Читать книгу Дневник чародея-кулинара - Юлия Клыкова - Страница 4

Три с лишним недели я ставил эксперименты. Исследовал свои возможности. Хотел понять, какими свойствами обладают те или иные блюда. Потому что очень быстро убедился: можно сколько угодно воображать желаемые картины и читать «заклинания», но, если продукты не обладают определёнными свойствами, эффект будет слабым.

Например, блюда, в которых содержится очень много медленных углеводов, особенно крупы, макароны и бобовые, здорово усыпляют бдительность, поэтому на них можно наложить почти любой приказ. Но они, кроме того, и сильно расслабляют. Вызывают лень. Обязательно нужно следить за выполнением задачи, иначе всё зря. Разве что прикажешь заснуть – сработает на сто процентов.

Мясо даёт много энергии, поэтому на него имеет смысл накладывать активные «заклинания». Но есть нюансы. Уборка по дому, например, вполне себе активное занятие. Но когда я приготовил мясное рагу и наложил на него установку помогать мне по дому, мелкие вроде и послышались, но… Постоянно отвлекались, устраивали беготню и бой подушками и приходилось напоминать про уборку. Правда, после повторного приказа, они всегда послушно возвращались к работе. Без препирательств и нытья, что уже кажется почти невероятным.

Даже одни и те ингредиенты, приготовленные разными способами, оказывают неодинаковое влияние. В общем, с наскока не разберёшься.

Из-за этих моих опытов приходилось вставать по утрам рано, готовить всем завтрак, а по возвращении из колледжа заниматься ужином. Раньше я всегда готовил еды сразу много: огромную кастрюлю супа, чан плова или каши с мясом. Чтобы надолго хватало. Теперь это не в моих интересах. Готовить нужно как можно чаще. Не всё так просто с моими способностями.

В этом я убедился уже на следующее утро, когда приготовил омлет и пожелал всем, себе в том числе, бодрости, внимательности и хорошей концентрации. Вечером Димка принёс из школы сразу две тройки, а Ольге написали в дневник замечание по поведению.

Мой день в этом плане прошёл обычно. Матильда, конечно, косилась, но не цеплялась и как будто вообще решила оставить в покое. Куда больше надоедал Троха: каждый раз, когда Бегичевская проходила мимо или бросала взгляд в мою сторону, он громко вздыхал и толкал меня в бок.

– Эх ты! – сказал на перемене. – Тюлень! Как она на тебя смотрит! Неужели ты так это оставишь?

Я его послал. Даже если он и прав насчёт неё, нужно быть совсем дурным, чтобы связываться с преподавателем. Да и что я ей скажу? Ладно бы она мне хотя бы нравилась, а так… Я же не поручик Ржевский.

В тот день, вернувшись домой, я приготовил борщ. Мне нужно было, чтобы мелкие вели себя послушно, без всяких там капризов занимались домашкой, не убегали гулять, пока не закончили, хорошо учились. И желательно, не очень-то меня доставали.

Но вышла какая-то ерунда. Давно они не вели себя так паршиво, как эти два дня, которые ели тот борщ. Да я и сам почему-то давненько не чувствовал себя таким взвинченным. Так я и не понял, почему это получилось: то ли блюдо оказалось неподходящим, то ли сила моего желания, то ли что-то ещё.

На выходные я приготовил суп, рагу и сделал пирог. Учёл предыдущую неудачу, не стал просить многого и пожелал, чтобы мелкие без споров садились делать домашнюю работу. И снова ничего не получилось.

Это жутко нервировало. Я даже засомневался. Решил, что нафантазировал себе волшебный кулинарный талант, а на занятиях мы уснули, потому что кто-то действительно подсыпал в еду колёс.

Но потом пришли абсолютно чистые результаты анализов.

Тогда я стал вспоминать ситуации, когда после моей еды люди вели себя необычно. И мне пришла идея, что все эти моменты похожи тем, что я искренне и очень сильно хотел получить эти вещи: чтобы Бегичевская оставила меня в покое, а мелкие вели себя прилично. То есть эти мои желания были не просто сиюминутной блажью, а действительно очень сильными душевными порывами.

Даже торт, который два года назад выпросила Олька… Разумом мне, конечно, было глубоко наплевать, будет ли кто-нибудь ей объясняться в любви или нет. Но когда я вспоминал эти её смешные жеманные ужимки, мне становилось смешно и радостно, и очень хотелось эти чувства продлить. Поэтому всё время, пока я пёк торт, прокручивал подобные картинки и улыбался. Мне нравилось об этом думать.

