Читать книгу Поздняя осень в Тоскане - Юлия Евдокимова - Страница 2

Этим утром туман впервые за несколько дней опустился на долину.

Сверху, над туманом, над старым борго, ещё светила луна, рассвет будет не скоро. Чуть ниже все скрывала прохладная влажная пелена, так не похожая на теплые летние туманы.

Замок снова парил в невесомости, над расплывающимися золотистыми огнями нижнего города.

Туман скрыл все… где-то там, в этой густой пелене, таял всадник на сером коне под флорентийским балконом, ускользающими искрами ещё вспыхивал отблеск пламени в камине на стекле бокала в ладонях тосканского принца.

Там, в тумане, я ещё завтракала с двумя католическими священниками под удивленными взглядами посетителей утреннего кафе в маленьком городке, и горели свечи в пустом зале старого замка…

Там машина медленно ползла по мокрой аллее, скрытой высокими кронами деревьев, а динамики радио разрывались от пронзительных арий итальянской оперы.

Эти картины ускользали все дальше и таяли в тумане, и осенний дождь окончательно стирал даже неясные их следы на мокром окне…

Мы уезжаем, чтобы возвращаться.

Но даже зная, что ты вернешься, понимаешь, что многое так и останется в воспоминаниях, и никогда больше не повторится, даже если вернешься ещё раз, и ещё тысячу раз, с разбега окунувшись в дождливую тосканскую ночь ты не найдешь ни следа тех прекрасных картин, которые уплыли в бесконечность тумана.

– Уже пора рыдать?– спросила я в последний вечер у камина.

– Завтра, завтра,– ответили мне, – пока ещё рано.

– Завтра будет некогда!

– Ну, тогда потом, ночью, когда пойдешь спать.

– А это не интересно, зачем рыдать, когда никто не увидит!

Так вот и не получилось…

В этот раз я добралась до Италии быстрее, чем обычно – вышла из дома в обед, а поздним вечером уже была в Милане.

Там и пришлось ночевать после прилета – на скорый поезд до Флоренции уже не успевала.

И паспортный контроль, и шаттл в центр из аэропорта Мальпенса пронеслись с огромной скоростью, и уже меньше чем через час я спустилась перекусить в ресторан отеля.

За соседним столиком восседали два японца, похожих на российских хулиганов из провинции: в спортивных костюмах, с татуировками, они ржали через каждые три минуты разговора и почти не говорили по-английски.

Официант во фраке с бабочкой церемонно принес им бутылку Бароло, из самых дорогих, что были в меню.

Один из японцев отхлебнул из бокала, и вместо того, чтобы благосклонно кивнуть – «пойдет» или наоборот, попросить заменить бутылку, японец поднял глаза на официанта и сказал:

– Айс.

Официант продолжал непонимающе смотреть.

– Айс, – повторил гопник, – вот сюда, в бокал с вином – айс!

– В Бароло….. лед? – официант был близок к обмороку

– Ну! А че? Говорю же – айс! – примерно так по интонациям звучал ответ японца.

Официант удалился, а гопники опять заржали: – Хааааааа!! Он слово «айс» не понимает!!!

Итальянский официант не мог положить лед в бокал с Бароло.

Он бы скорее сделал себе харакири.

Но и выход из положения был найден. У столика японцев появилась ведро для шампанского, полное льда. Туда и водрузили бутылку.

Я тихо хихикала, официант пребывал в бледно-отрешенном состоянии.

В лифте, а была уже ночь и по миланскому времени, со мной оказались две девушки, увешанные пакетами известных марок: на плечах, на локтях, под мышками. Они что-то спросили по-русски, я что-то ответила, и тут девушки застыли. Логическая цепочка складывалась, по-видимому, следующая: русская-Милан-распродажи-лифт-пустые руки.

– А ты шо пустая? – вдруг, вот именно такими словами, спросила одна из них.

– Только приехала, – отвечаю

В глазах девушки явно читалось облегчение. Понятно, что делать в лифте с маньяком, но что делать с русской в Милане без сумок с распродаж – это было выше понимания.

