Читать книгу Дневник чародея-кулинара - Юлия Клыкова - Страница 9

Вчера первый день работал в «Вольных дубах». Официально меня приняли ещё двадцать первого, но первую смену поставили на понедельник.

Смены у меня сокращённые – с шести вечера до двенадцати часов ночи. После колледжа я заскочил в библиотеку, посидел в читальном зале, написал домашку и отправился в ресторан.

Ещё когда делал документы, меня предупредили, что работники заходят через чёрный ход. Но я почему-то вдруг застеснялся. Представил, как вваливаюсь в производственное помещение, где меня никто не знает, и двинул к центральному.

Посетителей было немного. В зале, за столиками, сидело несколько человек, но стулья у барной стойки пустовали. За прилавком стояла молодая барменша и повар. Я поздоровался, назвался и спросил – сообщили ли им про меня. Девушка кивнула, улыбнулась и хотела ответить, но повар вдруг заявил, насмешливо разглядывая меня:

– Ну, этот явно надолго на кухне не задержится!

Прозвучало это ужасно неприятно. Не только потому, что он даже не поприветствовал меня в ответ, но ещё и потому, что мы с ним знакомы. Зовут его Колян Чухонин, он живёт со мной в одном доме и тоже учится в колледже. Только на четвёртом курсе.

Мне не очень-то хотелось лезть в бутылку в первый же день работы, но он сказал это так по-хамски, что не замечать издёвки было просто неправильно. Но я всё-таки сдержался и ответил достаточно вежливо:

– И что это значит? Это такой «привет» по-вольнодубски?

– Узнаешь! – Колян взгоготнул и приглашающе махнул мне рукой. – Двигай за мной!

Выйдя из-за стойки, он устремился на кухню. Я пошёл следом.

Допытываться, что значат его слова, я не стал. А он, похоже, ждал. Во всяком случае, пока мы управлялись на кухне, то и дело многозначительно поглядывал на меня. Сижу я, допустим, картошку чищу, задумаюсь, опущу глаза… Поднимаю и вижу: он на меня в упор смотрит. И улыбается.

Обычно если кто-то подглядывает таким образом, то когда его ловят, сразу же отводит глаза. Но не Колян. Он явно провоцировал меня на что-то. Не знаю на что. То ли чтобы я его вопросами засыпал. То ли чтобы разозлился. Но я просто смотрел безо всяких эмоций. Хотя внутри и бесился. Ненавижу таких снисходительных кривляк.

В итоге он не выдержал первым и заговорил:

– А ты как здесь оказался? А, малой? Будяева, вообще-то, опытных берёт, с третьего курса. Со второго редко, почти никогда. А ты, к тому же, сразу на второй поступил. Первач, по сути.

Так и сказал: первач. Меня аж перекорёжило от такого обращения. Но ответил я довольно-таки спокойным тоном, хотя по сути и не вежливо.

– Первач у моей бабушке в кладовке стоит. На дубовой щепе настаивается. А я, всё-таки, не первокурсник. В исключительных случаях нас тоже берут. Если талантливый, какой смысл до третьего курса ждать?

Про бабушку я, конечно, придумал. Для красного словца. Понятия не имею, гонит она самогон или нет. После того как нас бросил отец, между ней и матерью развернулась настоящая война. Дарья Тимофеевна чуть что вопит, что «Ксенька сжила её Витеньку со свету», а мама обвиняет её в том, что та воспитала плохого сына. Который мало того, что сбежал, так ещё и последние деньги у семьи забрал.

Так и живём. Другой же бабушки у меня нет. Она умерла очень давно, и я никогда её не видел.

Чухонин от моих слов набычился и уставился, как баран новые ворота. Разве что землю копытом не роет. Напугать, наверное, решил. Но на меня это не действует. Наоборот, почему-то смешно стало, и я заулыбался. Он разозлился и рявкнул:

– Дерзишь, мелочь?

При этом он то ли со злости, то ли из-за дефекта дикции так произнёс букву «з», что она прозвучала очень похоже на «ж». Я не удержался и передразнил с самым невинным лицом, на которое только способен:

– Держу? Что держу? Я просто точность люблю. Вот и поправил.

