Читать книгу Амазонки и странники - Юлия Большакова - Страница 5

Мы попали, похоже, в самый клюквенный сезон. К ночи вокзал Новосибирск-Главный начали заполнять группы характерно выглядящих мужчин: теплая не по сезону одежда, сосредоточенное выражение трезвого лица и огромный рюкзак за спиной, в котором угадывались очертания короба высотой в человеческий рост – короба для ягоды. Народ все был как на подбор – крупный, лет 30 – 45, добротно одетый и чрезвычайно, скажем так, решительный. Мы с девушками затерялись в этой толпе, как болонки в своре диких псов. Крошечная станция Кокошино стала на эту ночь воплощением Мекки и Земли обетованной вместе взятых. Билетов на электрички в западном направлении было не достать. Я слышал, как одна из групп сборщиков ягоды всерьез обсуждала вариант: сесть на скорый поезд до Москвы и в нужный момент сорвать стоп-кран. Сашка, уже не в первый раз отправлявшийся по этому маршруту, чувствовал себя, как рыба в воде, и непринужденно делился информацией с этими кошмарными людьми с интеллигентными лицами. В какой-то момент он исчез, и я уже было подумал, что он уехал без нас, но он, все-таки, выскочил, как черт из табакерки, и сообщил:

– Вперед, на пятнадцатый перрон. К барабинскому поезду прицепят дополнительный вагон. Ходу, барышни, ходу! Один вагон прицепят, а не состав, никто не будет уступать вам места…

Нужно сказать, что присутствие девушек произвело на охотников за ягодой сильное и неоднозначное впечатление. Когда мы залезли в вагон и все вчетвером уселись на одну боковую скамейку, сборщики оглядели нас озадаченно и без всякой просьбы с нашей стороны убрали из-под наших ног свои огромные рюкзаки. В дороге страшные люди смотрели на девушек испуганно и то и дело умолкали на полуслове, когда в разговоре вылетало матерное словечко. Наконец Елена не выдержала и попросила соседей по вагону не беспокоиться, потому что она по первой специальности – филолог, так что запретных слов для нее не существует. Ее выступление произвело на окружающих совершенно гнетущее впечатление. Все и без того говорили тихо, а теперь и просто стали шептать вполголоса, соединив головы. Я с трудом ловил обрывки разговоров, боясь упустить полезную информацию о месте, куда мы направлялись. Все говорили о том, кто сколько в этом и в прошлом году «нарезал» и «вынес». Мучительно прислушиваясь на протяжении получаса, я понял, наконец, что в этих краях грибы «режут» – как поросят, а клюкву «выносят» – как бедствие.

Стоп-кран нашим попутчикам срывать не пришлось. В Кокошино поезд остановился добровольно, но только на одну минуту. Среди ночи, практически в полной тьме, хаотично разрезаемой лучами редких фонариков, за одну минуту нужно было опустошить вагон, набитый людьми и рюкзаками. Во время высадки я получил две здоровенные шишки и сильно ободрал кисть руки, Сашка же вообще вылетел на насыпь головой вперед. Девочек и рюкзаки, где у нас были в числе прочего, диктофоны и фотоаппараты, удалось сохранить в относительной невредимости.

Станция Кокошино занимает крошечный домишко в одну комнату, где стоят две лавки, обитые дерматином. В считанные минуты домишко и все прилегающее пространство вокруг было набито народом и рюкзаками. Здесь, где толпа не была разбавлена посторонней публикой, как на новосибирском вокзале, однородность ее чувствовалась еще более остро. Кто-то уже развел костерки вокруг станции и народ уселся вокруг закусывать и греться водкой. На улице становилось очень холодно, гораздо холоднее, чем было ночью в городе. Счастливчики, которым досталось место в помещении, беспечно улеглись спать прямо на полу, среди островов рюкзаков и баулов. Никто не знал точно, когда появится поезд, но у каждой компании были свои впередсмотрящие и дозорные.

Наш впередсмотрящий, он же полевой командир, Сашка поскребся в незаметную крашеную дверь рядом с окошечком кассы. Дверь открылась, и он скользнул туда, незамеченный никем. Через пару минут его лицо замаячило в окошке кассы. Я подошел. Сашка делал беззвучные знаки, тыча пальцами в сторону дверки. Я поманил девушек и мы, подхватив рюкзаки, прошмыгнули следом за ним.

Оказалось, что Санька еще в прошлый поход успел завязать хорошие отношения с начальником станции, по совместительству ночным кассиром Павлом Анатольичем. Тот устроил нас в своей комнатушке, отделенной от кассы фанерной перегородкой, не достававшей до потолка, и разрешил включить чайник.

