Читать книгу Дневник чародея-кулинара - Юлия Клыкова - Страница 7

Конечно же, я принял предложение Бегичевской. Дней пять никак не мог решиться на разговор с мамой. Всё ходил, придумывал в голове каверзные фразочки, но когда подходил и начинал беседу, она отвечала совсем иначе, и я тут же сливался.

Стоит представить, как она расстроится, сразу же пропадает желание говорить. И что тогда делать, если все мои «утешительные» речевые шаблоны оказываются никуда не годными?

Видя мои метания, Матильда даже предложила помощь. Я отказался. Не хватало ещё, чтобы преподаватель решал мои проблемы. Такое даже представить стыдно. Объяснил, что очень хочу в «Вольные дубы», просто мне нужно время, чтобы решиться на разговор.

Но из-за того, что Бегичевская пару раз задерживала меня после занятия, чтобы спросить, как обстоят дела, одногруппницы окончательно решили, что у нас роман. Мы разговариваем, а они торчат под дверью или заглядывают в кабинет. Застукать надеются? Ненормальные.

И ладно бы девчонки! Троха не лучше. Выхожу в коридор, а он или подслушивает, или от девчонок отмахивается, которые к дверям рвутся. Увидят меня, и врассыпную. Поэтому вчера, когда Матильда снова попросила задержаться, я цапнул его за руку, чтобы он не успел смыться, и говорю:

– А ты здесь подождёшь. Мы недолго будем говорить.

Троха вытаращился недоверчиво, но сел. Вид у него был такой чумной, что Бегичевская даже улыбнулась. Я тоже не сдержался. Со стороны мы, наверное, и правда выглядели как заговорщики. Тут она спрашивает:

– Ну что, Юра. Поговорил ты с матерью? Директор собирается сегодня отправить рекомендательное письмо Таисии Будяевой. Дольше тянуть нельзя. Что скажешь? Ты готов?

Я начал что-то мычать, оправдываться, клясться, что сегодня обязательно соберусь с духом и поговорю. Матильда выслушала меня и говорит:

– Юра. Соберись. Ты ведь мужчина, в конце-то концов. Работа в ресторане даст тебе шанс получить высшее образование. Проявишь себя, получишь рекомендации, будет легче учиться. Ну? Что скажешь? Могу я поручиться за тебя? Говорить директору, чтобы отправлял рекомендацию? Иначе он вместо тебя Каширину впишет!

Я вздохнул и посмотрел на Троху. Тот таращился на нас горящими от любопытства глазами. Видно было, что ни фига не понимает о чём речь, но очень заинтересован.

– Да, Матильда Феликсовна. Можете. Сегодня поговорю.

– Точно?

– Да. Точно. Обещаю.

В этот момент дверь резко распахнулась, как будто её рванули на себя со всей дури, и в кабинет ворвался запыхавшийся директор.

– Матильда Феликсовна! Что вы…

Посмотрел на Бегичевскую, потом на меня с Трохой. И запнулся. Нахмурился. Покраснел. Пригладил волосы, хотя они у него редкие, тонкие и прилизанные, и потому никогда не бывают взъерошенными. Наконец, повернулся к Матильде и спросил:

– Вы почему учеников задерживаете?

– Они уже уходят, Константин Александрович. – Бегичевская махнула рукой в мою сторону и добавила, мило улыбаясь. – Это тот самый мальчик, о котором я вам говорила. Если его способности вовремя направить в нужное русло – станет шеф-поваром.

– Так уж и станет? – Алёхин окинул меня долгим и почему-то подозрительным взглядом и снова уставился на Матильду. – Ручаетесь?

Я даже удивился – чего это он на меня взъелся. Вообще-то, директор у нас вполне адекватный. Внешне он привлекательный – высокий, спортивный, лицо правильное. Только суетится много. Девчонки млеют от его красоты, но посмеиваются над поведением. Поэтому за глаза прозвали Котиком. Если говорят о нём, обязательно добавляют: мой.

«Мой Котик велел передать родителям, что ждёт их завтра у себя… Наверное, руки просить будет…»

И ржут, как лошади.

– Ну как я могу за него ручаться? – Бегичевская всплеснула руками. – Я и за коллег-то не поручусь, только за себя. А уж за ученика! Вот вы, Константин Александрович, поручитесь разве за подростка? Откуда мне знать, что у него в голове творится? Но таланта у него не отнять, это да.