Ранним утром отправилась на вокзал и через час сорок оказалась во Флоренции.

Была у меня мечта: высокий каблук, пальто, никаких фото камер – и вот я рассекаю по Флоренции с небрежно-отрешенным видом, сострадательно поглядывая на туристов. И деловая поездка – подходящий момент для «сбычи мечт».

Рассекла. Правда под зонтом, и туристов почти не было, и лило стеной, практически не переставая, от чего мокрые улицы с блестящими мостовыми казались особенно прекрасными, свет фонарей, окон и витрин создавал такую игру отблесков на мокрых камнях тротуаров и стен домов, что даже без рождественских декораций накрывало ощущение праздника.

Я получила огромное удовольствие от утренних походов, а вернее пробегов по обязательной флорентийской программе.

Совершенно другие впечатления, когда ты ходишь один по пустым залам, тебе радуются в старой библиотеке Сан Лоренцо, где проходит выставка книг Лоренцо Великолепного, разрешают сорвать лимон в саду палаццо Медичи Риккарди.

И даже не возражают против фото, что обычно строжайше запрещено, правда с обещанием вернуться вечером на чашку кофе со скучающим гидом по имени Марко, который совершенно бесплатно бегает с тобой по залам палаццо, а чего делать дождливым ноябрьским утром?

Я ходила по пустым залам Палаццо Медичи-Риккарди, замирала у фресок Беноццо Гоццоли в Капелле Магов.

На пьяцца Синьории только маленькие группки туристов под зонтами, ежась под ливнем, бегут за таким же промокшим гидом.

А ты входишь в по-прежнему рафинированное и элегантно-прекрасное кафе Rivoire, сбрасывая пальто именно так, как об этом пишут в дамских романах – не глядя, куда оно падает, не испытывая ни минуты сомнения, что его могут не подхватить.

И подхватывают, и цокаешь каблуками за столик, и просишь чаю:

– Да, синьор, у меня назначена встреча, – и благосклонно принимаешь пару риччарелли – маленьких ужасно вкусных миндальных пирожных «от заведения»

А потом важно гуляешь по палаццо Веккьо, углубляясь в его официальные помещения, на встречу с мэром Флоренции, еще не зная, что пройдет немного времени и он станет итальянским премьером, и расступаются полицейские, охраняющие вход, и тебе вдруг говорят:

– Дотронься до перил

– Зачем?

– Дотронься

Я дотрагиваюсь, с испугом отдергивая руку от холодной поверхности, и жду подвоха.

Но спутник смеется:

– До этих перил дотрагивался Лоренцо Великолепный.

А потом мы пьем кофе в клубе канотьери, в подвале под галереей Уффицы. И со знанием дела обсуждаем, что ещё пара дней таких ливней, и Арно выйдет из берегов, и никому мало не покажется, и спускаемся к самой воде.

Там уже нет зеленого лужка, где обычно стоят столики для членов клуба, там уже несется с огромной скоростью серо-желтая вода Арно.

А потом мы спускаемся еще ниже, и я трогаю старые деревянные лодки, которые уже давно не используют члены клуба, но которые с давних времен стоят здесь в подземном «гараже» как кусочек истории.

– Сюрприз!– говорят мне, и мы поднимаемся по узкой лестнице и неожиданно оказываемся в Уффицы и… в коридоре Вазариано, закрытом для публики.

А к Боттичелли я приду в другой раз, ранним утром, к открытию, чтобы к изумлению служителей вихрем пронестись по залам, почти не останавливаясь у прочих картин, чтобы наконец-то добежать до Боттичелли и замереть, прикидывая, сколько времени осталось до следующей деловой встречи…

Но это все будет потом, в последующие несколько дней моей флорентийской поездки.

На вечер была назначена встреча с подругой Анной, которая заранее предупредила, что приобрела туфли на высоком каблуке, и собирается их выгуливать, поэтому я тоже должна быть в форме.

