Читать книгу Пепел. Роман о силе настоящей любви - Юлия Пентри - Страница 11

«Булочник Джузеппе сказал, что по пятницам Латиф из Висалы обычно бывает в Меските, и мы с Доротеей сразу туда направились.

– Не могу дождаться увидеть его! – Доротеа светилась радостью. – Ведь только благодаря благородству этого сеньора мы всё ещё живы!

Я кивнул и крепко обнял её за талию. Я не знал, что скажу Латифу, когда увижу его. Что можно сказать человеку, вытащившему тебя из прожорливой пасти смерти? Неужели достаточно того «спасибо», которое я говорю кухарке после вкусного ужина?.. Я думал над этим всё время, пока мы шли к Меските. Несмотря на то, что Мескита, бывшая ранее мечетью и мусульманской меккой, уже давно была освящена в христианскую церковь, её продолжали посещать и те, кто возносил свои молитвы к Аллаху, и те, кто возносил их к Иисусу.

Мусульмане прибывали к святыне в пятницу, и не заходя внутрь, прикладывали ладони к наружным стенам здания, словно салютуя своему старому генералу, к которому до сих пор питали трепет и уважение. Все, у кого была более смуглая кожа, чем у самих кастильцев, и всех исповедовавших ислам или носивших восточные одежды, называли в Кордове маврами. Латиф из Висалы тоже был мавром, но я предпочитал называть его «арабским вельможей» – ведь именно так он выглядел, и именно это звание ему больше всего подходило. Я совсем не знал, кем был этот араб из Висалы, а ещё несколько дней назад даже питал к нему ненависть, за что сейчас искренне раскаивался.

– Мне жаль, что я плохо думал об этом человеке, – признался я Доротее.

– Томас, – ответила она ласково, – мы все ошибаемся. Не будь к себе слишком суров.

Я был благодарен ей за эти слова, и был благодарен судьбе за ещё один шанс всё исправить.

Когда мы подходили к площади, что была перед Мескитой, я увидел картину, надолго оставшуюся в моей памяти: люди в восточных одеждах с замысловатыми узорами, и с изогнутыми саблями с золотой рукоятью, что были у них на поясе, о чём-то беспечно разговаривали с людьми в обычной кастильской одежде, бывшей из мешковины и не имевшей каких бы то ни было украшений. Я был поражён тем контрастом, который никогда ранее не замечал: мавры, более двух сотен лет проигравшие битву за Андалусию и находящиеся сейчас в положении побеждённых, выглядели богаче и величественнее своих победителей – кастильцев. Тогда ко мне и пришла мысль о том, что мы на самом деле не победили мавров и слишком поспешно назвали эту войну выигранной.

Мусульмане, толпившиеся в это время на площади, дружественно приветствовали христиан, заходивших внутрь Мескиты; христиане же отвечали им тем же. Все эти люди жили на одной земле, но у каждого из них был свой собственный Бог.

– У нас у всех один Бог, – сказал голос за моей спиной, и по телу прошла дрожь: будто кто-то читал мои мысли совершенно явно, и я не мог от этого спрятаться. Я обернулся; передо мной стоял Латиф.

– Сеньор! – Я быстро подошёл к нему и учтиво поклонился. – Мы искали вас, чтобы поблагодарить за наше спасение. Я – ваш должник до конца своих дней, сеньор!

Я увидел, что Доротеа тоже подошла к Латифу, и не успел тот произнести и слова, она взяла его руку в свои, и упав на колени, воскликнула:

– Мой господин! Вы спасли самое дорогое, что у меня есть – моего Томаса. Благодарю вас от всего сердца!

По её румяным щекам покатились слёзы, – так она была ему признательна. Как же она была хороша и невинна в этот момент! Так прекрасна, что Латиф, казалось, готов был упасть с ней на колени рядом, но он лишь смущённо убрал руку в подол своего платья и произнёс:

– Сеньорита, это было моим долгом спасти вас. Я не мог бы спокойно спать, зная, что оставил хороших друзей в беде.

– Позвольте нам быть вашими верными друзьями, господин, – сказал я. – И знайте, что если мне придётся отдать свою жизнь за вас, я сделаю это без колебаний.

– И я сделаю то же самое! – воскликнула Доротеа.

– Надеюсь, вам не нужно будет умирать за кого бы то ни было, – сказал господин дружественно. – Но это очень любезно, что вы предлагаете мне свои жизни. Я не хочу пользоваться положением: друзья помогают друг другу не для того, чтобы позже быть скованными обязательствами, они помогают из чистых и бескорыстных побуждений. Хотя, у меня всё же есть одна просьба…

– Говорите, – отозвалась на это Доротеа.

– Перестаньте называть меня господином, – улыбнулся араб, – формальности разделяют людей. Вы можете называть меня просто Латифом.

– Ах! – воскликнула Доротеа в восхищении, – вы прекрасный и добрый человек!

В тот самый день мы стали называть арабского вельможу Латифом, а к вечеру, гуляя втроём по городской площади и слушая его рассказ о стране Висале, о которой я раньше никогда ничего не слышал, и которая, как он говорил, омывается водами Аравийского моря, я впервые подумал, что никогда раньше не встречал более интересного и доброго человека, чем наш новый друг, и что мне искренне хочется узнать о нём побольше. В тот день мы много смеялись и ели виноград с прилавков, обступивших площадь со всех сторон, до той поры, пока не стемнело, и пока кордовские улочки не утонули в свете уличных фонарей. Затем, Латиф горячо распрощался:

– Это первый день, когда я не чувствую себя в этом городе одиноким. Вчера я спас вас, а сегодня вы спасли меня.

И махнув на прощанье рукой, зашагал по направлению к Римскому мосту, за которым был его дом.

– Он так одинок, Томас, ты слышал это? У него совсем нет друзей!

– Теперь они у него есть, – ответил я, и эти слова были искренними.

– Давай пригласим его к нам на ужин?

Меня удивило такое предложение, но я лишь ответил:

– Это прекрасный человек, и мы обязательно пригласим его. А теперь пойдём домой, любимая, мы гуляем с самого утра, и ты, должно быть, очень устала».