Читать книгу Пепел. Роман о силе настоящей любви - Юлия Пентри - Страница 8

«Сколько времени прошло с тех пор, как я оказался здесь: пару часов, неделя, месяц? Мысли о Доротее сводят меня с ума. Вчера я немного поговорил со стражником, который приносит по вечерам еду, если эту похлёбку с гнилым затхлым запахом вообще можно назвать едой.

Я снял с себя плащ, в котором всё это время ходил, и протянул его стражнику, когда тот подошёл к камере, чтобы налить очередную порцию.

– Возьми мой плащ, – сказал я ему. – Я купил его на мосту Риальто. Его скроили лучшие венецианские мастера, и он дорого стоит.

Стражник бегло взглянул на плащ и поставив тарелку с супом на землю, спросил:

– Чего ты хочешь?

– Чтобы ты сказал мне, где девушка, что была со мной.

– Я ничего о ней не знаю.

– Ты можешь узнать?

Стражник ещё раз взглянул на плащ, который я протягивал сквозь железные прутья.

– Ночи холодные. Без плаща ты замёрзнешь, – сказал он подумав.

Я разочарованно выдохнул, ошибочно полагая, что он быстро согласится на мою сделку.

– Я не прошу тебя освободить меня, только сказать, где девушка. Продав этот плащ, ты выручишь хорошую сумму. Ты можешь расспросить о ней в городе, её зовут Доротеа. У неё светлые длинные волосы и голубые глаза, и она живёт на южном берегу реки Гвадалквивир. Если ты поможешь мне, я дам тебе не только этот плащ, но и отблагодарю двенадцатью золотыми монетами, когда выйду. На эти деньги ты сможешь купить себе уютный дом и счастливо жить там с женой и детьми. У тебя ведь есть дети?

Поколебавшись с минуту, стражник сказал:

– У меня их пятеро. Но откуда мне знать, что у тебя есть двенадцать золотых?

– Разве я похож на бедняка? – спросил я его. – На мне дорогая одежда и я даю тебе своё честное слово, что ты получишь деньги, как только я выберусь отсюда.

– А если тебя завтра повесят? – недоверчиво спросил он.

– Тогда ты оставишь мой плащ себе и заберёшь всю одежду, которая на мне. Эти вещи дорого стоят.

– Я в любом случае заберу твой плащ и одежду, которая на тебе, – без колебаний ответил он. – И тебя в любом случае повесят. К тому же, мне запрещено с тобой разговаривать.

И подтолкнув ногой тарелку с супом под железные прутья, он спешно зашагал прочь.

На следующий день я снова просил его помочь мне, но после того дня, он больше никогда со мной не заговаривал, лишь молча толкал носком грязного сапога тарелку с однообразным и мерзким ужином, и спешно уходил. Со временем, мои учтивые просьбы превратились в яростные угрозы, и как только стражник приближался, я кричал, что расправлюсь с ним сразу же, как только у меня появится такая возможность. Но он был равнодушен и глух ко всему, что я говорил, и невозмутимо продолжал наливать в тарелку мой скудный ужин. Я был в отчаяньи, был повержен. Как нелепо сейчас выглядела эта затея – проникнуть на хорошо охраняемый форт, чтобы только взглянуть на какой-то там город! Рисковать своей жизнью ради этого было глупо, но ещё глупее было рисковать жизнью Доротеи. Ненавидит ли она меня, сидя в своей тёмной камере? Или ей удалось бежать и она не хочет иметь со мной дела? Если бы только Доротеа была на свободе, как бы это облегчило мои страдания! Но я ничего о ней не знал, и неизвестность пожирала меня изнутри, словно смертельная болезнь, день ото дня делая меня слабее. Я уже почти было потерял надежду, что кто-нибудь когда-нибудь обо мне вспомнит, когда в один из дней появился стражник, и доложил:

– Сейчас тебя отведут к коменданту.

Я был безмерно рад тому, что обо мне, наконец, вспомнили. Хотя это могло также означать, что меня собираются вскоре повесить, и ведут к коменданту только для того, чтобы уладить кое-какие бумажные формальности. Но, возможно, мне удастся разузнать про Доротею. К тому же, виселица не казалась мне сейчас таким уж плохим исходом жизни: куда страшнее было день за днём продолжать просыпаться в этой холодной, пахнущей плесенью и крысами камере.

Через какое-то время в камеру вошли четверо подданных его величества, и надев мне на руки железные кандалы, повели меня вдоль по узкому коридору. Когда мы поднялись по старой каменной лестнице, я понял, что это здание совсем не похоже на форт Калаорра. Должно быть, меня содержали в одной из городских тюрем.

– Что это за место? – спросил я стражников, но никто из них мне не ответил: должно быть, им были даны указания не разговаривать с заключёнными. Когда передо мной открылась дверь одной из комнат, которых здесь было бесчисленное множество, я увидел хорошо обставленный кабинет с мебелью из дорогого тёмного дерева, и огромных размеров стол, за которым сидел низкорослый полный мужчина, с округлым лицом и ниспадающим на лоб пепельным париком. Мужчина что-то писал, не заметив, что в комнату вошли, и лишь когда я ненароком задел ногой стоявшую у самых дверей фарфоровую вазу и та зашаталась, громко ударяясь оснаванием о каменный пол, мужчина в парике вскинул одну бровь и внимательно посмотрел на меня. Некоторое время он наблюдал за тем, как раскачивается из стороны в сторону огромная фарфоровая ваза, и когда она, наконец, остановилась и приняла своё обычное вертикальное положение, он удовлетворённо выдохнул, и знаком показал стражникам удалиться, оставив меня стоять в проходе.