Эти слова почему-то заставили директора покраснеть ещё сильнее. Он дёрнул шеей, покосился в мою сторону и спросил, по-прежнему обращаясь к Матильде:

– Талант, говорите? И как он, согласился? Давать на него рекомендацию? Меня Будяева уже в бок пихает. Грозится, что в центр занятости заявку спустит.

Мне показалось странным – говорить при мне обо мне, но ко мне не обращаться. После слов Бегичевской, что ручается она только за себя, я мысленно попрощался с работой в ресторане и очень удивился, что директор, наоборот, успокоился.

– Юра, ты как? Давать на тебя рекомендацию?

– Да, Матильда Феликсовна.

Наконец, мы вышли из кабинета. Вопреки моему ожиданию, девчонок под дверью не оказалось. Лишь в конце коридора мелькнули и скрылись за поворотом Горинская с Лучковой. Увидев их спины, Троха негромко пробурчал:

– Вот коза…дурная! Сто пудов, это она Котика навела!

Я вопросительно вскинул брови. Видя моё удивление, друг цыкнул и закатил глаза, сделавшись похожим на чудика из расхожего мема.

– И ты тоже! Честное слово, прямо бесишь! Мальчик-колокольчик ни разу ни динь-динь!

От этого попадания я покраснел. Можно подумать, у меня время есть на это «динь-динь»! Ужасно захотелось нагрубить или даже врезать Трохе под рёбра, но чуть позади нас неторопливо вышагивал директор. Поэтому, чтобы овладеть руками, я засунул пальцы в ремённые петли на брюках и прошипел сквозь зубы:

– Ты можешь нормально сказать, в чём дело?

Троха глянул на меня с такой ласковой снисходительностью, с какой яжемамки обычно смотрят на своих пятилетних чад, схватил за плечо и потащил к окну.

– Ты лицо своё в зеркале видел, а? – прошипел он, склоняясь к моему уху. – Чё ты тупишь, а?

– А что такое? – я повернулся к окну и попытался рассмотреть отражение. – Я испачкался?

– Уй! – Троха с размаху накрыл лицо ладонью. – Ну ты и болван!

Он, наконец, меня достал. Я начал раздражаться.

– Слушай, ты нормально сказать не можешь? У девчонок намёкам научился? Не хочешь говорить – отвали.

– Нормально! Будет тебе нормально! – из-за того, что по коридору ходило много людей, Троха снизил тон до максимума. Поэтому, наверное, стал гримасничать ещё сильнее. – Они все тебя хотят, понял? Все наши! Смотрят на твою глянцевую физию и пускают слюни! Поэтому и роняют при тебе всё на свете, поэтому и спотыкаются, поэтому и просит помочь с домашкой! А ты тупишь, как не знаю кто! «Да я же сам троечник, чем я помогу?» Тебе практически прямым текстом секс предлагают, а ты отказываешься!

«Глянцевой физией»? «Секс предлагают?»

Я подвис. Троха возмущённо пучил глаза, а я смотрел на него и вспоминал. Вообще-то, он прав: поначалу в моём присутствии у девчонок постоянно случалась всякая ерунда. То ручку кто-нибудь на пол уронит и прямо передо мной изгибается в провокационной позе. То споткнутся рядом, а я едва успеваю подстраховать от падения. Я, конечно, подозревал что-то подобное… Но не был уверен на все сто. Откуда мне знать, может, у них с координацией плохо? Тем более, такое случалось только в первые дни. Сейчас всё стихло.

– А знаешь, как они тебя называют? – выдержав паузу, недовольно поинтересовался Троха. – Юриэль!

Я смутился. Это чересчур. Ну да, внешность у меня приятная. В зеркало смотрюсь не без удовольствия. Но всё-таки не верится, что из-за обычной смазливой рожи девчонки могут устроить такую глупую возню.

– А ты не брешешь?

– Ты в зеркало-то себя видел, а? – повторил друг вопрос. – Нет – пойди посмотри.

– Да видел, видел! Нормальное лицо. Ну, симпатичное. И что с того?

– «Симпатичное»! Точно, архангел Юриэль! Скажи ещё, что, когда Горинской задницу оттирал от побелки, не догадался, что она подкатывает?

– Ну, тогда догадался. И что?

– Так чего же тупишь так? Она с ума по тебе сходит! Вон, директора в класс подослала. Думает, Бегичевская к тебе клеится. Помнишь, Мирошникова об тебя тёрлась, чтобы Матильду подразнить? А после у неё фонарь появился? Галька постаралась! Думаешь, почему девчонки перестали возле тебя крутиться? Поговори уже с ней, осчастливь бедняжку!

