Читать книгу Опус Серого Волка - Юрий Кирсанов - Страница 21

Откидывая снег, все повторял «с потом выйдет», «с потом выйдет», «с потом выйдет» как мантру. Хоть и чувствовалось, будто мое тело на шарнирах, причем железных, ржавых шарнирах, но вместе с этой мантрой повторял себе мысль, то, что болезнь – это моя супер сила. Мой допинг. Лопата за лопатой. Осталось немного. С каждым броском вся материя менялась – это как повторять одно и то же слово много раз. Смысл потом теряется. И ты повторяешь заклинание с неизвестной целью. И теперь смысл поменялся. Уже не было понятно: откидываю ли я снег или камни и важно ли это вообще и стоит ли об этом думать? Лопата только тяжелела.

– Хреновый из тебя начальник. Твой подчиненный сачкует, а ты ему ничего не говоришь, – подняв глаза, посмотрел на Энерго. Он был уже не Энерго, а Энго. Работал вполсилы, нехотя. Еле дыша его спрашиваю:

– Энерго, ты сам не свой. Что случилось?

– То же самое тебя могу спросить.

– Лопата хреновая, – решил его подколоть.

– Мда – а – а… Я, конечно, не подстрекатель, но за такое рыло бы начистил, – подключился к разговору дед. И Энерго действительно воткнул лопату с усердием и направился в мою сторону. Я еще даже не отдышался и стоял, упершись руками в колени. Пусть так бьет, все равно большого отпора не дам при моих условиях. Только он прошел мимо меня, куда-то восвояси. Наконец отдышавшись, мне теперь предстояло догонять его, умолять. Уходя, Энерго был допрошен Удовым.

– Куда ты?

– Отлить, – когда я побежал вслед за ним и мне прилетел тот же вопрос.

– И я туда же, – бежав, чуть не пробежал его, сидевшего за хоккейной коробкой.

– Да что с тобой?

– Это с тобой что? Уж думал, ты откажешься от этой затеи с начальством. Ты все дальше и дальше. Карьерист хренов. Обрадовался, что нас будет трое. Это уже банда! Самая настоящая! Это Пахом хочет поскорей от тебя избавиться. Вверх или вниз – без разницы. Терпеть не может ничего и никого нового.

– Кроме лопат, – уселся рядом с ним.

– Кроме лопат.

– Сегодня вообще не хотел выходить.

– Из-за болезни?

– Что так заметно?

– Ты особо скрыть и не пытаешься.

– Не только. Не один Пахом хочет, чтобы я ушел, – собравшись с мыслями, начал свое чистосердечное признание:

– В прошлом…

– Я знаю.

– Что?! – вздрогнул от удивления.

– Все, наверное, знают, включая и capo.

– Нет! Он не знает. Не может знать. Иначе бы вышвырнул меня тут же!

– Почему ты так уверен, что он не может сфокусироваться на человеке, несмотря на его прошлое? Это как трюк с пальцем, – Он вытянул палец перед собой. – Сделай так же, – Я последовал. – Теперь посмотри на тот подъезд.

– Посмотрел.

– Теперь на свой палец. И обратно.

– Хм…

– Он тебе пытается доказать, что так же умеет. Раз за разом. Неужели непонятно – это чистая простота.

– Тогда тебе понятно, почему к нему так тянусь.

– Он гений. Во время ренессанса были рождены люди из-за которых человечество или не существовало бы, или осталось пустой своей тенью. Из-за этих мастеров своего ремесла человечество получило то, что было ему необходимо больше всего – надежду. Надежду на то, что мы еще способны, как род на создание великой материи.

Сейчас происходит то же самое, только в меньших масштабах. Capo scultore вдохновленно куча народу по всему городу и стране, мире! Появляются мастера того же ремесла. Кто-то просто копирует, а кто-то привносит свою лепту. Все мы создания Бобенко. Он нас, как глиняных големов, слепил и оживил своими молниями из глаз. Он нас создал, да. Что мы слепим из себя впоследствии – уже наш выбор. Самое главное, что он нам показывает, что мы еще можем. Раз уж о нем зашла речь… Не хочешь узнать правдивую историю, как я сюда попал?