Забыв о булыжных тротуарах, я её послушалась, натянула «выходные» сапоги на каблуке и поплелась в мастерскую Анны в Сан Фредьяно. А уже оттуда мы – типичная итальянка Анна, низенькая и плотная на моем фоне и я, высокая и худая на её, поддерживая друг друга, побрели по флорентийским мостовым с риском подвернуть ногу, пить кофе.

Семья Анны не первое столетие живет в Сан Фредьяно. И детей в семье.. десять! Анна по старшинству шестая. У большинства братьев и сестер тоже человек по пять детей. Только у Анны одна дочь.

Анна шьет обувь. Она насмешила меня заявлением:

– Собери всю обувь, которую надо ремонтировать, и вези, я все сделаю.

Оказалось, это не шутка, так теперь модно приезжать во Флоренцию из Северной Европы, достопримечательности посмотреть и заодно обувку заштопать.

Традиционных флорентийских мастеров – артиджани усиленно выселяет коммерция. Таких, как Анна, теперь раз – два и обчелся, даже в её мастерской большую часть занимают фирменные сумки на продажу.

Весь вечер проходила «координация связи», тосканские друзья и деловые контакты согласовывали планы, интересовались где, во сколько, почему и зачем, и вообще, приехала ли я.

На одно из сообщений «Сидим с подругой, пьем кофе на Сан Фредьяно пришел смайлик: «Я через две минуты буду, мы тут за углом».

Я познакомила автора сообщения с Анной, назвав лишь одну из фамилий обладателя штук пятнадцати титулов, из которых некоторые я так и не научилась выговаривать. Я порадовалась, что прилично оделась, а Анна, вечно жаловавшаяся на одиночество флорентийцев и закрытость флорентийского общества, порадовалась новому знакомству.

Мы даже отправились полным составом провожать меня до дома, для чего загрузились в темное авто, нагло протискивающееся в узкие пешеходные улочки, у подъезда моего отеля спутники помахали мне и, несмотря на протесты Анны, её тоже повезли домой.

Анна выпрямила спину и надменно оглядела улицу: её туфли получили заслуженное средство передвижения.

Как ни странно, первую свою ночь во Флоренции я спала как убитая, и даже проснулась без пятнадцати пять на следующее утро. Можно подумать, без пятнадцати восемь дома я могу встать без пинка! А тут – сна ни в одном глазу.

Какая-то птица пыталась шепотом присвистывать за окном, а может, мне это только казалось, ведь стояла глубокая осень, из-за ставней не пробивалось ни лучика утреннего света.

Я потопала к окну, чуть прикрытому на ночь, и распахнула закрытые на крючок ставни, старые, коричневые, истинно флорентийские.

За окном не было ничего. Даже фонарей. Даже очертаний соседних домов, до которых, казалось, рукой можно дотронуться. И нагло сверкающий мне в окно герб вечных соперников и врагов Медичи, семьи Пацци, на соседнем палаццо тоже пропал.

Подобное утро нередко в Чертальдо, не раз мы в полной мере ощутили его сырую прелесть в октябрьской Флоренции, и вот сейчас, в конце ноября, за окном снова стоял плотный ватный туман.

Я высунулась в окно и пригляделась: через несколько минут в тумане стал различаться город.

Здания на другой стороне неширокой улицы казались набросанными импрессионистом, фонарь метрах в двадцати расплывался бледным желтым пятном, не было ни неба, ни мостовой, и даже все звуки и без того тихого утра, когда никто ещё не проснулся и не торопится на работу, словно поглотил туман.

Вернулась под одеяло. Полежала ещё несколько минут, вдыхая холодный ноябрьский воздух, и услышала странный звук: откуда-то издалека, из тумана, доносился стук копыт.

Я смотрела на открытые старые ставни, на пелену за окном, ставшую чуть-чуть светлее, и больше, чем когда либо, чувствовала себя в той Флоренции эпохи Кватроченто, о которой так много читала последнее время.

Цокот копыт приближался, я завернулась в одеяло и снова подошла к окну, и выглянула через кованые решетки на улицу.