– Не хочу. Она мне не нравится.

– Не нравится? Ты… не импотент случайно?

Последние слова Троха произнёс, отодвинувшись на пару шагов. То ли испугался, что я ему всеку, то ли побоялся заразиться. Я прислушался к своим ощущениям. Вспомнил бурную реакцию на Мирошникову. На Горинскую. Вспомнил, как я… Ну, неважно. Короче, нормально у меня всё. Так и сказал:

– Нормально всё. Просто она мне как человек не нравится.

– К-как…ч-человек?

Он почему-то стал заикаться. Потом прикрыл лицо ладонями и затрясся всем телом. Непонятно – то ли смеялся, то ли рыдал. Когда убрал руки, глаза у него были мокрые.

– Как человек? Ты… нормальный? Она не должна тебе нравится как человек! Она – тёлка! Ну, женщина. Девушка.

– По-моему, это ты придурок. – меня задолбал наш дурацкий разговор. – В смысле, женщина не должна нравиться как человек? И как тогда ты предлагаешь с ней общаться? «Галь, я считаю тебя тупой истеричкой, но у меня на тебя стояк. Пойдём, уединимся, а потом ты свалишь в закат, чтобы не раздражать меня. До следующего раза». Так, что ли?

– Гонишь? Зачем говорить правду? Можно же соврать! Просто скажи ей то, что она хочет услышать! Что она красивая, например! Ей и этого хватит.

– Ну уж нет. Я себе не враг. Она же потом мозги мне сожрёт. Когда совсем осточертеет, и я захочу это прекратить. Да и кринжово это – нести всякую чушь только для того, чтобы потрахаться. Меня ломает.

– Ломает.

Троха смотрел на меня, как учёный пёс на хозяина: склоняя голову то к одному, то к другому плечу. Я запоздало сообразил, что он может на меня обидеться. Ведь судя по его словам, сам он врёт девчонкам напропалую. Что, если он решит, что я таким образом поставил себя выше его?

Слава богу, ничего подобного ему в голову не пришло. Помолчав, он сочувственно вздохнул:

– Горинская никого к тебе не подпустит.

– А мне из наших девчонок никто и не нравится. С ними не поговоришь, как с нормальными людьми. Только хихикают и флиртуют.

– Да ну тебя! – Троха отлип от подоконника и заторопился на английский. Я двинулся следом. – Совсем оборзел! Горинская не нравится, девчонки не нравятся… Бегичевская не нравится!

– Бегичевская нравится. – не удержался от подколки я.

Троха споткнулся на ровном месте и глянул на меня с перекошенным от изумления лицом.

– Н-нравится?

– Чисто как человек, – уточнил я, с трудом сохраняя каменную мину. – Хочешь, после занятий я тебе расскажу, как мы случайно пересеклись на родительском собрании? Она прикольная.

***

Через пять минут я уже пожалел о данном обещании. Уж очень Троха шебутной – ему всё всегда нужно, он со всеми дружит и просто обожает травить байки. Не хотелось бы, чтобы своей глупой болтовнёй он случайно испортил Бегичевской репутацию. Но идти на попятный в такой ситуации было ещё хуже – тогда он точно решит, что меня есть какая-то грязная тайна и разубедить его будет нереально.

Поэтому я всё-таки рассказал и про родительское собрание, и про выходку Бегичевской, и про наш с ней последующий разговор. Неожиданно откровенность принесла мне ощутимую пользу. Троха внимательно выслушал и спросил, усиленно морща лоб:

– Не понял, а что тебе мешает поговорить с матерью?

– Не люблю, когда она расстраивается. Тем более, из-за меня.

– А может, она это специально? Может, она младших любит больше? Не думал об этом?

Я вздохнул. Разумеется, мне не раз лезли в голову всякие мысли. Порой казалось: мама расстраивается не из-за того, что переживает, что у мелких не будет детства. Как она говорит. А потому, что ей удобно не заморачиваться. Ольга – та ещё засранка. Она может и суп посолить, как маринад. А потом рыдать, как крокодил, в ответ на упрёки. Было такое уже. Не думаю, что мама больше любит младших. Просто ей проще, чтобы оставалось всё как есть. Вот и всё. Так что расстраивается она совершенно искренне.

Я объяснил это Трохе. Он почесал затылок, смерил меня снисходительным взглядом и сказал:

– Ну, точно. Юриэль! Теперь я тоже буду так тебя называть.

– А в зубы?