Похожие чувства я испытывал и когда насылал сон на Бегичевскую, и когда первый раз «усмирял» мелких. А потом это всё превратилось в рутину. В монотонное «надо». Надо, потому что это круто. Может быть, в этом всё дело?

Когда мне пришла в голову эта мысль, я понял, что быстро стать «чародеем» не получится. И в то же время почувствовал азарт, как будто мне предложили пройти сложнейший квест. Всё равно сделаю, во что бы то ни стало!

И начал экспериментировать. Перед готовкой обязательно расслаблялся и думал о чём-нибудь приятном, чтобы как следует настроиться. Тогда наконец-то стало получаться.

Правда, я заметил также, что несмотря на мой настрой, некоторые блюда никак не хотят приобретать нужные свойства. А если приобретают, но совсем слабые.

Взять, например, тот же борщ: его я готовил чаще всего. Специально, чтобы понять, как работает вся эта кулинарная магия.

Так вот. Борщ может усыпить, подлечить, сделать послушным, вернуть силы. А вот на умственные способности почти не влияет. Скорее, даже наоборот: слегка отупляет. Правда, ненадолго.

В итоге я пришёл к тому, что нужно сначала изучить свойства отдельных продуктов. И уже потом исследовать, как они работают вместе.

Вот так выглядят мои записи в дневнике за прошедшую неделю:

Капуста – богата клетчаткой, витаминами C и K. Улучшает пищеварение и способствует детоксикации организма. Салат из свежей капусты с минимумом других ингредиентов, очень круто влияет на концентрацию и память.

Картофель – богат крахмалом. Также он содержит витамины А, С, комплекс витаминов B, калий, магний и много чего ещё. Хорошо насыщает, расслабляет, делает послушнее. Варёный картофель – сильное успокоительное, к тому же он поднимает настроение. А вот жареный утомляет, делает ленивым.

…Олька, похоже, меня подозревает. Сама не знает в чём, но ведёт она себя забавно. Приходит, когда я готовлю, и наблюдает. Станет в дверях, подбоченится и смотрит, как я хожу по кухне, чищу овощи или мою мясо. Отслеживает каждый шаг.

А всё потому, что днём малые ходят у меня по струнке. Из квартиры ни ногой, посуду моют, убирают, сами учат уроки. Но когда с работы возвращается мама, с ними происходят странные метаморфозы. Только она дотронется до кого-нибудь, и все мои усилия катятся коту под хвост. Если я кулинарный волшебник, то она, выходит, антиволшебник.

Почему так выходит – тоже надо разбираться. Порой даже мелькает мысль, что стоит поговорить с мамой. Рассказать про свой дар. Но потом смотрю, как она сюсюкает с мелкими, и понимаю, что сделаю только хуже. Лишу себя такой возможности воспитать их. Мама не поймёт. Не поддержит.

Понятное дело, «беспричинные» трансформации собственного поведения внушают Ольке опасения. Вот она и ходит за мной.

Сначала мне даже казалось, она, как и Бегичевская, считает, что я что-то подкладываю в еду. Но сегодня мелкая вдруг спросила кагэбэшным тоном:

– А чего это ты вдруг такой добренький стал? Сам же говорил, что мы тоже должны учиться готовить!

Сказала и смотрит с вызовом. Типа такой каверзный вопрос задала, что мне никак не отвертеться.

– Ну, ты же теперь тоже не такая противная мартышка, как раньше, – ответил я самым серьёзным голосом, на который способен. – Раньше устраивала бардак и не убирала за собой. Уроки не делала. Всё маму с работы ждала, не давала ей отдыхать. А теперь сама свои дела делаешь. Учиться лучше стала. Вчера пятёрку получила. Вот я и подумал: почему бы и мне не вести себя нормально? Раз даже Олька может?

Мелкая тут же надулась и ушла, громко топая и так сильно хлопнув дверью, что со стены отвалился кусок штукатурки. Чтобы я знал, как она обижена, и проникся. Я проникся и фыркнул. Раньше бы обязательно гомерически захохотал вслед, но в этот раз сдержался: решил не усложнять себе задачу по воспитанию в сестрице послушания.

Вот так, с небольшими нюансами, и прошли последние три недели. Когда я понял, что быстро разобраться со своими способностями у меня не получится, решил в обед кормить малых чем-нибудь близким по химическому составу к молочной манной каше. Манка – это что? Крупа из пшеницы. Из пшеницы ещё делают полбу, булгур, кускус… Макароны, опять же.

