Читать книгу Банан в Сибири. Сборник рассказов - Яна Тейлор - Страница 13

Утро в «Мадриде». Мы в лобби отеля пьем кофе – всего два дня, два дня осталось. А я нигде не была. Невидимое копыто било под столом, в том поединке своеволий… кто был охотник, кто – добыча?

– Удовольствие, – протянул мой тореро, – ты хочешь что-то для своего удовольствия. А ты знаешь, что приносит больше всего удовольствия?

– Что?

– Звук собственного имени. Хочешь завоевать расположение человека – почаще называй его по имени, – назидательно поучал меня тореадор, размахивая красной тряпкой.

– Поэтому ты всегда меня называешь Дарлинг? – усмехнулась я, прихлебывая из крохотной чашечки. Жадный Жорж осекся. (Быков перед корридой запаивают, чтобы двигались медленней и матадору было удобнее нанести удар в межреберную часть. Может, миф?)

– We are going in circles, Яна.

(Бегаем по кругу, думала я, точно, как по арене, где специально нет углов, чтоб бык не забился в них.)

– Ты слышишь, что я тебе говорю?!

Жадный Жорж выдернул меня из корриды тоскливых размышлений.

– Я думал над твоими словами, – сказал он в ответ на мой недоверчивый взгляд, – я хочу, чтобы ты запомнила этот день, день удовольствия для тебя.

– Правда?! – просияла я. Жадный Жорж положил на стол museum pass на целый день! – С одним условием, – остановил он мое ликование. – Последний день мы проведем в круизе на яхте.

– Да! Да! Да!

Ника де Сен-Фалль подарила более ста семидесяти работ Музею современного и новейшего искусства. Художница удивительной судьбы! Травму детства она тоже лечила смехотерапией, ее скульптуры огромных пышечек с маленькими головами, которые она называла «наны» («бабенки», в переводе с французского), вызывают улыбку своей жизнеутверждающей наивной радостью, нелепыми позами, яркими красками Гауди. Господи! Неужели я все это увижу воочию! Туда-то я и полетела на крыльях. Пока их не обрезали. Не успели мы войти в музей, как небольшая компания отбившихся от экскурсии итальянцев, тараторивших и жестикулирующих в стиле черно-белых комедий Марио Моничелли, вдруг разом перестала галдеть, уставившись на меня. Поравнявшись с ними (а я шла глаза в пол, так как Жадный Жорж сжимал мое запястье), один «челентана» причмокнул громко, другие зачирикали «беллиссима, белиссима», прицокивая языками мне вслед. К величайшей ярости быка…

– Это дизреспект, – шипел Жадный Жорж побелевшими губами, пытаясь развернуться и показать им средний палец.

– Наоборот, – увещевала я, – это ж итальянцы. Они ж так устроены. При виде мало-мальски привлекательной женщины нужно проявить респект, мол, видим тебя, ценим, голубушка. Чтоб ей не было обидно. У них так принято. Старая итальянская традиция.

– Традиция?! – завопил Жадный Жорж. – Это все твое платье! Your dress comes before you!

– Куда, прости, мое платье идет?! – не поняла я.

– Твое платье с оголенным плечом, оно действует на мужчин как триггер. Тебе давно пора переменить привычки, ты теперь моя невеста, нечего выставляться! (Карандышев – Лариса Огудалова, сцена пятая, цыганский табор’с, вот что было’с!)

Эх, поколение Алисы Селезневой меня поймет, этот оранжевый сарафанчик с голыми плечиками и торчащими ключицами сводил с ума мальчишек всего Союза. Где-то этот образ отложился и в моем подсознании страстью к платьям с одним плечом.

– Ты никогда не говорил мне, что тебе не нравится, как я одеваюсь. И вообще, не в платье дело.

– Нет, в платье! В платье! – настаивал Жадный Жорж в бешенстве.

– Хорошо, – сказала я ледяным голосом, – давай пари. Мы едем в отель, я переодеваюсь во что-то другое, и мы посмотрим. Спорим на хороший ужин!