Почти сразу в белесой пелене обрисовался силуэт, и невысокий, крепкий конь цвета тумана появился у подъезда дома.

Цокот копыт по мостовой смолк, конь остановился, всадник спрыгнул на землю и поднял голову к моему окну.

– Мадонна, Флоренция к Вашим услугам, – он склонился в легком поклоне,– поторопитесь, скоро рассвет.

В первую секунду я решила, что я сплю. Во вторую заметалась по комнате: одеться, накраситься.. надо же волосы уложить.. ох… в третью, натянув брюки, свитер, пальто и ботинки без каблука уже бежала вниз по лестнице.

У тяжелой двери отеля я замерла на миг: вот сейчас я её открою, и выйду в холодное утро, и проснусь – и ничего не будет, только изумленный взгляд заспанного портье.

Я толкнула дверь, она медленно отворилась, и всадник сделал приглашающий жест рукой:

– Prego, Мадонна.

Конь цвета тумана не то всхрапнул, не то хрюкнул, во всяком случае, стало ясно, что впечатление я на него произвела самое неблагоприятное.

На мне аккуратно застегнули шлем, меня подняли, и усадили на коня, показали жестом: подвинься, всадник вскочил в седло и сказал: – Держись.

Я намертво вцепилась в плотный шерстяной пиджак, уткнулась шлемом в спину всадника и закрыла глаза.

Когда через несколько минут я их рискнула открыть, вокруг в тумане плыли пятна света от фонарей, темные силуэты домов, а когда мы поравнялись с палаццо Веккьо, я уже приготовилась сдаваться психиатру, потому что такого просто не бывает!

Но конь уже неспешно двигался дальше, в переулки и на набережную, и наконец, по безмолвному и пустому Понте Веккьо, с ещё закрытыми лавочками ювелиров.

А потом все выше и выше, и в тот момент, когда подъем показался совсем крутым, я порадовалась, что на мне шлем: когда я буду катиться вниз, в направлении Арно, мои бедные мозги, возможно, не останутся на булыжной флорентийской мостовой.

Подо мною, под седлом, все было живым, оно переваливалось, покачивалось, и руки мои свело так, как за рулем в первые дни, когда я училась водить, только теперь я намертво, до судороги, сжимала не руль, а полы, или карманы, или что там ещё попало в мои онемевшие пальцы, шерстяного пиджака всадника.

При этом меня переполняло чувство такого нереального, всеобъемлющего счастья, что я тихо поскуливала, надеясь, что всадник в шлеме, этого не слышит.

На Пьяццале Микеланджело не было ни души.. Конь остановился, всадник сказал что-то вроде «держись», спрыгнул с коня и тут же снял и меня.

В ощущении не слабее, чем после подъема на купол Дуомо, я побрела к краю площади походкой моряка, плававшего полгода среди бурного океана, я старалась шагнуть по шире, меня заносило куда-то в сторону, ноги и руки были ватными.

А туман начал пропадать, превратившись в почти прозрачную серую дымку, огромный купол Дуомо проявился из ваты и холодный свет осеннего утра поплыл над крышами Флоренции, выхватывая из тени то купола, то колокольни…

Под нами просыпалась Флоренция…

Я почувствовала на шее теплое дыхание, и мягкие губы коснулись моих волос и уха. Обернувшись, я встретила хитрый взгляд карих глаз и от избытка чувств чмокнула коня цвета тумана в жесткую теплую морду. Я где-то читала, что у лошадей толстая шкура, и они не чувствуют легких прикосновений, их надо похлопывать.

Но я, слегка опасаясь остаться без уха или без носа, прижалась к теплой серой шерсти и даже почесала коня за ухом. Тот, совсем как мой кот, недовольно хрюкнул и состроил недовольную гримасу: – Ну что за жеребячьи нежности!

Рассвет и с каждой минутой все полнее просыпавшаяся Флоренция были ни с чем не сравнимы.