– Хочу.

– Ну вот, слушай. То, что мы учимся в одной школе – это чистая правда. Общий уклад школьный меня никогда не устраивал и бесил до бессилия. Буквально. Однажды заставили меня убирать снег перед школой, которого было там всегда в обилии. За какую-то очередную шалость, главное! Я всего лишь кинул жвачку в волосы своей учительнице по математике.

– Хватит выдумывать…

– Я серьезно!

– Как ты вообще в школе тогда остался?

– У нас просто взаимная ненависть друг к другу. Остальные одноклассники подмечали, что это похоже на бурный брак. Женился бы на ней, если она такой стервой не была. Хотя из-за ее характера и был в нее влюблен. Кто бы меня этим упрекнул? Хоть и понимаю, что это невозможно. Ученик и учитель. Всегда будут на расстоянии друг от друга и одновременно так близко, только в роли полу – родителя. Только. Только, только этого мало… Иначе и не может быть. И не должно, наверное… Ведь иначе – моральное разложение устоев. Сам додумай, что будет. Учитель – действительно что-то святое для некоторых.

Женщиной она действительно была красивой. Статная брюнетка в молодых годах, одна из тех, начинающих. Только именно то подкупила, что она пылкая. Вот она спокойна, моргает часто – часто своими черными веерами, будто ветром обдувает. Слово не то, скажешь и как спичка… То она сломает деревянную линейку об меня, то я порву ее учебник. Был уговор не рассказывать вышестоящим, чтобы обоим не попасть в просак. Мы просто выпускали пар. Она уже знала, сколько я могу выдержать, и я в свою очередь тоже самое понимал про нее. Постоянно тестировали, с чем мы можем выйти сухими из воды. Сколько лапши выдержат уши директора. Мне сообщили легенду, что мне вроде как показывают наглядно, что я буду делать, если не буду учиться. А когда ее спросили особо внимательные, почему это, когда она сегодня пришла в школу, волосы у нее были длинные, а сейчас у нее волосы короткие. На это она выдумала, что разрешила потренироваться ученице на себе, так как она посещает курсы парикмахера. В основном одноклассники держали меня в курсе.

– То есть одноклассники тоже были причастны? – подмечал я.

– Для них это было славное шоу. Как реслинг, только все по настоящему. Постригла она свои кудри прям в классе при них, а меня отправила снег убирать в наказанье. Только это оказалось поощрением самым настоящим. Во-первых, шел туда с поднятым настроением. «Дал я ее прикурить с этой жвачкой и теперь все уроки пропущу убирая снег. Лучше не придумаешь!» – думал про себя и убирать снег по нача…

Нас перебил Удов с сигаретой в зубах. Видно было, что он слегка раздражен, но сигарета его расслабляла.

– Какого вы тут прячетесь от работы? Пахом там за троих пашет!

– Мы курили! – как то игриво произнес я. Будто мы были девочки, которые делились секретиками. Хотя так и было на самом деле.

– Кто не курит – тот работает. – произнес Удов в том же духе, только зачем-то хватая меня за рукав куртки. Энерго обернулся, когда заметил, что меня нет рядом.

– Я догоню и расскажешь, – бросил ему и повернулся к Удову. Стоит заметить, что руку он убрал.

– Значит ты новый командир теперь. Начальников развелось, даже некого послать, знаешь.

– Capiqadra – всего лишь и это на два дня, – явно неправильно произносил свою должность.

– Capi – кто?

– Прораб.

– А – а – а. Не могу сказать, что тоже разделяю любви нашего благодетеля к итальянскому. Два дня говоришь? За два дня можно много дров наломать, – при этих словах он выпустил большую струю дыма слишком близко от моего лица и натянул улыбочку хозяина дома встречавшего гостей. – Не буду отвлекать, коллега, – последнее слово он произнес особенно гадко.

Как можно быстрее я оттуда удалился. Хоть ничего такого он и не сказал и не сделал, однако от него у меня были странные ощущения.