Сказано – сделано. Попытка номер два: я еду в музей в юбке в пол и «бабушкинской» кофте.

Наш человек в гаване.

Буржуа или хулиганка? Ники де Сен-Фалль двадцатипятилетней девчонкой встретила своего Жана, творческий союз двух талантливых людей подарил нам сад Радости, море радости, вообще-то! Она работала над этим проектом до самой смерти. Ее грудастые наны украшают парки и здания Италии, Германии, Америки, но, пожалуй, самое грандиозное творение этой пары – фонтан Стравинского в Центре Помпиду в Париже. Где мне так никогда и не побывать. Я стою перед огромным портретом Ники, утонченное лицо с большими печальными глазами – как же она хороша! Модель, художница, скульптор, писательница, мать, жена, муза! Красивая, яркая жизнь, которую она посвятила любимому делу, от которого же и умерла. Токсичные вещества в красках потихоньку травили легкие.

Так же, как и токсичные отношения потихоньку вытравляют собственное «я», и блекнут желания. Нет, не раскисну! Сегодня мой день, и ничто не сможет испортить мне настроение! Жадный Жорж нетерпеливо поглядывал на меня у выхода. Я засеменила к нему как японская гейша. Чертова юбка, узкая, стесняет движения, а у меня впереди еще три музея.

Никого.

Задрав дурацкую юбку, я прошагала в первый зал с экспозициями Шагала. Музей небольшой, всего три зала. Сюжеты в основном на библейскую тематику. Витражи и мозаики потрясающи! Первый зал в холодных, синих и изумрудных, тонах, как раз в тон моей голубой «бабушкинской» кофте. Я одна шаркаю бабулькой по пустым залам, рассматривая гравюры и литографии, Жадный Жорж сидит на скамеечке и изучает круизы на завтра, выискивая оптимальные маршруты и скидки.

В отблеске стеклянной двери на меня вытаращилась старуха Изергиль в мешковатой кофтенке. Интересно, какой я стану старухой? Наверное, такой сухопарой, с седыми космами, острым клювом, прямая как стиральная доска. Я втянула щеки, собрала все лицо в гармошку, ссутулилась, кхе-кхе, скорчив старческую гримасу, прошепелявила back in my days своему отражению. В спину кто-то захохотал, от неожиданности я сиганула в красный зал и приняла там самую что ни на есть созерцательную позу.

Похоже, я все-таки была не одна, молодой человек в кремовых холщовых штанах и рубашке зашел в красный зал. (Приятно, когда мужчина одет с такой изящной небрежностью.)

– Наш человек? – произнес приятный баритон по-русски, с едва заметным акцентом. Оборачиваюсь: «холщовые штаны», улыбаясь, смотрят на меня.

– По-моему, из Витебска, – вежливо отвечаю я.

Он хохочет:

– Я не про Шагала!

– А! Это вы обо мне? Я – наш человек, да.

Мы беседуем о Франции, о музеях, об эмиграции. Олег, так зовут моего нового знакомого, живет в Ницце уже десять лет и… Тут я замечаю боковым зрением, как Жадный Жорж несется к нам на всех парах с перекошенным от злости лицом.

– Иж-ж-ж-жвините! – шипит он на русском, закрывая меня собой, как музейный экспонат. – Это моя невеста!

Мне так стыдно, хочется провалиться под землю. Мой собеседник, понимающе улыбаясь, отступает.

– У вас хороший вкус, – говорит он Жадному Жоржу, – поздравляю!

Ноздри Жадного Жоржа трепещут, он смотрит вслед удаляющемуся молодому человеку, презрительно кривя губы:

– Эти европейцы! Лишь бы пыль в глаза, все show off! Еще и в штанах таких, хлыщ! Маркие и непрактичные! А ты, – накинулся он на меня, – зачем заговариваешь с первым встречным?! Он что, не видит кольца? В Америке мужчина никогда не подойдет к женщине с кольцом.

Я вздыхаю:

– Это последний русский, шевалье! Не такие уж мы и разные. Марк Шагал, кстати, рос в семье с семью детьми, и ему тоже не хватило денег на образование. А с тебя ужин!