Читать книгу Дневник чародея-кулинара - Юлия Клыкова - Страница 2

Сегодня Бегичевская весь день не сводила с меня глаз. Первый раз я столкнулся с ней утром, у входа, когда она разговаривала с охранником. Увидев меня, она резко смолкла и посмотрела таким взглядом, как будто застукала на месте преступления. Я поздоровался и прошёл мимо.

Практики у нас в расписании не было, поэтому после первой пары мы с Трохой двинули в столовую. Два раза – по дороге туда и обратно – столкнулись с Матильдой. Она таращилась на меня широко открытыми немигающими глазами, из-за чего сильно смахивала на сову. От её жутковатого взгляда мне безумно хотелось чесаться, а ещё внутри возникала неприятная неловкость, поэтому я смущался и каждый раз автоматически произносил:

– Здравствуйте.

Когда мы пересеклись третий раз у кабинета английского, и я поздоровался снова, Троха сдавленно хрюкнул и беззвучно затрясся от смеха. Но внутри не выдержал и загоготал в голос. Мы сели за парту, и он прошептал, наклоняясь ближе:

– Ваши брачные игры – это что-то! В жизни такой ржаки не наблюдал!

– Какие ещё «игры»? – я чуть не поперхнулся. – Ты больной? Ей сороковник небось!

На сорок, Матильда, конечно, не выглядит. Это я от злости ляпнул. Троха готов пары напролёт говорить про девчонок и секс, а это иногда здорово раздражает. Чего о нём говорить? Им заниматься нужно. А если и говорить, то лишь с тем, с кем занимаешься.

– Это ты больной. Ей двадцать пять. Максимум. Она в прошлом году только институт закончила. Глаза разуй! Думаешь, чего Натаха к тебе вчера полезла обжиматься? Чтобы её подразнить! Все видят, один ты как Буратино!

Я, разумеется, не поверил. Не в то, что Бегичевской максимум двадцать пять, а в то, что она в меня влюбилась. Да, сейчас в интернете часто мелькают новости, где рассказывают о преподавательницах, которые крутят романы со своими учениками. Но те выглядят совсем по-другому – они более улыбчивые, кокетливые. И одеты, даже если и строго, то всё равно… с намёком. А Матильда наша выглядит как женщина-воин – джинсы широченные и свитер закрытый, тоже оверсайз. От этого и кажется иногда толстой, хотя судя по шее, наоборот, очень накачанная. Посмотришь, и создаётся впечатление, что она рыцарь, по самую макушку закованный в броню.

Последней парой сегодня у нас была «Физиология питания», как раз с Бегичевской. Всё занятие она злобно зыркала в мою сторону, а когда зазвенел звонок, произнесла:

– Все могут идти. А тебя, Хлебников, я попрошу остаться.

Народ стал расходиться. Девчонки, посмеиваясь, двинулись к выходу. Троха с серьёзным лицом похлопал меня по плечу, вроде как ободряюще, но по глазам было видно: стебётся. Когда класс опустел, и дверь закрылась, Матильда заговорила.

– Надеюсь, ты понимаешь, Хлебников, что, когда будут готовы анализы, я не стану тебя покрывать? Если в крови обнаружат что-то запрещённое?

– Понимаю. – мне вспомнилось её вчерашнее лицо с отпечатавшимся на щеке канцелярским «ёжиком», и я впервые посмотрел Бегичевской в глаза совершенно спокойно, без смущения. – Вам и не придётся.

– Да ну? – она недоверчиво прищурилась. – Не хочешь же ты сказать, что мы заснули, потому что… устали? У тебя был доступ к еде. У тебя, и у меня. Я точно ни при чём. Значит, это ты.

– Вообще-то, доступ к еде был у всех, – я поднялся из-за парты, вальяжной походкой вышел в начало аудитории и оседлал первый стол в ряду. – Чтобы что-то подсыпать, не нужно добавлять это в готовую еду, Матильда Феликсовна. Можно смешать порошок с картошкой, капустой… Томатной пастой, наконец.

Она подвисла. Похоже, такая простая мысль, не приходила ей в голову. Я почувствовал удовлетворение и, повинуясь безотчётному импульсу, брякнул:

– Да вы не переживайте, Матильда Феликсовна. Никто ничего не найдёт. Не было никаких колёс.

Зря я это сказал. Она тут же вцепилась в мои слова, как овчарка:

– Не было, говоришь, колёс? А что было?

Я чуть не плюнул от досады на самого себя: вот же болван! Лицо заполыхало, и Бегичевская, сообразив, что я что-то скрываю, подалась в мою сторону всем телом. Нужно было как-то выкручиваться. Враль я паршивый. Единственное, что меня спасает в таких ситуациях – это умение говорить правду так, что она звучит, как издёвка. Поэтому я заулыбался самой кретинской своей улыбочкой и хихикнул:

– Колдовство, что же ещё? – увидел, как у Матильды расширяются глаза, запоздало вспомнил, в каком городе мы живём, мысленно чертыхнулся и принялся торопливо исправлять ситуацию. – Надоело, что вы ко мне постоянно цепляетесь, вот и подумал: Авада кадавра – засни, Бегичевская! Вы и заснули. И вместе с вами почему-то вся группа.