Дойдя до мне подчиненных, видел, как Энерго уже принялся за работу. Только теперь Пахом на моей лопате, потягивая папироску, ничего не делал. Это, наверное, еще одно их представление. Хоть времени у них и не было сговорится, только они действуют, как динамическое комедийное дуо. По мере развития ситуации и оценивая обстановку. Один отталкивается от действия второго, создавая водевиль. Один не работал – заставил, теперь второй не работает. Это просто изощренное наказание какое-то.

– Пахом, почему ты теперь не работаешь?

– Неположенно, начальника. – произнес с каким-то неуместным акцентом.

– Это почему это?

– Видите ли, пока Саня пытался заслужить себе повышение единственно доступным способом – своей женской натурой у нового начальника. Я тут херачил как не в себя, и этому есть свидетели. Как вы видите, свою часть я уже сделал.

– Хорошо. Тогда как твой главный, отдаю тебе приказание передать мою лопату мне же, хотя бы на время, – последняя часть совершенно неуверенно прозвучала.

– Твою? Лопату? Вот оно, влияние власти на простодушных. Сань, ты когда-нибудь меня видел раздающим приказания?

– Неа, никогда, – естественно, он ему подыгрывал. Клоуны. Еще с таким лицом, будто лимон сожрал. – Знаешь, можно сделать из этой ситуации наглядный пример о том, что бывает, когда даешь распорядительную должность в руки всяким incompetente.

– Ох, так, значит…

– Именно, именно, что так. Посуди! Сначала я не работал. Ты потратил слишком много времени, чтобы вернуть меня в строй. Это вызвало лишнее внимание со стороны уже твоего начальства. Потом пришел и Пахом уже не работал. В первый день ситуация выглядит не лучшим образом, – ключевое слово – не работал. У меня уже составился план, как его поднять с земли. Только не стоит им об этом говорить. Пахом уперт как баран и не поднимется с земли просто потому что, а Энерго сядет вместе с ним, чтобы закадровый смех прозвучал.

– Ты прав… Отчасти. Чтобы мы смогли закончить придется ускориться, так не кажется? Можешь это считать вызовом, кто перекидает больше снега и кто заберет последнюю порцию снега. При одном условии… Что ты расскажешь свою историю целиком. Судьей может быть Пахом, все равно ничего не делает.

– Пенсия близко. Нужно привыкать ничего не делать.

– Хех, не та страна, – обернулся он к Пахому. – Ты уверен, что разумно в твоем состоянии… – продолжил он со мной, но не успел договорить.

– Вызов принят или как? – и я приподнял Оксану, указав лопатой на него самого. Наполнитель черенка драматично перекатился в стиле вестернов.

– «В твоем состоянии»? У тебя что, месячные?

– Типа того. – Пахом на это приподнял свои вылинявшие брови и принялся тушить свою папиросу.

– Принят, то принят. Только не думай, что ты меня замедлишь своим условием. С нашим стажем учишься говорить за работой, – затушив курево, он посмотрел куда-то вдаль и молча разрубил воздух. Мы начали гонку.

Не только мы соревновались. Бобенко держал в руках одну из тех рогаток, которую даже наверное, и нельзя считать уже детской забавой. Была блестящей, металлической и до толи компактной. Резинка там не была вытащена из трусов, как я обычно делал в детстве. Там висел жгутик телесного цвета, обычно который используют в больницах для перетягивания. Удов пошел за снарядами. Они висели все замерзшие – плоды рябины. Тем временем продолжился рассказ.

– Ну вот и говорю. Убираю снег, и мне начинает надоедать потихоньку, был я там один, телефон разрядился – музыки даже не послушаешь. Сделав вид, что поработал, дождался, пока уроки кончены. Тут выходит она.

– Ты ему про то, как сюда попал, рассказывать решил?

– Пахом поинтересовался.