– Три серебренника, – сказал мужчина в парике хриплым низким голосом, и продолжил дальше что-то записывать.

– Что? – спросил я, не уверенный в том, что фраза обращена ко мне.

– Эта ваза стоит целых три серебренника, а вы чуть не разбили её, болван, – сказал человек в парике.

– Вы – комендант? – спросил я, не обратив внимания на оскорбление.

– Кто же ещё, – хмыкнул он, не поднимая на меня глаз.

Какое-то время я молчал, думая над тем, как бы осторожнее расспросить его про Доротею. И не придумав ничего лучше, прямо сказал:

– Девушка, которая была со мной, где она?

Комендант вдруг оторвался от своей писанины и посмотрел на меня с немалым удивлением. Его маленькие глубоко посаженные глазки хитро забегали. Какое-то время он молчал, внимательно разглядывая меня, а потом произнёс:

– Её скоро повесят. Также, как и вас, юноша.

Моё сердце бешенно забилось. Я наконец понял, что неизвестность это не самое худшее – у неизвестности есть надежда. Самое худшее – это уже вынесенный смертный приговор, не подлежащий обжалованию.

– Но мы ничего плохого не сделали, – попытался я завязать разговор. – Только хотели посмотреть на Сияющий город с крыши форта.

– Чушь, – категорично заявил комендант. – Вы проникли на форт, чтобы поднять восстание против короля.

– Что?! – я не поверил собственным ушам.

– Вот, – комендант придвинул к краю стола бумаги, на которых ещё недавно что-то записывал. – Будьте так любезны и подпишите, что вы признаётесь и искренне раскаиваетесь в саботаже.

– Но я ни в чём не признаюсь и не раскаиваюсь! – воскликнул я с горечью.

– Тем хуже для вас, – равнодушно пожал комендант плечами. – Тогда вас четвертуют. Вы хотите, чтобы вас четвертовали или повесили?

– Я бы предпочёл ни то ни другое. У вас есть ещё варианты?

Теперь комендант рассматривал меня с любопытством. Кажется, мой ответ пришёлся ему по душе.

– К сожалению, юноша, у блюстителей закона его величества не так много полномочий. Вам придётся выбирать между этими двумя. Но вы мне очень симпатичны, а потому, я советую вам повешение: оно не так болезненно, как четвертование.

– А вы вешаете всех, кто вам симпатичен?

На этот раз мой вопрос коменданту не понравился, и презрительно фыркнув, он добавил:

– Вы – болван.

Похоже, что «болван» было любимым словом блюстителя королевского закона.

– Если вы отпустите девушку, я хорошо заплачу, – предпринял я попытку спасения.

– Как же вы заплатите, если у вас нет денег?

– У меня есть деньги.

– У вас их нет, – со знанием дела заявил комендант. – Мы вас обыскали, когда вы были без сознания, и никаких денег не нашли.

– Деньги есть у меня дома.

– Ну и где ваш дом, юноша?

– Вы действительно думаете, что я скажу вам, где я храню свои деньги, чтобы вы заявились туда и их забрали, а потом повесили бы меня? – Я рассмеялся.

– Нет, я так не думаю, – сказал комендант. – Вы не скажете где деньги, потому что у вас их нет.

Этот человек стал действовать мне на нервы. Но у меня не было другого выхода, как продолжать торговаться с ним, – надо было хотя бы попытаться спасти Доротею.

– Послушайте, вы же понимаете, что мы никакие не преступники. Посмотрите на меня и на Доротею, разве мы могли бы учинить восстание? Мы только хотели посмотреть на Сияющий город, потому что легенда гласит…

– Легенда гласит, – подхватил комендант, – что тот, кто посмотрит на Сияющий город, будет преисполнен божественной любовью.

– Ну вот видите! – обрадовался я тому, что эта легенда ему известна. – Вы ведь понимаете, что Сияющий город можно увидеть только с форта!

– Эту легенду придумали шпионы, чтобы проникнуть на форт его величества, – отрезал комендант.

– Эту легенду рассказывают детям! – возразил я.

– Вот из таких детей потом и вырастают шпионы. Так вы будете подписывать бумаги?

Я внимательно посмотрел в глаза человека, так легко выносившего смертные приговоры. Никогда бы не подумал, что моя смерть придёт ко мне в образе толстого коменданта, с неуклюжим пепельным париком на голове. И тогда я сказал, зная, что у меня больше нет надежды с ним договориться:

– Да катитесь вы к чёрту, сеньор!

После этих слов, брошенных мной в порыве злости, комендант громко позвал стражу и попросил увести меня обратно в камеру. Я быстро пожалел о том, что в разговоре с ним был несдержан и упустил шанс на спасение Доротеи. Как только я снова оказался в камере, меня охватило отчаянье. Я вдруг в полной мере осознал, что никогда больше не увижу свою любимую, и что мы никогда не будем гулять с ней по городскому рынку, и я не услышу её тихого нежного голоса, не загляну в её прекрасные небесного цвета глаза. Тёплые слёзы стали медленно скатываться по щекам, и я спросил:

– За что ты наказываешь меня, Господи?!

Я молчал, словно ожидая ответа от кого бы то ни было. Должно быть, действительно надеялся услышать ответ, или хотя бы, распознать знак, который Господь мог бы послать мне. Но ничего не произошло, не последовало и того, что можно было расценить как божественное знамение. И тогда я понял, что мне больше не хочется верить в Бога. Я больше не хотел верить в того, кто так легко вытряхивает души из человеческих тел, кто запросто создаёт мир, в котором умирают не по справедливости, а по какой-то нелепой случайности. С этого момента мне стало больше нечего ждать и не на кого надеяться. И ещё до того, как мой смертный приговор был приведён в исполнение, я превратился в мертвеца».