– Цепляюсь? – как я и рассчитывал, из всего моего флуда Бегичевская услышала лишь это. – Я? К тебе? Хлебников, ты ничего не попутал?

– Не. Троха даже считает, вы в меня влюбились. – меня несло, как первача на самокате. Я запоздало сообразил, что зря упомянул Троху, и попытался переформулировать. – Да вы не переживайте, Матильда Феликсовна. Вся группа так считает. Задолбали уже, честное слово.

– Вс-ся? Груп-па? – она вся покрылась малиновым румянцем и стала слегка заикаться. – Влюбилась? Я?

– Ага, – терять мне уже было нечего, и я лыбился, как полный идиот. – Вот долбанутые, да?

– Д-да…

Вид у неё был очумевший: от волнения зрачки расширились на всю радужку, и глаза из голубых стали чёрными. Выглядело это жутковато. Испугавшись, что она психанёт и случится что-нибудь такое, что будет иметь неприятные последствия для нас обоих, я пробормотал, что мне надо домой, и ретировался. На всякий случай спиной вперёд.

Когда я со всей силы толкнул дверь, Троха отскочил в сторону, потирая ушибленное ухо и тараща изумлённые глаза. Встретившись со мной взглядом, он ошалело произнёс, мотая головой:

– Ну ты-ы… Ы-ы-ы…

– Подслушиваешь?

– Ещё чего! – мой вопрос привёл его в чувство, и он заговорил связно. – Охраняю!

И махнул рукой себе за спину, указывая на толпящихся в отдалении девчонок. Увидев меня, те стали расходиться с разочарованными лицами. Мы подождали, пока они разбредутся, и тоже двинулись по домам.

– Странно, что ты справился с такой оравой, – сказал я, просто чтобы не молчать.

– Пригрозил, что, если подойдут, буду стонать под дверью и орать всякий кринж, – Троха довольно осклабился. – Пообещал после всё рассказать. Теперь и не знаю, что делать. Вот это ты дал! Не ожидал от тебя такого! Ты понимаешь, что она теперь нам всем житья не даст? Валить будет на экзаменах только так!

– Ничего она не сделает. – я вспомнил малиновые щёки Матильды, расширенные зрачки и отрицательно помотал головой. Не знаю, откуда у меня появилась уверенность, что всё будет нормалью. Но я почему-то не сомневался: ей сейчас самой ужасно стыдно, и она будет делать всё, чтобы забыть про эту дурацкую историю. Так я и сказал Трохе.

– Нормально всё будет. Просто не рассказывай никому, что слышал. Если над ней никто не будет издеваться, то она всё это на тормозах спустит.

– Да ну? А ты откуда знаешь?

– Знаю.

– А может, снова заколдуешь? – друг заржал.

– Может, и заколдую. Тебя. Колдую: Авада кадавра, если не растреплешь девчонкам о том, что слышал, всё будет нормально.

– Ладно, ладно!

Вот странно: Троха вроде и друг мне, а что-то совсем не хочется делиться с ним открытием насчёт своего кулинарного таланта. Потому что признаться – равносильно поделиться с ним частью своих удивительных способностей.

От одной мысли об этом я чувствовал ревность. У меня ведь никогда не было ничего своего. Чего-нибудь, что принадлежало бы только мне, и этим не нужно было с кем-то отдавать. Пока я не стал сам зарабатывать себе деньги, одежду мама покупала в секонде. Насчёт хорошего смартфона и речи не шло. Когда же появились личные финансы, стала напоминать, что нужно делать подарки младшим, иначе они обидятся.

Поэтому сейчас, представив, что снова выполняю чьи-то просьбы и делюсь своим даром, я весь скрючился от жадности: моё, моё, моё!

Пока поднимался по лестнице и открывал дверь, в квартире было тихо. Но стоило наклониться, чтобы расстегнуть молнию на ботинках, в комнате зашуршало, по полу зашлёпали тапочки, и в коридор вышла Олька. Вид у неё был деловитый и довольный. Остановившись напротив, она упёрла руки в боки и молча наблюдала, как я убираю вещи в шкаф. Дождавшись, пока я повернусь к ней, выпалила:

– А у нас сегодня столовая сломалась! Вот!

– И что?

– И мы целый день были голодные!

– Бедняжка, – фальшиво посочувствовал я, краем глаза заметив, как Димка из комнаты осторожно подслушивает, чем закончатся дипломатические потуги сестры. – Ну а я-то здесь при чём?

– А если ты нас не накормишь, то я маме пожалуюсь, и она снова плакать будет!

По-хорошему за такое Ольге стоило бы врезать полотенцем по заднице. Мелкая прекрасно знала, что я не боюсь ни маминых нотаций, ни упрёков. А вот когда она плачет, чувствую себя настоящим уродом. Но я сдержался. Сегодня как раз собирался их накормить. Поэтому сказал:

– Нравится, когда мама плачет, вредная ты мартышка?