– Угу. Выходит она. Короткая стрижка ей еще больше шла. Интересуюсь, свободен ли я. А эта стервоза, поглядев на сугробы, говорит, что если до совещания в четыре не уберу снег, в ее класс мне дорога заказана. Оглядев количество работы, я ей вполне оправдано и сказал, что это невозможно. «Не стоило сачковать. В четыре приди и проверю», – Последнее она сказала, уже уходя от меня, поматывая своими бедрами. Как же мне хотелось огорошить лопатой ее по голове и закопать в этих же сугробах.

– Пригрел бы лопаткой то. Может, что и вышло бы у вас бедолаг, – Пахом недвусмысленно подмигнул. Энерго кинул в него снегом.

Тем временем снаряды были собраны и заряжены. Они стреляли по выбранным друг другу целям. Только ту цель, которую выбрал оппоненту, тебе придется и самому поразить. В этом и заключалась игра. Они уже отстрелялись по легким целям: стволы деревьев, столбы, крупные перекрытия и т. д. Теперь они перешли на зверя поменьше. Светильники, кабели, антенны на машинах. Антенну выбрал Удов. Натянул. Выстрел! Попал.

– Конечно, не хочется забирать удовольствие от попадания в такую сложную метку, но ты видел, как антенна тряслась после твоего попадания? Во все стороны, без какого-либо паттерна, – их переговоры прекрасно было слышно из-за проступающих командирских голосов.

– Коль, победителей не судят. Я попал? Попал. Ты мне что-то говоришь, будто уже сам рябину воткнул в мишень.

– Просто объясняю то, что ты попал в основание антенны – самая легкая часть. Видишь, какая она толстая в основании?

– И куда ты будешь метить?

– Пипку наверху видишь? – нараспев Удов отвечал.

– Нет. Точнее пипку то на самом верху вижу, только ты в нее никогда не попадешь, не в этой жизни. – Наш маэстро уже натянул тетиву и готов был отправить стрелу прямо в цель, но подул ветер. Он дождался, пока он пробежит мимо по своим ветреным делам. Задержал дыхание. Натянул. Выстрел!

– Видишь? Антенна мотается теперь вперед – назад. В ритме. И это будет продолжаться еще с минуту.

– Сейчас отыщу такую… Точно не попадешь… – Он задумчиво крутился на месте, шаря глазами подходящую мишень.

– Пьеро, не здорово выглядишь, – чувствовал так же… Но надо было продолжать меня подстегнуло то, что, заслушавшись историей, я не думал о своей боли. Поэтому продолжать еще мог. Конечно, мне не перегнать этого зверя. Он уже перекидал большую часть кучи и давно перегнал меня. Расстраиваться особо не буду – мой план заключался не в этом.

– С рождения такой… Продолжай. – Еле дыша ответил ему. Пот падал с моего лица на лопату и замерзал. Сейчас меня жарило, куртку нельзя было расстегнуть, озноб мог прийти в любую секунду. Впился в снег лопатой, с рыком, находя последнее дыхание.

– Из гроба поднимите меня!!! – заорал Пахом. Вместе с этим он поднялся вместе с лопатой. – Нововведение. Теперь два против одного, последняя лопата выигрывает.

– Нельзя так посреди игры менять правила! – воспротивился Энерго. Начиная копать с какой-то бешеной энергией. Видимо понимая, что упертый Пахом все равно последует своему замыслу. Удивительно, как у него все еще остались силы, он что, работал в пол силы? Когда Саня ведал мне свою историю, он не казался запаханным. Похоже темп, который я считаю активным, он просто отдыхает на нем. Воистину Энерго – «Энергия в каждый дом»

– Меня же назначили арбитром, вот я и устанавливаю правила, – добрый дедушка принялся откидывать снег со мной. Он сдвинул меня подальше от места, куда надо было отбрасывать снег. Дал мне второстепенную роль, чтобы не мешался откидывать так много. Сработало! Пошел во банк, понадеялся, что в старике еще осталось что-то человеческое. Какая-то частичка жалости. И не прогадал! Сделал он это, конечно, что бы maestro scultore разглядели во мне парня, который будет достоин места в высшем эшелоне. Поскорей меня туда сплавить, чтобы не мешался им здесь. Не вниз, как он понял из моего упорства, так значит, наверх. Вот только хочется верить в угрюмого деда с добрым сердцем – это хорошая сказка на ночь.