– Ладно, ладно. Выдохни. Запоминай инструкцию. Сделаешь всё, как дядя Трофим научил – всё у тебя получится. Тебе нужна работа в ресторане?

– Ну?

– Тогда фиксируй на подкорку. Накрути себя как следует. Вспомни все детские обиды. Чтобы к тому моменту, как она придёт домой, ты был возбуждённым. Суть в чём: ты должен заразить её своими эмоциями. Будешь сомневаться – ничего не получится. Это ясно? Вот. Когда она придёт – встреть. Всем видом показывай, что случилось что-то важное. Очень. Говори громко и быстро, не давай вставить ни слова. Обязательно что-нибудь очень пафосное. «Мне выпал такой шанс», «я об этом только мечтал», «это же такой шанс получить вышку!». Ну и так далее. Помни, она не должна вставить ни слова, пока ты всё не расскажешь! И главное, эмоций побольше. Побольше! Поверь опытному человеку, это нужно. Многие считают, что если кто-то не показывает бурных эмоций, значит, он их и не испытывает. Вот и покажи ей их! А потом – стой до конца на своём. Если она выслушает, а потом вдруг заведёт свою обычную волынку, ты вздохни тяжело, посмотри в глаза и скажи: «То есть, мне нельзя работать в ресторане? А ведь это такой шанс! Может, второго и не будет…» Это её обязательно заденет её за живое. Если она тебя любит.

Так я и поступил. Но накручивать себя не пришлось: от одной мысли об этом разговоре у меня всё колыхалось внутри от возбуждения. На всякий случай перед маминым возращением я запер в комнате мелких, чтобы не мешали разговору, дождался, пока она придёт с работы, и бросился снимать с неё пальто. Услышав наши голоса, Олька принялась барабанить в дверь, как ненормальная:

– Выпустите нас! Выпустите! Вы-пус-ти-те!

Но я схватил маму за руку, увёл на кухню и заперся, чтобы не слышать шума, устроенного буйной сестрицей.

Разговор получился непростым. Когда я договорил, мама, конечно же, принялась объяснять, что ситуация у нас сложная: Ольга очень избалована и не хочет помогать по дому, а Димка во всём слушает сестру. Потом напомнила, что она только два месяца как стала начальником охраны и не может сейчас волынить на работе. Придётся распрощаться с такой хорошей должностью.

Я выслушал, не сводя с мамы пристального взгляда. Думаю, если бы отвёл глаза, моя решимость сразу бы испарилась. Когда она договорила, сказал:

– Да, придётся заморочиться. Ну а когда было просто? Ничего, справимся. Давно пора честно распределить обязанности. Один за всех впахивает – это же ерунда полная! И потом, тебе не кажется, это малость неправильно, что я должен отказываться от заработка и профессионального опыта? Из-за какой-то избалованной девчонки?

Мама вздохнула и отвела взгляд. Потом снова посмотрела на меня, взъерошила волосы и улыбнулась:

– Совсем уже взрослый! А я и не заметила, как ты вырос.

В этот момент я вдруг осознал, что первый раз разговаривал с ней так откровенно. До сих пор только мысленно ворчал и психовал. Намекал иногда. Бурчал, что это неправильно и так нельзя. А нормально ни разу и не говорили.

– Когда же ты учиться будешь? Если в ресторан устроишься? – между тем расспрашивала мама. – Он же в центре находится. Возле колледжа. А к нам автобусы вечером совсем не ходят. Туда-сюда не находишься.

– Нормально всё. – я постарался скрыть облегчение. – Я уже всё продумал. Утром иду в колледж. С практики меня отпустят, поэтому иногда буду уходить даже в половину третьего. После пар – в библиотеку. Сделаю уроки, и на работу. С кормёжкой проблем не будет. Бегичевская сказала, в ресторане кормят. По домам – вахта отвозит. В час уже буду дома. Мелких запишем на продлёнку. Будешь идти домой – заберёшь.

Так мы и порешили. Потом, правда, ещё некоторое время обсуждали, что будем готовить дома. До этого кухней занимался я. Утром обычно жарил яичницу, оладьи или разогревал замороженные блинчики с начинкой. После возвращения из колледжа варил мелким «волшебную» кашу. Иногда суп или жаркое. Но не каждый день. Теперь же кухня переходила к маме. Неожиданно она призналась:

– Слушай, как же я, оказывается, расслабилась! Ты прости меня, сынок, что всё это на тебя взвалила! Не молчи больше. Хорошо? Сразу говори, если что-то не так.

Это было очень, очень приятно услышать.