И я стал варить или кашу на молоке, или делать к ней подливку типа «бешамель». Макароны просто заправлял сыром. Вроде бы и разнообразие, но не настолько принципиальное, чтобы моё «заклинание» не сработало.

Жизнь постепенно налаживается. Приходится, правда, крутиться как электровеник: рано вставать, готовить, бежать в колледж, по возращению обязательно медитировать, чтобы быть в хорошем настроении, потом снова готовить и делать домашнюю работу, если она есть.

Дома у нас сейчас всегда порядок. Мама уходит утром самая первая, к восьми утра. Учёба у нас с девяти. Поэтому весь день Олька и Димка ведут себя, как ягнята. Только вечером происходит «откат»: они как будто вспоминают, что не хотят быть послушными, и начинают беситься. Но из-за того, что последнее время они ежедневно наводят порядок в квартире и сами делают уроки, у них появилась к этому привычка и сопротивления всё меньше и меньше.

А сегодня мама позвонила мне с работы и попросила сходить вместо неё на родительское собрание, потому что она задерживается и освободится позднее обычного. Идти не хотелось. Но пришлось.

До сих пор вспоминаю школу с содроганием. Не потому, что у нас были плохие учителя или кто-то меня гнобил, нет. Просто в детстве я всегда был один, хотя вокруг постоянно крутилась прорва народа. Ужасно хотелось присоединиться, погулять со всеми, но из-за домашних дел я часто не держал обещания и меня перестали приглашать на сходки. Неохота такое вспоминать.

Поэтому, когда я зашёл в здание, моё настроение резко ушло в минус. Пока поднимался на третий этаж, постоянно останавливался – то на стенгазету посмотреть, то шнурок завязать. Поймал себя, что специально тяну резину, одёрнул и ускорился.

Когда зашёл в класс, он уже был полный. Виктория Павловна, географичка, увидела меня и говорит:

– О, Юра! Ты пришёл. Ну, тогда все в сборе. Можно начинать. Проходи, садись.

Я повернулся к классу, прикидывая, где бы сесть. Глаза разбегались: вокруг одни незнакомые лица, в основном женщины по тридцать-сорок лет. За первой партой в среднем ряду сидел совсем уже пожилой мужик: морщинистый, угреватый, с золотым зубом впереди. Встретился со мной взглядом, похлопал по пустующему рядом сиденью и улыбнулся.

Я притворился, что не заметил приглашения. Стою, оглядываюсь. Остальные места заняты. Все сидят по двое, за одним столом даже трое умудрились поместиться. С дядькой никто почему-то никто захотел сесть. Я уже собрался устроиться с рядом с ним, как вдруг меня окликнули:

– Хлебников! Иди сюда!

Повернулся, вижу – с «камчатки» мне рукой машет… Бегичевская. Такая вся… обычная. Домашняя, что ли. В толстовке с пантерой, с накрашенными губами, а на руках митенки, как будто она только из спортзала. И не скажешь, что преподаватель. Я даже не сразу её узнал. Двинулся на зов, через пару шагов сообразил кто это, запнулся. Но возвращаться к золотозубому было глупо, и я пошёл всё-таки к Матильде.

Некоторое время мы с ней сидели молча, не принимая участия в обсуждениях. Сначала географичка говорила про двоечников и хулиганов, потом хвалила отличившихся, а на закуску оставила запланированную на каникулы экскурсию.

Я скучал. Благодаря моей стряпне Ольга и Димка стали вести себя приличнее, но отличниками стать не успели. Если бы не поездка в Москву, можно было бы и не приходить на это собрание. Поэтому я тупо ждал, пока перейдут к главному, и с трудом сдерживал зевоту.

Было шумно. Когда Виктория Павловна стал делать замечания родителям проштрафившихся учеников, некоторые начали возмущаться и спорить, объясняя причины поведения своих детей; другие скандалили, а третьи смотрели на первых и вторых и хихикали. На меня весь этот цирк наводил тоску, я чувствовал, как временами сознание «уплывает», и радовался, что не сел за первую парту.

В итоге всё-таки не справился с зевотой и раззявил пасть во всю ширь. Бегичевская пихнула меня локтем и прошипела в ухо:

– Хлебников! Ты совсем-то уж не борзей, а? Рот хотя бы прикрой!