Мастера скульптуры тем временем нашли себе мишень для выявления, кто из них самый меткий. Это все было странно. Сначала Вася указал на воробья, сидевшего в метрах пятидесяти на ветке. В шутку словно. Они оба ухмыльнулись этому. Только потом, видимо не найдя ничего пригоднее, начался какой-то уговор.

– Два лучших стрелка выясняют, кто же лучше. Подумай, сколько умерло людей, чтобы выяснить, кто лучше. Нам не надо сражаться на арене, погружая наши мечи в смолистую кровь друг друга. Нам нужно только попасть по птице. И кто говорит, что она умрет? Они максимум перо потеряет. Вы с Дашей на меня так смотрите, будто кровь воробья уже на моих руках! А лица у вас такие, будто на его похоронах. Дашь, у тебя выражения лица такое… Помнишь, коллекцию бюстов делали? «Уныние» – прям не отличишь.

– Спасибо, конечно, что сравнил меня с той унылой бабушкой, от которой мы приняли заказ, – Вася как то подозрительно покраснел и на нее уже не смотрел.

– Только что, если он воробью в голову попадет?

– Может попробовать, но в голову он не попадет это уж точно.

– Как в верхушку антенны?

– Нужно понимать, что в антенну Коля попал с двадцати метров и то! Он дождался, пока ветер успокоится. Чуешь, какой ветер сейчас? С таким даже в тело будет проблематично попасть, а тут еще расстояния метров пятьдесят – шестьдесят.

– Вась. Вась. Вась, даже если ты прав, ты сам прекрасно знаешь… Правила. Никаких живых мишеней. Коротко, просто и легко запомнить, – Удов в горячке приблизился к Коле. Неужели ему так хотелось застрелить этого воробья? Или здесь кроется что-то большее?

– Ты сам прекрасно понимаешь, что иногда нужно выходить за рамки, чтобы быть творчески свободным.

– Никакого отношения к работе это не имеет.

– Да ну? А кто говорил, что жизнь – это постоянный творческий процесс? Каждый исход можно называть искусством и его результатом. Неважно, сходил ли ты в туалет по-большому или выколотил статую из куска белоснежного мрамора. Не твои слова?

– Твой выстрел первый.

– Коля, не смей! – провизжала с виду грозная дама.

– Ты что, Васю не слушала? Мы даже не попадем, здесь кто будет ближе, тот и выиграл, – тем временем Удов грозно натянул резинку. Хоть Колесникова и была против, но препятствовать им не смела. Натянул. Выстрел! Немного потеревшись щекой об резинку, он все-таки отпустил ее восвояси. Мимо…

– Эй! Начальничек, хватит туда пялиться! Что, уже с нами скучно? Можешь присоединиться к боярской охоте на дичь. У них есть даже гончая, – Пахом посмотрел перед собой за реакцией. Только в его Сане уже осталось мало чего человеческого, он со звериными звуками выкидывал тонны снега. Был с ними достаточно, чтобы понять, что шутка не нашла своего адресата. Решил все-таки помочь Пахому.

– «Гончие», а не «гончая»? У них же две собаки или ты видишь здесь еще псов? – Инфантильный старик, в свою очередь, радостно и басисто довел:

– Да вот пес перед нами. Гад сутулый! – Энерго опять не отреагировал. Настолько был погружен и в снег, и в процесс. Для него это была новая сила. Я же посмеялся от души, но Пахому это было безразлично. И ему пришлось доставать еще козыри.

– Кто-то обязался рассказывать свое становление, – голос неровный, как гравий, проступил с интервальным тяжелым дыханием.

– Типун тебе на язык…

– Давай, давай!

– На чем я остановился?

– На том же, что ты делаешь и сейчас. Ты копал снег.