– Душнила, то есть?

– Ага. – я широко заулыбался. – Душнила. За нами, душнилами, будущее. Мы самые ответственные и порядочные.

После этого он заткнулся и больше уже не пытался со мной разговаривать. И это было хорошо.

В этот день я был на побегушках: чистил овощи, убирал, мыл посуду. Выполнял работу чернорабочего, но никак не помощника повара. В какой-то момент даже стал опасаться, что зря сюда устроился, и меня никто близко к еде не подпустит. Все на меня косились и вели себя так, как будто я больше недели в ресторане не продержусь. Даже шеф-повар Елена Валентиновна, увидев меня, как-то очень странно вздохнула и… перестала замечать. Не обращалась с поручениями, даже если я был рядом, а Чухонин находился в другом конце кухни.

Всё это здорово выводило из себя. Особенно ещё и потому, что никто ничего не объяснял. Приходилось сдерживаться. Что сие означает, я понял только через пару часов, когда в ресторан явилась хозяйка. Таисия Будяева. Она пришла на кухню и громогласно завопила:

– Ну и где он? Где новый мальчик, я вас спрашиваю?

Я как раз возвращался из туалета. Подошёл к кухонному проёму, увидел массивную фигуру, перегородившую вход и нерешительно остановился. Елена Валентиновна заметила меня и махнула рукой:

– Да вон же он. У вас за спиной.

Хозяйка обернулась. Оборачивалась она тяжело и размашисто, как грузовой танкер, поэтому я на всякий случай отскочил подальше. Увидев меня, сощурилась и протянула задумчиво:

– И правда, какой красивенький! У меня таких ещё не было!

У меня от этих её «красивенький» и «не было», натурально перекосило рожу. Я вспомнил многозначительное перехихикивание коллег, и ляпнул первое, что пришло на ум:

– Так вы не в ресторан, а в гарем набираете? Ну нет, я так не договаривался!

Как ни странно, она не разозлилась. Наоборот. Изумлённо вытаращила глаза, хлопнула в ладоши и восхищённо воскликнула:

– Нет, ну каков наглец! Хам! Ну! Слава богу, хотя бы не подхалим. Как тебя зовут? Юрий, правильно? А ну-ка, пойдём со мной.

И она проплыла мимо своей тяжеловесной, но плавной походкой. Пришлось тащиться следом. Пройдя в зал, Будяева села за столик рядом с барной стойкой, на котором стояла табличка «для служащих», расположилась на диване и махнула мне рукой, приглашая садиться. Я устроился напротив и принялся её внимательно рассматривать.

Некоторое время мы так и таращились молча друг на друга: я на неё, она на меня.

Внешность, у неё, конечно, примечательная. Она уже совсем пожилая, полная и чем-то похожа на цыганку. Платье вроде и строгое, и дорогое, но пуговицы блестящие, под золото, бусы примерно такие же. Пальцы тоже все в перстнях. Прямо царица Тамара в годах. Смотрит на меня, руку вытянула, постукивает пальцами по столу и молчит. Бесит.

Потом вдруг наклонилась ближе и спрашивает:

– Ты смелый или глупый?

– И то, и другое, – без запинки ответил я. – Чего мелочиться? Дайте сразу два!

Меня несло, как пьяницу по гололёду. Сейчас пишу и вспоминать стыдновато. А тогда так распсиховался из-за всех этих непоняток, что стал говорить всякую чушь. Так-то я вроде нормальный человек. Но иногда, когда вокруг творится непонятная ерунда, начинаю злиться, и от стресса мой язык работает совсем без связи с мозгами.

Но Будяевой мои слова почему-то очень понравились. Она откинулась на спинку и захохотала. Успокоившись, спросила, кивая в сторону кухни:

– Я правильно понимаю, они тебе ничего не объяснили?

– Не объяснили.