– Ну-у скучно же, – провыл я сквозь сведённые челюсти, пытаясь не зевнуть ещё раз. – Сил нет терпеть…

– У тебя здесь кто? – она внезапно сменила тему. – За кого пришёл?

– В смысле, кто? – я не сразу понял, о чём меня спрашивают. Потом встрепенулся. – Дети, конечно.

– Чьи?

– В смысле, чьи? Свои!

– Прямо-таки свои? Это во сколько же ты…оженился?

Тут до меня, наконец, дошло, на что она намекает, и я пробурчал:

– Конечно, свои! С каких это пор, брат и сестра – не свои?

– Туше, – со странной улыбочкой сказала Бегичевская.

Мы помолчали. После её вопроса мне стало интересно, из-за кого пришла на собрание она. Спрашивать об этом было, наверное, не очень правильно – всё-таки преподаватель. Но наша болтовня подействовала на меня расслабляюще, и я перестал воспринимать её просто как училку. Что-то изменилось. Поэтому через пару минут я всё-таки не удержался и спросил:

– А у вас здесь кто?

– Сестра, – тут же ответила Бегичевская, как будто ожидала этот вопрос. Перехватила мой взгляд и ехидно добавила: – Да-да, я ещё слишком молода для одиннадцатилетнего ребёнка.

– А я разве говорил, что вы старая? – лицу стало жарко. – Ничего такого я не говорил.

– Да? – она фыркнула. – Зато я себя и своих одноклассников в этом возрасте помню! Всерьёз думали, что в двадцать лет молодость уже прошла. Двадцать стукнуло, считай, пару лет до пенсии осталось. Малолетние дебилы.

Говорит это, а сама в глаза мне смотрит и посмеивается. А я, по правде сказать, так и считал до сих пор. Но под её ехидным понимающим взглядом стало почему-то так стыдно, что думал, под стол провалюсь. Спасибо Виктории Павловне, выручила меня:

– Так! Что там за лясы на камчатке? Молодёжь! Вам с нами неинтересно, я смотрю? Бегичевская!

– Да, Вик Пална! – Матильда резко вскочила и вытянулась в струнку. Руки по швам, подбородок задрала, глаза от усердия выпучила, губы по-утиному выпятила. Не думал, что она способна на такие кривляния.

– Мы здесь, вообще-то, по делу собрались! – принялась её отчитывать Виктория Павловна. – В кино шушукаться будете, а тут все говорят вслух!

– Да-да, – заулыбался с первой парты золотозубый мужик. – Больше двух – говорят вслух!

– Какое кино, – дурашливо заныла Бегичевская, – Вы что, Вик Пална! Меня за него посадят! Это же мой ученик!

– Юра совершеннолетний, – подмигнула ей Виктория Павловна. – Не посадят. Уволить могут. В любом случае, мозги ему полоскать будешь на занятиях. Здесь это моя прерогатива.

Я сидел красный, как мухомор. Судя по ощущениям, на мне можно было пожарить яичницу. Родительницы, наблюдая за перепалкой, откровенно ржали. Но Бегичевскую это не смутило. Наоборот, она почему-то выглядела ужасно довольной: уголки губ у неё подрагивали, как будто она едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Почему бы это, интересно?

Наконец, нас оставили в покое и занялись обсуждением поездки, из-за которой я сюда и пришёл. Скоро осенние каникулы, и родители решили свозить детей на выходные в Москву: посетить музей космонавтики, подняться на смотровую площадку Москва-сити, даже устроить какую-то пешую математическую прогулку. Я слушал и завидовал. В мои десять-одиннадцать лет у нашей семьи не было возможности платить за такие поездки. А Ольке с Димкой – пожалуйста!

В разговор я не встревал, только записывал на листок важные моменты и держал включённым диктофон, как попросила мама. Когда все обсудили, организаторша этой движухи пообещала подбить смету, огласить сумму в родительском чате и скинуть реквизиты для оплаты. Стали расходиться.

Мы с Бегичевской сидели в конце класса, поэтому нам пришлось подождать, пока все выйдут, чтобы не толкаться в узких проходах. Наконец, тоже попрощались с Викторией Павловной и направились к выходу. По коридору шли рядом, плечом к плечу, как товарищи или старые добрые знакомые. Из-за этого я чувствовал себя ужасно стеснённо, и когда мы остановились на пороге школы, торопливо попрощался:

– До свиданья, Матильда Феликсовна. До завтра.