– Да. Откидываю, значит, и понимаю, что за два часа один я этого точно не сделаю. Но посчитал, что просто сдаться было не в моем стиле и в темпе получше, чем сейчас все кидал и кидал. Спустя час столкнулся со стеной. Не буквально, а фигурально. Сил больше не было. И я просто сел на лопату, смотря на горы, с которыми мне еще предстояло столкнуться. Все детишки, игравшие после их трех уроков на приступе к школе разошлись. Это было хорошо. Они только мешались. Плохо то, что после них остался какой-то зритель. Я смотрю на него. Он смотрит на меня. И спрашиваю резонно: «И долго будешь смотреть?» – «Нет, если так и будешь сидеть». «Ну тогда сваливай отсюда», – Зритель удалился. Думаю про себя, что ловко я его отшил «отсюда». Только спустя минуту он вернулся с лопатой, видимо в самой школе взял. И начал откидывать снег. Только не тот снег. Этот дурень начал кидать переработанный. Уже откинутый мной снег. Думая, что он просто сразу не сориентировался. Крикнул, что нужно от школы копать. А он все продолжал. Злость наполняла меня, и я резко подбежал к нему с толчком. «Ты меня что не слышал?! От школы кидай, а не к ней!» – «Прекрасно, я тебя слышал. Но мне надо было тебя как то поднять с твоей задницы». – «Не знаю, в чем твоя проблема… Знаю, ты там статуэтки лепишь из снега и льда и весь из себя талант. Так что лучше тебе идти, лепить снеговиков в другое место, если не собираешься мне помогать». – «Я здесь, чтоб помочь. Не пойми меня превратно. У меня к тебе предложение. Мы будем работать поодаль друг от друга – у каждого своя сторона. Кто сделает больше до четырех часов, тот и выиграл. Если выиграешь ты – будет статуя твоей любимой учительницы прямо перед школой. Там будет надпись на твой выбор. Думаю, ей понравится». – «Почему ты думаешь, что это мне понравится?» – «Не знаю. Я ведь ни на что не намекаю. Могу тебе много денег дать, прическу поменяешь». – «Нет, статуя устроит. У тебя просто денег нет, вот и все», – признаюсь, тогда покраснел как помидор. Это его позабавило. «Давай за работу!» – выкрикнул я, чтобы скрыть краску. «Не хочешь узнать, что будет, если проиграешь?» – «Расскажешь, когда я выиграю, потому что я остаюсь на этой стороне», – там уже я откидывал целый час и мне остается только доделать. Ему же придется начинать с нуля. Думал, что не согласится, однако… «Идет, давай начинать», – «Кому как…» – усмехнулся я. Да, чувствовал я себя уверенно. Физически ему это сделать невозможно за час. Ключевое слово «одному». Так как, когда работал, я видел, как он не торопясь проходил на свою часть. Пялил в телефон и вел себя расслаблено. Когда он все-таки принялся за работу, темп у него действительно был неплохой. Загребал он много снега и спустя какое-то время он даже не стухся.

В этот момент я упустил его из поля зрения на двадцать секунд. Все следил за ним, чтобы если он действительно выиграет каким-то магическим способом, то я хотя бы это увижу. Через двадцать секунд вокруг него уже откуда-то взялось еще три человека с лопатами! «Эй! Это в договор не входило!» – «Об этом договора и не было», – мне некогда было пререкаться с ним. Посмотрев на свои часы Haevnen увидел, что уже без двадцати минут. Хорошие были часы, жалко их…

– Опять ты про свои часы! Как же ты не успокоишься?!

– Они мне руку спасли, а может и жизнь! Посмотри на Пьеро, он не понимает.

– Он, кажется, вообще не понимает, где он, – это было близко к правде.