– Ну-ну. – она сочувственно покивала. Потом продолжила: – Люблю красивых официантов. Если есть возможность, старюсь в зал выбирать работников посимпатичнее и помоложе. Вот и вся тайна. Тебе, разумеется, тоже предлагаю работать официантом. Ты можешь, конечно, отказаться. И остаться поваром. Но оно тебе надо, до конца обучения чистить картошку? Ты же сюда устроился, чтобы на практику не ходить в колледже? Но у тебя её здесь и не будет, практики-то. Если откажешься – простоишь у мойки. Принеси-подай. А официантом одни плюсы. Чаевые, опять же.

От её слов меня как волной накрыло. Я еле справился с гневом. Ни разу ничего подобного не испытывал. Внезапно вспомнилось, что когда вместе с Бегичевской пришёл в отдел кадров, чиновница уставилась на меня из-под очков своими рыбьими глазами и сказала:

– Какой милый мальчик. Таисии Бенековне понравится.

Матильда аж в лице переменилась и отчеканила:

– Он – повар. Повар! Ему практика нужна!

Теперь всё встало на свои места. С трудом сдержав рвущиеся с языка маты, я сказал:

– Нет. Мне поварская практика нужна. Официантом у меня её тоже не будет. Надеюсь, мне оплатят сегодняшний день?

– Какой ты нервный. – Будяева почему-то радостно заулыбалась. – Заплатят, заплатят. Но не торопись. Согласишься работать официантом, составим приемлемый график. Такой, что будешь и в зале работать, и поваром. Через день. Если согласишься, поговорю с Еленой, и она лично тобой займётся. Будешь в поварские смены за ней ходить неотступно. Как тебе моё предложение?

Она помолчала, внимательно изучая моё лицо. Я тоже молчал, не зная, что ответить. Тогда она меня добила:

– Елена, кстати, раньше в Москве работала. В ресторане «Королевская Утка». А у него есть звезда Мишлена.

– Шеф-поваром? – я всё-таки не сдержался.

– Размечтался! Нет, обычным. Но ты хотя бы представляешь, какие требования там к работникам предъявляют?

Я представлял. Конечно же, у меня возник резонный вопрос, почему Елена больше не работает в «Королевской Утке». Но я прикинул и рассудил, что мне вряд ли ответят на него, поэтому спрашивать не стал и предложение принял. Глупо было бы отказываться: во-первых, деньги лишние мне не помешают, во-вторых, на такого преподавателя я и не рассчитывал.

Но самым приятным в этой ситуации было позеленевшее от зависти лицо Чухонина, когда Будяева сообщила всем о своём решении. Тогда-то я понял, что раньше она таких предложений никому не делала. И ещё, что лучше бы держаться с ним настороже. На всякий случай.

Сегодня, когда я пришёл на работу, начальница уже была на месте. Весь вечер, как мы и договорились накануне, я обслуживал посетителей. Если возникали вопросы, обращался за подсказками к Игорю, бармену Кате или к Елене Валентиновне. А между делом рассматривал посетителей, изучал меню и осваивался на кухне.

Первым делом, когда я пришёл на смену, Будяева усадила меня за служебный стол и заставила поесть. Было уже почти шесть часов вечера, я не успел перекусить в столовой колледжа и умирал от голода. Как только сел за стол, рядом устроилась Катя, а её место за стойкой временно занял Чухонин.

Пока мы ужинали, начальница сидела с нами и сыпала вопросами, как на собеседовании. Только спрашивала она в основном личное, поэтому я отмалчивался. Меня её вопросы напрягали, но Катя охотно стала болтать. Рассказывать про то, что её бросил парень. Начальница охала и ахала, высказывая сочувствие, а я хотел сбежать. По Катиному виду я бы не сказал, что она расстроена разлукой – слишком уж много и охотно болтает. Такое ощущение, что она скорее возмущена, чем печалится.

Несколько раз Будяева пыталась перевести стрелки на меня, интересуясь мнением по тому или иному вопросу. Например, по поводу расставания Кати с её Олегом: подло или тот поступил или нет, что перестал появляться и звонить, а потом она увидела его с другой девушкой?

Я ответил, что ничего об этом не думаю. Вообще. Не стал уточнять, что считаю полной глупостью составлять о ком-то мнение за глаза. Со слов явно необъективного человека.

За это Будяева попробовала меня поддеть. Сказала:

– Вот смотри, Катя, все они одинаковые!