– Погоди, – она внезапно остановила меня. – Ты где живёшь? Далеко? Садись, довезу тебя.

И пикнула брелком сигнализации.

Конечно же, я попытался отвертеться от приглашения. Сказал, что живу недалеко, хотя это было неправдой – автобусы уже не ходили, а пешком мне пришлось бы топать домой минут сорок. Но она перечеркнула все мои отговорки словами:

– Боишься ты меня, что ли? Я, может, и влюблена в тебя, Юра. Но я всё-таки твой преподаватель и не планирую, чтобы меня увольняли из колледжа. Не бойся, приставать не буду. Садись уже!

Сказала и засмеялась. Странно как-то. Не издевательски, нет. Не знаю, как описать. Вроде бы и приятным голосом, но меня от её смеха почему-то пробрал озноб до самых костей. После такой подколки мне ничего не оставалось, кроме как сесть в авто и послушно отвечать на её вопросы, пока она вела машину.

Да, брат и сестра. Двойняшки. Отца нет, и воспитываем мы их вдвоём с мамой. В профессиональный колледж я поступил потому, что больше никуда не потянул со своими-то оценками. О чём мечтаю? Чтобы мелкие поскорее выросли. Ещё – жить отдельно. Но сейчас уйти на квартиру не могу. Совесть не позволяет.

Сам не понимаю, чего это я так разоткровенничался. После этого её смеха… Томного, вот! Я сидел какой-то пришибленный, и мне даже в голову не пришло сказать, что моя личная жизнь её не касается. Так, мы доехали до моего дома. Заглушив мотор, Бегичевская вдруг предложила:

– А хочешь, я тебя в «Вольные дубы» на подработку порекомендую? Сможешь приходить домой попозже. Будешь там работать – буду практику автоматом засчитывать. Можешь и не приходить на практические занятия. А матери толкнёшь какой-нибудь мотивационный спич, чтобы она прониклась. И поняла, что если будет щемить… Ну, взваливать на тебя все домашние дела, то испортит тебе жизнь.

Она сказала это таким тоном, что мне стало понятно: хотя я и не жаловался, а коротко отвечал на вопросы, Матильда своей сверхъестественной женской чуйкой просекла, как обстоят дела дома.

Мне это не понравилось: во-первых, терпеть не могу, когда меня жалеют, во-вторых, не люблю всяких советчиков. Но мне, конечно же, сразу захотелось принять предложение. Потому что «Вольные дубы» – это самый лучший местный ресторан. Принадлежит он Таисии Будяевой. Ещё она управляет филиалом «Российского паранормального общества», а в «Вольных дубах» частенько собирается её команда охотников за нечистью.

Чёрт, да у меня прямо голова кругом пошла, когда я представил, сколько интересного будет происходить в моей жизни, если я соглашусь! Плюс, работа в ресторане – это крутая возможность прокачаться в кулинарной магии. С одной стороны – богатый выбор блюд, с другой – ассортимент практически не меняется. Если что-то не получилось сразу, можно попробовать ещё раз, на тех же продуктах. Красота!

У меня даже задница зачесалась от желания подорваться и прямо сейчас рвануть в ресторан. Отказаться от такого предложения я не мог, поэтому ответил вопросом, стараясь говорить как можно равнодушнее:

– А что это вы такая добрая? Что я вам буду за это должен?

– Добрая? Наверно потому, что мама меня такой родила. – Бегичевская усмехнулась, но при слове «мама», мышца на щеке у неё дёрнулась, как у паралитика. – А должен ты мне будешь…

Она смерила меня задумчивым взглядом, выдержала длиннющую паузу и закончила:

– Оценки хорошие. По всем предметам. Диплом красный. Как, справишься?

– Не нравится мне всё это, – честно признался я. – Не люблю быть кому-то обязанным.

– О боже, – она вздохнула. – Да что ты о себе возомнил? Думаешь, в самом деле я к тебе неровно дышу? Ду-урак! Колледж каждый год кого-нибудь рекомендует в «Вольные дубы». Никакого блата в этом нет. Просто обычно с третьего курса. Но что я могу поделать, если в этом году – ты лучший? Поэтому, кстати, и наблюдала за тобой. Странно показалось – память ни к чёрту, оценки – сплошные трояки, а на практике – талантище. Схватываешь на лету. Видимо, переборщила со своим вниманием, если студенты начали про меня такой лютый бред сочинять. Всё? Расслабился? Не будешь меня больше бояться? Ну как, согласен?