– Пьеро, позволь маленькое отступление. У меня имелись отличные часы от маленькой компании Haevnen. Мама подарила на день рождение. Они имели веревочку пересекающий весь корпус – это часть дизайна такая. Этот хрен старый и разрубил мне их на пополам лопатой за то, что я сказал: «С этой бородой похож на ершик хозяина, который не понимает, что ершик тоже надо держать в чистоте», – прям по линии веревочки разрубил. Если бы их не было, как понимаешь…

– Заслуженно…

– Ох, дед, не начинай. Ну, короче. Эти подрядчики раскидали снег быстрее меня, как уже стало понятно. Было без пяти и начали подтягиваться учителя на совещание. Эти бульдозеры прокатились за школу и остался я один. Только закончив, вижу, идет она. Еле дыша стою, ее встречаю. Боже, длань какая. Как подошла, я руку к голове приложил по военному. «Ты справился». – «С грехом на пополам». – «Ты ведь способный мальчик. Зачем ты это все делаешь?» – «Переходный возраст», – «Поскорей бы он прошел», – она удалилась, оставляя только свой манящий запах духов. Хотелось больше всего остановить ее, наговорить глупостей, но так и не смог выбрать, что глупее. Так и остался в раздумьях на одном месте. Эти же гаврики выглядывали из-за угла, повиснув друг на друге, как грузди винограда. Комедия какая-то. Ждали, что мы поцелуемся прям на крылечке, наверное. Из всей оравы выпал мой визави и пошел по направлению ко мне.

«Ну что? Какой урок ты из этого извлек?» – «Выиграть любой ценой – означает обмануть любой ценой». – «Это, конечно, тоже. Однако самое главное – одному ситуацию не изменить. Нужна команда. Нужно двигаться с ней и в ней. Коням, когда их запрягают в тройку, одевают шоры на голову. Это для того, чтобы они не видели друг друга. Увидя другого коня сбоку, они начинают соперничать с ним, и весь ансамбль рассыпается. Это у них в крови, в ДНК. Соперничество. Ничего с этим не поделаешь. Есть у меня один конь, пожилой, он борозды не портит, только мне кажется – ему нужен соперник. Хочу вас сделать не такими зашоренными и посмотреть, что будет.» – «Что ты к черту несешь?! Какие кони? Какие люди? Я для тебя какое-то животное?!» – «Аллегорически… Да», – взяв его за грудки, закипев как чайник, прошипел: «Посмотрим, кто из нас животное, когда я с тобой закончу». – «В этом я не сомневаюсь. Только не стоит это здесь устраивать», – тут прямо в кон проходил пожилой учитель физкультуры и спросил: «Бобенко. Энговатов. У вас все нормально?» – «Да, Сергей Александрович. Просто рассказываю, что мне вставили золотой зуб, а он не верит. Вот он и решил поближе рассмотреть.» – «Шли бы вы отсюда вдвоем, пока вам не пришлось все свои зубы на золотые поменять. Идите подальше за территорию школы и там рассматриваете друг друга зубья». – Так как он пользовался невероятным уважением среди учеников, мы так и поступили.

Ни я, ни Бобенко не хотели успокаиваться, и последний сказал следующее: «Вижу, ты хочешь продолжение вечеринки, следуй за нами». – «Хорошо, только договоримся сразу, что твои миньоны тебе на этот раз помогать не будут». – «Договорились», – шел я отдельно от них. Они же весело обсуждали все события, иногда поглядывая на мою угрюмую фигуру с лопатой через плечо. Смотря на них, пытался прогнать мысли о том, что мне самому неплохо было бы завести друзей и шляться с ними, и устраивать погромы, залазить в проблемы и перестать мучить всех и вся.

На этом от общей массы отделился молчаливый старик, похожий на Распутина. По пути ко мне он перешепнул с Бобенко пару слов. «Значит ты новое мясо?» – услышав это, Бобенко вступил в разговор. «Ну же, Пахом, Пахом! Не порть сюрприз!» – «Эй! Какие еще сюрпризы? Если ты будешь устраивать какой-то турнир на выживание среди своих рабов вместе со мной в клетке из льда, то я просто уйду». – «Сюрпризы будут только приятные. Впрочем, сейчас сам все увидишь. Мы уже подходим».

Мы зашли во дворы, и я увидел прекрасные снежные скульптуры. Их великолепие поразило меня до глубины души. Непонятно было для меня тогда, как из такого непослушного материала можно создать такие сложные, реалистичные, податливые фигуры.