Я уселся на кушетку, вытянул ноги и закрыл глаза. Очень хотелось спать. Откуда-то нестерпимо дуло. Анатольич, которого Сашка, как я понял, успел поблагодарить в денежном эквиваленте, добродушно сказал:

– Отдыхайте, я вам скажу, когда бичевоз придет, – и исчез за перегородкой.

– Второй этап нашей экспедиции, – немного усталым голосом объявил Сашка, – достичь деревни Тургаево, куда приходят отовариваться и сбывать продукты труда жительницы интересующего нас поселения.

– Сколько дотуда ехать? – простонала Лена.

– Это относительно.

– Но поезд – этот ваш «бичевоз» – сколько дотуда идет?

– Бичевоз дотуда не идет, – порадовал нас полевой командир. – Когда железная дорога кончится, нам придется еще добираться местными средствами сообщения.

– Какими средствами? – расширила глаза Марина.

– Там увидите, – беспечно ответствовал Сашка. – Но если вы, барышни, уже поняли, что эта прогулка не для вас, то сейчас у вас есть последний шанс вернуться на Большую землю. Анатольич вам выдаст билетики до Новосибирска на ближайший поезд и – не к утру, конечно, но к обеду – вы вернетесь в лоно цивилизации.

– Не дождетесь! – ответила Ленка, поплотнее кутаясь в куртку.

– Фига вам с маслом, – поддержала Марина. – Мы тоже хотим славы и подвигов.

Сашка ухмыльнулся и пожал плечами.

– Ну смотрите. Я только хочу вас предупредить, что все это, – он обвел широким жестом окружающий его интерьер, тускло освещенный голой лампочкой на шнуре, – не ягодки и даже еще не цветочки. Это так – нежные бутоны.

Я не заметил, как задремал. Сколько я спал – неизвестно. Из забытья меня вывел голос Анатольича:

– Поднимайтесь, пора.

Я с трудом открыл глаза. Свет, казавшийся раньше таким тусклым, теперь невыносимо жег глаза, как будто я оказался на операционном столе. Спросонья меня подташнивало и слегка морозило.

Мы встали, надели рюкзаки и выбрались через заднее крыльцо на улицу. По дороге Анатольич о чем-то загадочно переговаривался с Сашкой.

– Я, значит, позвонил свояку… Он там все утрясет. Он обещал вам чего-нибудь устроить… Ну, ты понимаешь, чего-нибудь устроит, ага?

Между тем сборщики каким-то шестым чувством учуяли приближение поезда и начали молча запруживать узкий перрон. В желтом свете фонарей, освещавших пути, они казались мистическими существами: вампирами, восставшими из гробов, или духами разбойников.

Анатольич подпихнул нас поближе к краю платформы.

– Вся эта интеллигенция, – начальник станции кивнул на ватагу разбойников, – выйдет на лосе…

– На чем? – не понял я.

– Станция называется «Лось», – объяснил Сашка.

– А…

– …Ну вот, а вы езжайте дальше, до грибка…

Чувство юмора у меня к этому времени полностью отмерло, я даже не стал хихикать и интересоваться, увидим ли мы из окна поезда этот грибок. Было очевидно, что это тоже название какой-то станции. Что за ветка такая: Лось, Грибок… Словно какой-то первопроходец называл станции названиями вещей, которые попадались ему на глаза. Может быть, там дальше нас ждут Шишка, Белка и Пень?..

– От Грибка вас отвезут в Тургаево.

– Кто отвезет? – спросил я.

– На чем отвезет? – подала голос Лена.

– Там увидите, почем я знаю, – отвечал недовольно Анатольич.

Оказалось, что поезд бичевоз состоит всего из двух вагонов: пассажирского и товарного, который, впрочем, тоже использовался как пассажирский. Разница между ними была в том, что в товарный вагон можно было поместиться вместе со своим мотоциклом. Или коровой. Или с двумя кубометрами кирпича. Или с ковшом от экскаватора, – мало ли, что у вас могло оказаться при себе. Люди мгновенно набились внутрь, как шпроты в консервную банку. И точно так же, как шпроты, все хотели занять лежачее положение.

Пассажирский вагон был плацкартного типа. Сашка каким-то чудом умудрился впихнуть нас в одну из «кают». Лена хотела было запрыгнуть на верхнюю полку, но он удержал ее за ногу и стащил вниз.

– Ты что?

– Ты там задохнешься. Ложитесь вниз.

Лена и Марина, без споров, заняли нижние полки, меня Сашка толкнул на пол. Мы сели и, стараясь не обращать внимания на то, что над нашими головами постоянно кто-то ходит, проносит огромные рюкзаки, передает вещи, вытащили из рюкзака спальники и тонкий пенопластовый коврик и расстелили их между полками. Верхние полки над девочками мигом были заняты. Потом туда же, наверх, на багажную полку начали закидывать рюкзаки, рискуя зашибить всех, находящихся внизу. Кто-то пребольно пнул меня в ухо сапогом и даже не заметил. Люди остервенели от усталости и напряжения и жестоко бранились, уже не обращая внимания на присутствие девушек.