Но ещё прекраснее было то, что предшествовало рассвету. В душе навсегда сохранится частичка этого утра: цокот копыт в тумане, силуэты палаццо, светлые пятна фонарей в предрассветной дымке, мелькающие пустые улицы Флоренции и всадник, склонившийся в старомодном поклоне на мостовой узкого переулка…

–Мадонна, Флоренция у Ваших ног!

Там, где совсем недавно в тумане проскакал всадник, на правом берегу Арно, в самом начале Понте Веккьо, когда-то стояла поврежденная старинная статуя. На самом деле, никто не знал, кого она изображала, возможно, это был какой-то варварский вождь. Но флорентийцы придумали, что это статуя Марса и что именно от этого бога произошли жители этих земель.

Давным-давно, в 1215 году молодой человек из знатной семьи, по имени – язык сломаешь!– Буондельмонте де Буондельмонти – был помолвлен с девушкой из семьи Амидеи.

Молодой человек был популярен в городе, и многие флорентийские семьи готовы были отдать ему в жены своих дочерей.

Однажды, когда он шел по городу, на балкон одного из домов вышла синьора Донати со своей дочерью, и крикнула:

– Кого ж ты выбрал себе в жены, глупый мальчишка! Я берегла для тебя свою дочь!.

Молодой человек поднял голову, и… влюбился в девушку с первого взгляда.

Он тут же расторгнул помолвку, с этого дня не существовало для него других девушек. Но оскорбленная семья Амидеи, чей дом находился рядом с Понте Веккьо, объединились со своими родственниками, среди которых была могущественная семья дельи Уберти. «Capo ha cosa fatta» –заявили они, если верить Данте, рассказавшему эту историю, в вольном переводе «Пора с этим кончать!»

Несколько человек устроились в засаде, и когда пасхальным утром Буондельмонте ехал по мосту на своем белом коне, на него напали как раз около статуи Марса и изрезали на куски.

Об этом событии в «Божественной Комедии» говорится:

«Но ущербный камень, мост блюдущий,

Кровавой жертвы от Фьоренцы ждал

Когда кончался мир её цветущий»

Эти слова и сегодня можно прочитать в северном конце Понте Веккьо.

Мир во Флоренции закончился, и в течение столетия шли междоусобные войны, в городе было неспокойно, и, собственно, это событие стало началом знаменитой войны Гвельфов и Гиббелинов.

Конечно, все не так просто. Эта война была противостоянием императорских и папских сторонников, но для флорентийцев важнее всего были внутренние дела, борьба за власть в городе.

Понте Веккьо тех времен очень отличался от того, что мы видим в наши дни. Мост, который мы знаем сейчас, восстановлен после того, как был полностью разрушен наводнением 1933 года.

В те давние времена Таддео Гадди поставил с обоих концов по башне, по сторонам моста устроил портики и террасы, а посередине оставил свободное пространство, чтобы горожане могли собираться, обсуждать новости, любоваться рекой.

Можно было забраться на одну из террас и оттуда наблюдать за праздниками на реке.

На мосту размещались десятки лавочек, лотки, торгующие фруктами, кожевенные и обувные мастерские, мясной ряд, и даже маленькая гостиница с изображением дракона на вывеске.

Согласно документам, в 1378 году все лавки были сданы в аренду Сальвестро Медичи– двоюродному дедушке великого герцога Козимо.

Понте Веккьо с его площадью, рынком, постоялым двором рыцарей Гроба Господня, где ночевали идущие в Рим паломники, был настоящим городом в миниатюре.

Но однажды пробудилась Арно…

Даже те, кто не бывал в Венеции, знают об аква альта – высокой воде, заливающей город. Но мало кто ассоциирует наводнения с Флоренцией.

На самом деле город много раз страдал от ужасающих наводнений, когда рушились мосты, и город превращался в груду обломков, а в 1966 году более 200 000 человек остались без крова.

Та Арно, которую мы видим сейчас, мутноватая серая неширокая река, превращалась в грозную силу, несущую с собой страшные бедствия.

