Читать книгу Поздняя осень в Тоскане - Юлия Евдокимова - Страница 9

К стыду моему я ни разу не была на Авентине…

И мимо Уст Истины в еще закрытой церкви Санта Мария ин Космедин, мимо Храма Весты, перебегая дороги в неположенных местах за руку с пожилыми римлянками – ну не до перехода же идти, он вон как далеко! – мы поднимались все выше, все дальше от хаоса утреннего трафика.

– А-вен-тин, а-вен-тин, – звонят колокола и в апельсиновом саду горят оранжевым пламенем в первых лучах солнца яркие шарики, а базилики спрятались во двориках с садами и фонтанами..

И Санта Сабина, главная церковь Доминиканцев, и Сант Ансельмо.

Пуста на рассвете Сант Алессио, а вернее Сант Алессио и Сан Бонифаччо: базилика Святого Алексия и Святого Вонифатия.

Чуть слышно журчит фонтан, где два профиля святых застыли на барельефе над фигурой Пресвятой Девы.

Никого в пустом храме, лишь лучи утреннего солнца падают через высокие окна,

Прекрасна безлюдная в этот час капелла Сант Алессио, где покоятся мощи Алексия-человека Божьего. Вот здесь, в этом подвале, накрытом теперь кругом колодца, как гласит надпись, был его «дом».

А вот это неприметное здание на площади рыцарей, принадлежит мальтийскому ордену.

Именно здесь, в его закрытых воротах иностранного государства на территории Италии (а Мальтийский орден – старейший религиозный орден в мире, имеет статус организации – наблюдателя при ООН, выдает свои паспорта и иногда рассматривается как карликовое государство) находится «санто буко»– святое отверстие. Самая фотогеничная замочная скважина в мире. И я заглянула, отметилась.

А потом мы гуляли-бродили, и даже Колизей откуда-то вынырнул в переулке, пока не поднялись на крышу «Пишущей машинки»– Алтаря Отечества на пьяцца Венеция, чтобы еще раз, и не последний в этот приезд, посмотреть на Рим сверху.

Лифт, кстати, справа и вглубь, если стоять лицом к зданию.

На следующее утро мы снова отдались в руки Риму, хотя и шли с целью – подняться на Испанскую лестницу (о том, что она на ремонте, даже и не знали).

А Рим, как мог, уберегал от разочарования.

Торопиться надо, скоро солнце встанет высоко…

– Но ведь за этим углом пьяцца Навона, – нежно шепчет Рим в ушко, а кто рано встает – тому она пустая.. да еще небо над ней синее, с белыми облаками, и вокруг никого.

Это вечером тут не протолкнешься, а рано утром – хоть танцуй, ни души, это же нельзя упустить.

– А зачем тебе налево-то?– снова шепчет Рим, – а ты направо, да-да, вот за тот угол, ну молодец, детка, а теперь вот за этот и – ах, ты не догадалась сразу? Так это ж ты к пьяцца Ротонда шла, посмотреть, как играют лучи солнца в струях фонтана у Пантеона.

А что Испанская лестница на ремонте – так и ну ее, после пустой пьяяцца Навона и солнца в струях – это же не обидно совсем, да? Тем более, что панорамы Рима утреннего никуда не делись, их на ремонт не закрыли.

Вот примерно так мы с Римом и общались в этот приезд.

– Я ж так по тебе скучала, я ж тебя люблю, – шептала я Риму в ухо фонтанного чудища.

– Так и я ж тоже, – отвечал он, открывая не виданную ранее площадь на вроде привычном месте.

– А вот сюда загляни, смотри, что здесь есть, – и он заводил в двери неаполитанской кондитерской бабушки Виченцы, попробуй, найди ее сам в паутине переулков. А он отведет и покажет.

Вот и улочка в Гетто, где мы жили однажды, с пластинками на булыжной мостовой, а на пластинках даты. Даты рождения разные, а смерти все 1944 года.. из этих подъездов забирали их жителей..

Здесь по-прежнему деревенский дух, стоят лавочки по обеим сторонам улочки, и сидят на них старушки, и работают кошерные ресторанчики и кондитерские.. И лавочка букиниста на месте.. и наш подъезд, откуда так близко, пять минут всего, было до Капитолия, где мы когда-то встречали рассветы и прощались с Римом в полночь..

Интересно жива ли старая дама, курившая сигары, и слушающая джаз в компании не менее старого англичанина по вечерам?

Когда спускается ночь и зажигаются фонари, и рассаживаются по скамеечкам пожилые синьоры с виа Реджинелла, открывается Бартаруга на площади Черепах, где в неожиданных для старых зданий модерновых вспышках неоновых огней коротают свой вечер католические священники.

Здесь в Гетто весело обыгрываются названия: бар-багет-гетто превращается в ресторанчик Ба’гетто, а бар-черепахи (тартаруге) превращается в Бартаругу.

Ещё горят огни маленькой галереи на улице, но уже уползают в свои щели бомжи с Ларго Арджентина и выходят в город римские коты.

В прошлые приезды, когда еще не запрещалось кормить их прямо на площади, я кормила их антипасто, ну не кошачьим же кормом кормить римских котов!– и они сбегались, вальяжно выходили, тревожно выглядывали, потом деликатно брали из рук кусочки колбасы.

Однажды вышел из-за мраморной вазы одноглазый и трехлапый огромный кот, и сел неподалеку, внимательно поглядывая на меня:

– Пришла на нашу Арджентину? А где «пиццо» – подношение боссу? – читалось в его взгляде. И я подошла, и положила лично к его лапам большой кусок прошутто.