Вдруг надо мной навис какой-то громадный детина с кудрявой бородой. Он оглядел нас, скорчившихся у него под ногами, и пророкотал веселым голосом, не предвещавшим ничего хорошего:

– Так, это кто тут у нас лежит? – потом он обернулся и крикнул вдоль коридора:

– Кирилл! Я тут буду!

Потом он снова перевел взгляд на нас, ухватился руками за верхние полки, так что они жалобно скрипнули, и начал пробираться в наш закуток, приговаривая в мой адрес:

– Парень голову убери, наступлю. Так, еще чуток, вот молодец, – от него несло водкой и потом.

– Эй, вы куда лезете? – окликнул его Сашка.

– Да я хотел девушек попросить мне место уступить, – невозмутимо ответствовал бородатый. – Девушки, вы ведь не толстые, правда? Давайте вы на одну полку ляжете… Или я могу на одну полку с кем-нибудь лечь, я тоже не толстый…

Бородач нагло пер вперед и явно намеревался усесться прямо на лежащую Ленку. Она неуверенно приподнялась на локте и посмотрела на Сашу вопросительно и испуганно. Тот сделал быстрое движение головой, мол: перебирайся! Лена встала и перебралась налево, к Марине.

– Вот так, вот и спасибо, – пророкотал черный бандит, даже не посмотрев на нее. Он снял с себя толстый пуховик какого-то невозможного грязно-голубого цвета, из которого во все стороны лезли перья, свернул его и положил себе под голову. Потом он отвернулся к стене и почти сразу же захрапел.

Когда поезд тронулся, верхний свет погас и вагон погрузился в полумрак, я, наконец, понял, почему Сашка не дал нам залезть наверх. В набитом разгоряченными людьми вагоне мгновенно стало нечем дышать. Лежали везде, где только возможно, все проходы были заполнены лежащими телами. Окна, разумеется, не открывались. Было жарко и влажно, как в бане, и наверху, должно быть, был самый ад. Я слышал, как люди стонут и вскрикивают во сне. Здесь, на полу, довольно сильно дуло. Я понимал, что рискую простыть, но это был хоть какой-то свежий воздух.

– Саш, – раздался из темноты тихий жалобный голос Марины.

– Что? – вполголоса ответил Сашка.

– Сколько нам ехать?

– Сколько надо. Спи.

– Саш, мы все равно не можем заснуть, – отвечала Марина, и я явственно слышал слезы в ее голосе. – Может, пока обсудим план работ на объекте?

Сашка приподнялся на локте. Лена и Маринка блестели глазами из глубокой тени. Сашка сморщился и проговорил без намека на веселье в голосе:

– Пожалуйста, спите, я вас умоляю. Нам ехать десять часов – это вечность, если не спать. А завтра будет тяжелый день. Спите.

Он лег, отвернулся и накрыл голову капюшоном.

*

Поезд, состоящий из локомотива и двух вагонов, громыхая и раскачиваясь, ползет по старой одноколейной дороге, по которой в войну подвозили к Транссибу лес из тайги. Это необычная железная дорога: она не только извивается, как змейка, она еще и переваливается с горки на горку. Под шпалами – болото. Здесь земля медленно уходит из-под ног, здесь нет автомобильных дорог, и эта официально не существующая железка – единственная связь с внешним миром. В поезде спят люди. Большинство из них – сильные выносливые мужчины. Они знают, что могут выдержать трехдневное скитание, набрать ягоды, как в ранешние времена воины собирали скальпы врагов, и вернуться с добычей домой к женам и детям (пятеро из них не вернутся, но они еще не знают об этом. Только послезавтра, когда они поймут, что не успевают выйти из болот до темноты, в голове одного из них – самого молодого – мелькнет: «Что же мы наделали, зачем все это?»). Еще там едут несколько «местных» – народец темный, страдающий алкоголизмом и, частенько, туберкулезом, полученным в колонии. Если они отправляются за ягодой – то в этом нет никакой романтики, они так кормятся: сдают ягоду в приемный пункт. На этом не разбогатеешь, но на водку и еду некоторое время хватает. Самые необычные люди в поезде – четверо молодых людей: двое юношей и, что еще удивительнее – две девушки. По их одежде очевидно, что они – люди непривычные к тайге и болотам. Они тоже спят и видят тревожные сны. Они не знают, что их ждет впереди, они напуганы и потеряны. А поезд тем временем пересекает границу самого клюквенного и самого морошкового, самого страшного и самого необжитого края в России. Васюганские болота – пять миллионов гектар зыбкой, холодной, никому не нужной земли, тянущейся до полярного круга, упирающейся краем в вечную мерзлоту, принимают к себе гостей из чуждого мира.