Читать книгу Пепел. Роман о силе настоящей любви - Юлия Пентри - Страница 10

После разговора с комендантом, Томаса отвели обратно в камеру, и с того самого дня он больше ни с кем не говорил и ни о чём не просил. В один из холодных вечеров, когда узник сидел на каменном полу своего временного приюта и кутался в плащ, к тюремной решётке подошёл стражник, и сказал:

– На рассвете тебя казнят.

Томас ничего не ответил и только внимательно посмотрел на говорившего.

– Послушай, ты ещё молод, и должно быть, это отвратительно – умирать в таком юном возрасте, но так уж сложилось! Повешение – позорная смерть, но всё же, это лучше костра. Я слышал, как несколько лет назад в Руане сожгли какую-то Жанну. Она была молода и красива, но к несчастью, страшная вероотступница. Те, кто присутствовал при её казни заверяют, что это было ужасное зрелище: когда развели костёр и огонь стал жечь этой Жанне ноги, она закричала: «Иисус! Иисус!», а люди вокруг заплакали – так было всем её жалко. А тебе повезло: тебя лишь повесят, и если верёвка хорошо затянется, то умрёшь ты быстро и безболезненно.

Сказав это, стражник глубоко вздохнул и быстрыми шагами направился к выходу.

Несмотря на то, что Томас, казалось, был сейчас равнодушен к происходящему, сообщение о собственной казни взволновало его. А также его взволновала история о Жанне, особенно два слова, сказанные о ней стражником: «страшная вероотступница».

«Страшная вероотступница! – повторял про себя узник, – вот кем была она. Но не был ли я верен, тебе, Господи, всё это время? И хотя однажды, когда меня только привели сюда, я усомнился в своей вере, то после раскаялся, и стал молиться тебе с ещё большей страстью и терпением. Разве заслужил я звание вероотступника, чтобы умереть таким образом? Разве заслужила смерти Доротеа?»

Весь вечер Томас провёл в раздумьях про Бога и про то, как странно и внезапно может кончиться жизнь. А ночью, когда он забылся беспокойным сном, ему снилась незнакомка со светлыми и чистыми, как рассветное небо, глазами. Волосы её были коротко стрижены, а сама она была юна и красива. И когда Томас посмотрел по сторонам, то увидел, что стоит он на эшафоте и держит в руке горящий факел, а та девушка привязана к деревянному столбу тугими верёвками. Она смотрит Томасу прямо в глаза, и говорит: «Я призываю тебя на суд Божий!» И как только она говорит это, из рук Томаса выскальзывает горящий факел и падает на доски, а искры от огня разлетаются во все стороны. По полу тут же расползаются жаркие языки пламени и подбираются к ногам девушки, и как только огонь касается её босых ступней, она кричит так громко, что у Томаса перехватывает от страха дыхание, а затем он вздрагивает и просыпается.

– Какой ужасный сон, – говорит несчастный, вытирая краем плаща холодные капли пота, выступившие на лбу. – И не менее ужасная реальность!

Томас снова погружается в сон и беспокойно ворочается на холодном полу камеры. Когда он проснётся, то не будет помнить ничего из того, что пригрезилось ему ночью, кроме лица той девушки, стоявшей на эшафоте и говорившей: «Я призываю тебя на суд Божий!» Через несколько часов приговорённого на смерть разбудят четверо стражников и поведут его вдоль по тёмному коридору. И он молча последует к месту своей казни – на площадь Корредера – и лишь когда он увидит Доротею, уже стоящую на эшафоте с накинутой, но ещё не затянутой на шее петлёй, силы покинут его, и он в ужасе закричит:

– Доротеа, любимая, я здесь! Ничего не бойся, я иду к тебе!

Заслышав это, люди, пришедшие посмотреть на казнь, станут говорить: «Вешайте их одновременно! Будьте милосердны! Вешайте одновременно!»

А какая-то сеньора скажет:

– Ах, как же это романтично – умереть будучи влюблённым!

И палач, уже готовый затянуть верёвку на шее Доротеи, вдруг ослабит её, давая возможность Томасу взойти на эшафот, чтобы провести две казни сразу. Но для того, чтобы затянуть две верёвки в одно время, необходимо доставить к виселице второго палача. И потому комендант караула, руководивший казнью, отдаст приказание одному из своих подчинённых как можно скорее ехать на Аллею Цветов и разыскать там дона Диего. Дон Диего, живший на улице с таким романтичным названием, считал себя поэтом, но помимо стихосложения его увлекали ещё и казни, а потому этот дон, время от времени, изъявлял желание собственноручно помогать городскому палачу и проверял наточенность топоров и тугость виселичных верёвок. Поэт дон Диего до того вошёл в роль помощника палача, что вскоре лично стал исполнять казни, и не моргнув глазом рубил головы, подвешивал и колесовал осуждённых. А потому, народ тут же прозвал его «палачом-поэтом». И пока Томасу надевали на шею верёвку, а Доротеа, еле державшаяся на ногах, тихонько молилась, ожидая начала собственной казни, к восточной стороне площади подъехала карета. Из кареты вышел молодой паж одетый на восточный манер, и умело пробившись сквозь толпу зевак, он подошёл к коменданту и протянул ему какую-то бумагу, свёрнутую трубочкой и перетянутую красной шёлковой лентой. Комендант поморщился, словно зная, что послание будет не из приятных, и развернув бумагу принялся читать. Дочитав, комендант подозвал к себе городского палача и стал что-то ему говорить, сопровождая свою речь пламенными жестами. Было видно, что палачу разговор не нравился, и сплюнув наземь, он громко выругался и пошёл по направлению к осуждённым. В это время комендант вышел на середину площади, и обращаясь к присутствующим, сказал:

– Произошло страшное… – На этом королевский страж замялся. Затем набрал воздуха в лёгкие и продолжил как можно громче: – Страшное недоразумение! Эти двое – он вскинул руку, показывая на осуждённых, – невиновны!

По площади прошёлся удивлённый гул, а комендант скорбным голосом, с которым он всегда зачитывал как обвинительные, так и оправдательные приговоры, продолжил:

– Именем короля! Приказано немедленно снять все обвинения и даровать свободу Доротее из Кордовы и Томасу из Торквемады!

После этих слов, начальник стражи приказал своим людям освободить заключённых, и с хмурым видом пошёл по направлению к своей лошади. Когда Томас оказался свободен, он подошёл к Доротее и крепко её обнял. Доротеа же была так поражена происходящим, что не могла говорить, и лишь уткнувшись носом в грудь Томаса, тихонько плакала. И тогда юноша стал гладить её по голове, говоря ласково:

– Всё закончилось, любимая. Пойдём, я отведу тебя домой.

Когда молодые люди спускались с эшафота под одобрительные возгласы зевак, девушка сказала:

– Я видела карету, что подъехала к площади перед казнью. Кажется, я догадываюсь, кого мы должны за это благодарить.

– Я тоже видел карету, – согласился её спутник, – но поговорим об этом завтра, а на сегодня хватит впечатлений.