Я даже комментировать это не стал. К этому времени я уже закончил есть и вставал из-за стола. Начальнице надоело, что совсем не участвую в их разговоре, и она спросила в лоб:

– И всё-таки, хотелось бы услышать от тебя, Юра. Какие тебе нравятся женщины? Только не бери на свой счёт. Считай, что мы опрос проводим. Понять хотим, что вам, мужчинам, нужно для счастья.

– Для опроса у вас слишком маленькая выборка, – нудным тоном сообщил я, кивая в сторону работающих в зале официантов, имён которых ещё не знал. – Я, Чухонин и ещё двое. Негусто.

– Ты за мою выборку не переживай, – Будяева сощурилась и постучала себя пальцем по виску. – У меня память хорошая, и я коплю, коплю… Глядишь, диссертацию напишу. Так что? Какие тебе нравятся девушки? Блондинки? Брюнетки? Худенькие? Пышные? А?

– Не думал как-то в этом ключе, – сказал я, собирая тарелки и группируясь, чтобы спешно удрать. – Лично я умных люблю. И спокойных.

Сказал и чесанул на кухню, опасаясь, что она остановит меня ещё какой-нибудь дурацким вопросом. Странная всё-таки тётка. И порядки здесь странные, в этом ресторане. Кому какое дело, что я думаю? И вообще, это неприлично – приставать к чужим людям с такими вопросами. Работаю, и ладно.

Останавливать меня не стали. Но когда я проходил мимо барной стойки, Чухонин, всё время прислушивающийся к разговору, внезапно произнёс:

– Я, если что, тоже всеядный!

И зареготал. Что ответила Будяева, я не услышал.

В целом первая смена официантом прошла нормально. Большого наплыва людей не было, и мы спокойно справлялись втроём, хотя я периодически попадал впросак: путался в меню и не знал, что порекомендовать, если клиенты спрашивали совета.

Сегодняшних моих напарников звали Игорь и Антон. Но я общался в основном с Игорем. Антон носился по залу как угорелый: забирал грязные тарелки у клиентов, как только с них исчезал последний кусок, летел к столику, даже если даже на него случайно посмотрели. В общем, очень нездорово суетился. Если у него не было клиентов, то сидел как на иголках, беспрерывно поглядывая на дверь, чтобы не пропустить посетителей.

За весь день я перекинулся с ним всего парой фраз, но оба раза он смотрел на меня с такой ненавистью, как будто я вырвал у него изо рта последний бутерброд с чёрной икрой. Наверное, так оно и было. Во всяком случае, такие выводы я сделал из общения с Игорем.

На этот вечер Игорю отдали надо мной шефство, и он постоянно подсказывал, разъяснял детали работы.

– Если дали крупные чаевые дополнительной купюрой – молча оставляй себе. Но если платят одной большой купюрой и говорят – без сдачи – то идёшь на кассу, говоришь, что нужна сдача по чеку, забираешь деньги и чаевые берёшь себе. Усёк?

– Нет. Не усёк. Почему?

– Что тут непонятного, – Игорь начал раздражаться. – Если отдашь деньги на кассу – считай, попрощаешься с чаевыми. Ясно?

– Как это? Чаевые – это же чаевые.

– В конце месяца получишь премию. Тридцать процентов от собранных чаевых.

– Но Таисия Бенековна сказала: чаевые – мои.

– Так они и будут твои. – судя по тону Игоря, я порядочно надоел ему своими сомнениями, – в конце месяца, тридцать процентов. Пока ты со мной ходишь. Но когда обслужишь первых клиентов, Катюха на тебя и вывалит эту информацию.

Звучало это всё неприятно, поэтому я напрягся и стал внимательнее наблюдать за коллегой. С начальницей он общался, чуть не сгибаясь в поклоне. Но только отворачивался, и его лицо прямо перекашивалось от ненависти. Непонятно к кому: то ли к Будяевой, то ли к самому себе. Поэтому на всякий случай я решил делить всё сказанное им надвое.

Всё же не удержался, чтобы не подколоть его:

– А зачем ты это мне рассказываешь? Не боишься, что я тебя заложу?