Некоторые заметили странные мистические совпадения: самые сильные наводнения происходили в годы с повторяющимися последними цифрами– 1333, 1844, 1966.

В 1333 году четыре дня без остановки лили дожди, было впечатление, рассказывают хроники тех лет, что с неба извергались водопады.

Все колокола флорентийских церквей звонили безостановочно – Misericordia!– моля Бога о милосердии.

В Дуомо и в церкви Санта Кроче вода поднялась выше алтаря, в Палаццо Веккьо – до середины главной лестницы. Навсегда исчезла в мутном потоке та самая статуя Марса у Понте Веккьо.

А потом поток хлынул в долину, опустошая все на своем пути…

Это произошло много веков назад… И после наводнения 1844 года, когда улицы превратились в бурлящие потоки, люди плыли на плотах или брели по пояс в воде, казалось, что несчастья закончились.

С веками усовершенствовали систему контроля уровня воды, были построены специальные сооружения. В 1950 году было официально заявлено, что подобное больше не повторится…

Но в 1966 году на Флоренцию воды Арно обрушились снова.

По сравнению со средними веками людей погибло не много, но старики умирали, захлебнувшись водой во сне у себя дома, тысячи домов и магазинов были разрушены, не только вблизи от реки, но и в центре города разносило в клочья лавки и дома.

Погибло множество произведений искусства. Тогда в городе шли горячие споры, куда же в первую очередь должны пойти деньги – на помощь горожанам, или на спасение мировых шедевров.

Победили сторонники второго варианта, при всем сострадании к жителям города, нельзя было допустить утрату достояния всего человечества.

До сих пор в нескольких километрах от Арно можно видеть отметки, сделанные на стенах домов выше уровня глаз, настолько высоко поднялась вода ноябрьским утром 1966 года.

Все знают статую кабанчика с блестящим носом у рынка Меркато Веккьо.

Рыло его блестит, потому что для удачи вы должны потереть блестящий пятачок. Однажды даже Ганс Христиан Андерсен написал сказку о бедном мальчике, который забрался на спину кабанчику и тот умчал его в далекое путешествие.

Но есть и другая история, сказка, которую раньше рассказывали на ночь флорентийским детям:

Кабан с наступлением темноты превращался в красивого юношу, «такого же красивого, как Святой Себастьян».

Однажды в таком обличии он влюбился в девушку. Открыв свою тайну, юноша предупредил, что если она кому-нибудь об этом расскажет, то он никогда не сможет больше её увидеть и навсегда останется бронзовой статуей.

Какая девушка сможет удержаться? Она пообещала хранить тайну, но рассказала об этом своей матери, мать поклялась хранить секрет, но рассказала своей близкой подруге. И часа не прошло, как об этом узнала вся Флоренция.

С тех пор стоит бронзовый кабанчик у Меркато Веккьо, а люди потирают его блестящее рыльце.

А девушка… она превратилась в лягушку! Сказка говорит, что все лягушки когда – то были людьми, не умевшими держать язык за зубами!

Наверное, нет человека, не столкнувшегося с забастовками в Италии. В тот день, когда я закончила все дела и смогла вырваться в любимый тосканский городок Чертальдо, ожидалась очередная. Правда, только к вечеру, и всего на два дня, но никто не мог дать уверенного ответа, все ли нормально будет днем.

И вот, с сумкой через плечо и чемоданом, подпрыгивающим на флорентийских булыжниках, я отправилась на станцию, чтобы узнать, что поездов в Сиену нет, так как отменены все утренние из самой Сиены.

С чего я взяла, что поезд на Гроссетто идет через Сиену – не знаю, во всяком случае, заволновалась я, лишь поняв, что пейзаж за окнами после Эмполи почему-то не знаком, и вообще все подозрительно долго.

Выскочила на станции Понтедера – Сан Кашьяно, поля, ни малейшего признака жилья вокруг, лишь маленькая остановка с расписанием поездов.

Замерзнув до дрожи под пронизывающим ветром, загрузилась, наконец, в поезд на Флоренцию, чтобы в Эмполи пересесть на такси.