Так прошло несколько дней. И однажды пришло время расставаться. Медленно выезжало наше такси с Арджентины, а вокруг сновали римляне и туристы, и рассаживались на свои места бомжи, и спрятались до следующей луны римские коты.

Но неожиданно в этом беспорядочном движении образовалось пустое пространство.

В нем, на освещенной солнцем брусчатке, сидел большой темный кот и смотрел нам вслед.

Рим говорил «до свидания»…..

Но сейчас мы не пойдем на закате на Капитолий, мы пойдем на любимый Мост Сикста или будем пить спритц на виколо деи Либраи, маленькой площади, напоминающей сцену старинного театра. Или просто погуляем по Трастевере….

– Как вы думаете, синьор, – поинтересовалась я у официанта, а пол одиннадцатого утра, это не слишком рано для бокала белого вина?

– В Риме для бокала вина никогда не рано,– заулыбался официант,– посмотрел на часы,– уже даже поздно!– и игриво пожал печами: – но если для Вас, прекрасная синьора это рано…

За соседним столиком сидели две девицы шведской наружности и допивали абсент. Литровочка «Абсолюта» уже подходила к концу. Взгляд у девиц был отсутствующе просветленным. Трастевере!

Люблю Рим ранним утром. Спят туристы, лишь угадывается в утренней дымке силуэт Колизея, вокруг которого еще не сплетаются в кольца бесконечные толпы с гидами во главе, пуст Форум.

Садишься на скамейку, и смотришь, как понимается солнце над тем, что когда то было Древним Римом. Такая простая современная скамейка… с видом на вечность.

Еще спят набегавшиеся вчера туристы… Но не спят римские чайки.

«То как зверь она завоет, то заплачет как дитя» – это про римских чаек, сказала я после одного из приездов в Рим.

Они орут, как сцепившиеся коты, гортанно мурлычут, кричат о чем-то пронзительно или хохочут над тобой, прямо таки умирают со смеху.

Нам «повезло» однажды жить рядом с Парламентом, где в тот момент обосновалась целая колония этих летающих бегемотов. (Морские чайки, как мы заметили, раза в два уступают им в размере). Ощущение было – соседства со зверинцем.

Трубил слон, хохотали гиены, выли волки, но все эти звуки издавали милые римские птички, без которых – как минимум без галочки на горизонте – не обходится большинство римских фотографий. Попробуй, усни.

Но в этот раз я на них не обижалась. И не злилась. С римскими бройлерными курами я подружилась.

И они старательно позировали, то на колоннах Форума, то в лучах утреннего солнца на набережной, то на фоне панорамы Рима с Джаниколо.

– Стоять, Мурзик! – и собиравшаяся взлететь чайка принимает позу фотомодели, важно замирает, приподняв голову.

– Ну, сняла? Все, что ли?– нетерпеливо перебирает лапами.

– Сняла, лети, спасибо, – и она срывается с места.

Боевую подругу Гарибальди, бронзовую Аниту на променаде на холме Яникул, я вообще не видела без маленького архитектурного дополнения. На голове.

Когда-то рано утром мы забрались на купол собора Святого Петра и увидели просыпающийся Рим сверху.

В этот раз купол снимали во всех ракурсах, но в Сан Пьетро не зашли. Просто гуляли по набережным, а однажды снова догуляли до Джаниколо– Яникула, да еще на рассвете, и променад был пуст, только художник уже старательно рисовал открывающуюся панораму в своем альбоме.

На набережных в сплетение веток платанов – один вид прекраснее другого. Парочки ходят влюбленные, независимо от возраста. Рим, весна. Ну и что, что тебе к восьмидесяти?

Лейтмотивом нашей первой римской недели в этой поездке была, конечно, Католическая Пасха.

Она существовала где-то там, отдельно от нас, но ощущалась все сильнее. Заметно прибавлялось народу, чаще и дольше звонили колокола.

Шла Страстная неделя.

После обеда неожиданно в дверь позвонили, это был местный падре, молодой и взъерошенный. Обходил прихожан, клеил на двери подъездов листки с благословением местного прихода, приглашал на Крестный ход.

На Крестный ход мы, естественно, не собирались, в тот вечер я вообще решила лечь спать пораньше, но вдруг в открытое окно ворвалась музыка, издалека доносилось непонятное пение.

Звуки приближались, и я свесилась в окошко, чтобы увидеть процессию со свечами в руках. Священники, монахи и толпа прихожан шли крестным ходом на вечернюю мессу.

.

Воскресенье Пальмовое (для нас Вербное) в Риме оказалось оливковым. Оливковые ветви раздавали на площади у каждого храма, их просто дарили дети на улице прохожим.

И Рим опять удивил. Возвращаясь домой с очередной прогулки, мы увидели процессию во главе с кардиналом, причем процессию неожиданную, не традиционную.

Это старая литургия Пальмового Воскресенья, которую уже не служат сейчас: двери храма закрыты, процессия приближается, смолкают гимны и в тишине кардинал во главе процессии три раза стучит основанием креста в закрытую дверь церкви-

«Поднимите, врата, верхи ваши, и поднимитесь, двери вечные, и войдет Царь славы»

В старой литургии это было символическим образом тайны. Тайны Иисуса Христа, который основанием своего креста, силой своей любви, дарованной нам, постучал со стороны мира в дверь Бога; со стороны мира, которому не удавалось найти вход к Богу.

Иисус крестом распахнул дверь между Богом и людьми. Теперь она открыта, в этом смысл старого ритуала.

В этот вечер мы вышли прогуляться по любимым улочкам. Отражались в окнах и на мостовых фонари, спешили по своим делам римляне, пробегая по мосту Сикста, звенели бокалы и пахло кофе .

А над Кампо деи Фьори взошла полная луна. Самое время для городских легенд.