– Не боюсь, – Игорь посмотрел на меня, как на букашку. – Можешь говорить. Она моя тётка. Не уволит. Но, вообще-то, мне показалось, ты – нормальный парень.

Эх, чувствую я, веселуха в «Вольных дубах» ещё та. Все друг друга недолюбливают и пытаются подсидеть. Я даже взгрустнул. Вспомнил, когда ездил на электричке в Москву и работал на Патриках. Золотое было время!

Игорь не обманул. Я как раз обслуживал своих первых клиентов, отнёс заказ на кухню и стоял, в ожидании у стойки. Тот подошёл со счётом в руках, и Катерина промурлыкала:

– Игорь, гони чаевые! Я видела, тебе дали пятисотку!

Тот, скрипя зубами, вытащил из передника свёрнутую купюру. И добавил:

– Учти, я записываю!

– Конечно-конечно! – мило улыбаясь, Катя записала сумму у себя в тетради.

Весь остаток смены я размышлял, как мне лучше поступить. Деньги мне, конечно, нужны. И отнимать чаевые – это скотство. Но если по-честному, то повара имеют такое же право на эти чаевые. Ведь они готовят еду, за которую платят бонусы официантам. Ну и потом, никто же не мешает вести учёт. Катя записывает суммы в тетрадь. А Игорь… Ну его. Лучше буду работать честно. Я не настолько жадный, чтобы постоянно быть на измене из-за денег.

Час пик был примерно с восьми до десяти вечера. Потом наступило затишье, и людей стало совсем мало.

К концу дня я вдруг озадачился мыслью, как же Будяева будет выходить из ситуации с работниками. Ведь первоначально я устроился поваром. Официантов, по словам Игоря, не требовалось. Теперь же получается, что я работаю и помощником повара, и в зале. Я так загрузился этой мыслью, что не выдержал и спросил Игоря:

– Слушай, до меня вот что сейчас дошло. Ты же говорил, что официанты не нужны. А нужен был только помощник повара. И вот я думаю, как же так…

Я запнулся, находя слов. По сути, поставив меня на две вакансии сразу, Будяева создала сама себе проблемы. И как будет выкручиваться? Не обманет ли меня?

Мне повезло. Игорь понял, о чём я спрашиваю, и похлопал меня по плечу:

– Расслабься. Слово она держит.

Прозвучала это как-то двусмысленно. Скорее всего, из-за интонации, подразумевающей «но». Я нахмурился. Видя мои сомнения, Игорь криво ухмыльнулся:

– Просто официантов будет больше. А поваров, в тот день, когда ты в зале – меньше. Вот и всё.

У меня голова пошла кругом. То есть, получается, что из-за тупой блажи – видеть в зале ещё одного «красивенького» мальчика – хозяйка усложнила жизнь всему коллективу? Да, весело!

Язык у меня чесался, поэтому я не выдержал и спросил, аккуратно подбирая слова:

– Но ведь повар нужен. А официант – нет. Правильно я понимаю? Так значит, она наймёт ещё одного повара?

– Не наймёт. – Игорь стал довольно лыбиться, вот только улыбочка у него была жутко неприятная. – Это же лишние деньги. А штат укомплектован.

Выдержал паузу и усмехнулся:

– Но, если тебе жалко поваров, можешь бегать им помогать. Правда, денег тебе за это не заплатят.

Домой я приехал на вахте уже в половине первого ночи. По дороге задумался: если так будет продолжаться, то у меня совсем не останется сил на дневник. Вчера я вырубился, как только добрался до кровати.

Смены у меня сокращённые. Не по четырнадцать часов, как у основного штата, а по шесть. Но и работаю я не два через два, а пять дней и два выходных. На которых, скорее всего, буду отсыпаться.

В итоге пришёл к выводу, что лучший вариант – это вести дневник, записывая текст голосом. Печатать времени не будет. Дикция у меня нормальная, выходит почти без ошибок.

Поэтому, когда мы с Чухониным вышли из маршрутки и направились к подъезду, я пропустил его вперёд, а сам остался во дворе. Сел на лавочку возле детской песочницы и принялся тихонько надиктовывать текст.