Пока ехали в такси, моросящий за окнами дождик превратился в ливень, все выглядело уныло и серо и даже знакомые места настроения не поднимали.

Ветер сбросил красные и фиолетовые листья с ветвей, обвивающих старые стены замка и бывших некогда, в теплое время, зеленым и лохматым плющом.

Сейчас на его месте лишь сиротливо болтались голые ветки с кое-где оставшимися мелкими осенними листочками..

Сиротливо мок во дворе фонтан, убраны под навес столики, и отель и ресторан в ноябре закрыты и посетителей не принимают.

Конец ноября вообще не лучшее время для посещения маленьких тосканских городов, они пустеют, лавочки, магазинчики и рестораны закрываются, и борги просто вымирают.

К Новому году все оживет, но даже чертальдовский фуникулер заканчивает свою работу в 19.30, ох, вспомню я ещё об этом, пробираясь в темноте по мокрым дорожкам среди темных деревьев на холм!

В холодном холле сидел хозяин замка, укутанный в свитер и шарф, и уже начинал нервничать, вообще-то, он ждал меня ещё на два часа раньше.

Кашляя и стряхивая с себя холодные капли, я с опаской косилась на промозглые виды за окном. Холод в холле также не вызывал энтузиазма.

– Не пугайся, – потащил хозяин замка мой чемодан вверх по лестнице,– я тебе комнату натопил.

Действительно, в моей любимой комнате, правда, уже давно потерявшей свой самый первый, деревенский шарм, о чем я всегда буду жалеть, было даже жарко.

– Вообще все закрыто, но я звонил, и нам откроют в энотеке, сказала моя «принимающая сторона».

И почти сразу же мы отправились на обед, где я, голодная как волк, слопала все припасы триппы алла фьорентина в заведении, предварив их спагетти в соусе из кабана и запив все это бутылкой на двоих чего-то солидного и дорогого, выбранного хозяевами заведения.

После этого уже и дождь раздражал не сильно, и вообще казалось, что погода налаживается.

В замке хозяин огласил длинный список позвонивших с вопросом, прибыла ли я уже с утра, на что я ответила, что ни для кого я ещё не прибыла, и вообще отправляюсь спать, после переезда и такого обеда больше я ни на что не способна.

Но не удалось.

Не успела я подняться по лестнице, как появилась компания чертальдовских друзей с целой канистрой «ольо нуово» – оливкового масла недавнего отжима в подарок и заявила, что мы немедленно должны ехать смотреть недавно отреставрированное некогда заброшенное борго Моммьяла и этрусскую Вольтерру.

Учитывая, что у меня было в запасе всего несколько дней, а тут, несмотря на погоду, автомобиль и водитель под рукой, я подумала – а почему бы и нет?– и радостно отправилась в поход.

Хозяин замка сделал большие глаза и шепотом поинтересовался, намерена ли я ужинать в прибывшей компании.

– Конечно, нет!– ответила я, так же шепотом, после чего получила распоряжение быть дома как штык в восемь вечера.

Если бы дело было летом, я бы долго и с восторгами описывала красоту восстановленного борго Моммьяла с его маленькими апартаментами, булыжной площадью с тысячелетним храмом, помнящим ещё Леонардо, двориками для барбекю. И все это в окружении нетронутой природы, лесов и полей, цветов и садов, а ещё косуль, лис, коршунов и диких зайцев.

Прекрасное место для желающих убежать от цивилизации! Но и не настоящее.

Искусственная деревня для желающих купить апартаменты среди тосканской природы, заново выстроенная, блестящая, полная благами цивилизации.

Здесь уже не будет потертого овала с образом Мадонны в изголовье кровати, не забежишь на чашку кофе к соседке, узнав заодно секреты ее соуса из куриной печени.

В деревне есть даже общий на весь комплекс бассейн с минеральной водой из термального источника, но холодным ноябрьским днем от одного вида бассейна под серым дождем, я начала громко чихать.

И мы поехали в Вольтерру.