас. Я держал парня за воротник одной рукой, а другой набирал на телефоне номер.

– Или ты вызваниваешь свою маленькую потаскушку, и она возвращает мне мобильник, или я звоню другу-гомосексуалисту, и он поимеет тебя так, как только сумеет, и во все места, в которые сможет сунуть. Ты понял?

Я умею говорить грозно и зло, если это необходимо. Конечно, я никому не собирался звонить, хотя бы потому, что не знал номера наизусть. Но сработало: паренёк кивнул, достал старенькую моторолку, что-то прошипел в неё. Через пару минут в зале появилась брюнетка, отдала мне девайс, прошептала что—то вроде «извините, пожалуйста, мы больше не будем» и развернулась.

– Стой! – я дёрнул её за плечо, – а с этим, – показал на одежду, – мне что делать?

– Я могу одолжить вам салфетки.

– Ты сейчас ещё и чистить сама всё будешь.

Я взял её за рукав и повёл к выходу из кафе, на пути вернул официантке её телефон, и, как назло!, как всегда!, как и следовало ожидать!, в здание кинотеатра зашла Вика.

– Минуту, – бросил я ей, ошарашенной увиденной картиной.

– Стирай. – Мы с брюнеткой стояли у входа в мужской туалет.

Она, сгорая от стыда, покрывшись краской, оттирала мои джинсы от следов еды. Глаза потупила, движения скованны, голос тихий – кроткая овечка.

– Запиши мой номер, – я повиновался порыву: мне хотелось, чтобы она позвонила.

Слишком ярким оказалось первое впечатление, слишком красивой оказалась девушка, слишком человечным в этот момент оказался я. Конечно, мной двигали низменные инстинкты: я желал эту девочку, но не хотел навязываться. Позвонит сама – хорошо, нет – я переживу.

– Хватит, – я отобрал салфетку. – Позвони, если захочешь.

Вика, недовольная и раздражённая, ждала меня в фойе. По её лицу я понял, что сегодня придётся быть хорошим мальчиком – отключил телефон, согласился на просмотр мелодрамы под названием «Бабочки в моей голове», выслушивал то, что Вика думает о фильме, отвёз её домой, поцеловал в щёку, не получил приглашения зайти и покорно отправился к себе. Часы показывали двадцать два ноль-ноль.

У двери в квартиру меня ждал сюрприз: привалившись спиной к стене, растянув ноги и положив под голову портфельчик, спал Антон.