– Бе-бе-бе, бе-бе-бе! – Олька принялась скакать вокруг меня, как бешеная, дёргая себя за уши и высовывая язык. – Это тебе нравится, тебе-тебе-тебе! Ты ведь нас кормить не хочешь!

Похоже, мысль о том, что она умышленно причиняет маме боль, была ей всё-таки неприятна. Где-то очень глубоко. В другой ситуации, я бы, наверное, настоял на своём и задушнил что-нибудь на старшебратинском языке. Но сейчас это не входило в мои планы.

– Брысь в комнату, – приказал я. – Я сегодня добрый, приготовлю. Но если будете мешаться, пеняйте на себя.

На кухне, как всегда, царил бардак. Утренняя посуда была вповалку свалена в раковину, на столе крошки, оставленная початая буханка уже слегка почерствела. На полу липкие пятна от сладкого чая и хлебный сор. Вот же засранцы!

Убирать я не стал. Вытащил из шкафа небольшую кастрюльку, из холодильника молоко, взял манку и чернослив.

Казалось бы, что может быть проще манной каши? Но сегодня я её готовил как никогда старательно: положил на дно «сторожок», чтобы молоко не пригорело, тщательно промыл и нарезал сухофрукты… Даже добавил чуточку соли и ванилин, для лучшего вкуса, чего раньше никогда не делал.

Пока готовил, представлял, как Олька и Димка моют за собой посуду, убирают на кухне и в квартире. Самостоятельно, без споров и нытья делают уроки… Эти воображаемые картинки так мне понравились, что я даже стал тихонько напевать. Сам не заметил, как сложил дурацкий стишок:

Пора вам, дети, помогать,

Уроки делать, не лениться!

Тогда и мама будет рада,

И будет дома веселиться!

И помнить надо вам всегда:

Что я ваш брат, а не слуга!

Мы вместе – дружная семья,

Давайте же ценить друг друга!

Примерно через двадцать минут каша была готова. Я позвал мелких, наложил им поесть и поставил тарелки прямо на грязный стол. Олька скривила мордашку, демонстративно провела пальцем по скатерти, собирая крошки, как будто это не она намусорила, и заныла:

– Фу-у, каша! Мы же её не любим!

Не обращая внимания на сестру, Димка схватил ложку и принялся за еду. Видя такую подставу, мелкая попыталась его остановить, саданув локтем под рёбра. Ничего не вышло. Тот лишь немного замедлился и спросил с набитым ртом:

– Ну чего?

– А что я ещё мог приготовить так быстро? – ласковым голосом поинтересовался я у Ольки, притворявшись, что не заметил её провала с братом. – Ешь! Специально чернослива добавил, чтобы сделать вкуснее.

Она смотрела на меня с подозрением. Её можно понять: обычно я так не притворяюсь, но в то же время моё теперешнее поведение выглядит насквозь фальшивым. Несмотря на это, после недолгих сомнений Ольга всё-таки подчинилась. Пока мелкие ели, я читал книгу в телефоне и краем глаза поглядывал на них. Как только Димка закончил и вышел из-за стола, сказал:

– А теперь нужно убраться за собой. И ты, Оля тоже не убегай.

И они повиновались. Как миленькие. Да, ныли и пытались тянуть резину, но повиновались. Чуть больше чем за час выдраили кухню, помыли пол и пропылесосили зал. Потом мы все вместе сели за уроки. Я принёс в нашу с Димкой комнату Ольгин стол и сел учить английский. Если кто-то из мелких начинал просить помощи, я, не отрываясь от учебника, командовал:

– Перечитай ещё раз параграф. Поищи похожие примеры в интернете. Ты же не дурак какой-нибудь, правильно?

Когда в девять часов вечера с работы пришла мама, уроки были выучены, и я даже успел соорудить ужин, загадав для всех здорового ночного сна и бодрости утром. Мне ещё предстоит выяснить – можно ли приготовить еду, которая будет действовать на всех по-разному? Наверное, вряд ли. Но нужно всё-таки проверить.

Услышав звук открывающейся двери, Олька выбежала в коридор и принялся гарцевать вокруг мамы, речитативом делясь новостями:

– Я тут всё уроки сделала! Сама! Убралась на кухне! Вот, да! Пол помыла, пылесосом прошла! И посуду тоже убрала! Сама! Да, сама всё сделала, без проблем. Димка только чуть-чуть помог! А Юрка-то вообще отдыхал. Командовал только, командовал, да!

– Убралась? Сама? – мама встревожилась, остановила мельтешащую Ольгу и положила руку ей на лоб, как будто у неё в ладони вшит датчик температуры. Нахмурилась. Не удовлетворившись измерением, наклонилась и прижалась ко лбу ещё и губами.

– Ты в порядке, дочка?

На этот вопрос Ольга отреагировала очень странно: резко дёрнулась, как на ней кто-то нажал кнопку, перестала плясать и обернулась на меня. В глазах у неё был шок.