Фигуры плясали по кругу. Их было ровно двенадцать. Некоторые только были недоделаны, какие-то вообще были только в задумке. Было понятно только то, что их должно быть двенадцать. Фигуры застыли в танце. Я прикоснулся к самой живой и законченной. Она извивалась, наклонившись в бок, упершись на одну ногу, а другой только поддерживала баланс, немного согнув ее. Руки сплелись как две ветки дерева и брели в сторону упертой ноги. Это, к сожалению, закрывало ей лицо. Волосы были завязаны в хвост.

Я прикоснулся к ней. Должен был. Почувствовать, что она действительно стоит предо мной из снега, не живая. Как только я убедился в этом, сзади меня послышалось, как кто-то прочистил свое горло кашлем, тут я обернулся. «Дама и господа! Хочу представить пополнение в семью архитекторов – Энговатов. Сокращенно Энго. Он будет вторым scalpellino вместе с нашим любимчиком – Пахомом» – этот бородач стоял, скрестив руки, и выразительно усмехнулся. Бобенко это заметил и сказал на пониженных: «Это твой второй скакун. Будь аккуратнее с ним, характер у него еще сложнее твоего. Аккуратнее. Слышишь?» – потом продолжил, уже обращаясь ко всем: «Чтобы не забивать тебе голову столькими именами, давай ты сам со всеми познакомишься в процессе. Все, дама и господа. За работу! Благо у нас ее предостаточно!» – «Что? Что… Что это такое?» – «Ты же сам не потрудился узнать, что будет, если ты проиграешь, помнишь? Так вот, теперь ты работаешь со мной. До конца жизни.» – Тут я, наконец, собрался с мыслями. Я должен был быть в ярости по моей задумке и уже прикладывается к голове Бобенко лопатой, но я был слишком сметен для этого. «Ну нет уж. Если ты думаешь, что сможешь держать меня здесь, то ты глубоко ошибаешься. Если я для тебя лошадь, то давай! Остреножь меня, чтоб я не ускакал!» – «Послушай, никто никого здесь насильно держать не будет, и драться с тобой я тоже не буду. Расслабься и мину попроще сделай. Если хочешь, можешь идти». – тут он обернулся, и была идеальная возможность хрустнуть его череп. Бобенко, уверен, то же знал, что это идеальная возможность для меня, и я могу это сделать. Могу, но не сделаю. Постояв там с минуту, обернулся к скульптуре и решил остаться там, чтобы только узнать, как он это делает. Поглядеть с секунду, как он наполняет смыслом и огненной душой неотесанные глыбы снега.

Все заканчивалось в этот момент. История, снег перед нами, соревнование на меткость. Ко всему прочему у меня разболелась голова. Уже плохо видел снег перед собой, а все кидал и кидал. Теперь действительно осталось немного. Последние лопаты. Они рассчитывали броски так, чтобы сделать последний мах. Учитывали и свои и чужие ходы на перед. Интервалы, паузы. Мне было не до расчетов и нужно было дожить до конца гонки. Вот, выждав, Пахом, кажется, забирает последний снег моей быстрой лопатой, однако немного не рассчитал и еще немного осталось. Энерго кинулся сгребать, но Пахом и тут успел. Только он успел заблокировать лопату Сани, из тумана просияла острым светом мысль. Мысль, что мне нужно забирать последнюю лопату. Хотя там не было даже пол лопатки – кот наплакал. Из последних сил загреб, пробежал, вскинул снег вместе с лопатой и, слыша, как железо ударяется об твердый черный лед, сам рухнул, последовав ее примеру.

Было слышно, как сзади меня бурно спорили. Это становилось все дальше и дальше. Моя щека приятно топила на снегу. Вскинув глаза, видел capo, натянувшего мерзлую резину жгута, и опять он дожидался стихания ветров. Птица все сидела неподвижно, как будто дожидаясь своей участи. Натянул! Выстрел! Ветер исчез, и тут же ему вслед полетела яркая рябина. Видимо, заметив и в чувствах обиды ветер, сдул снаряд, пока он летел все это расстояние. Сдул он его прямо в глаз воробья. Это правда. Это точно не бред больного. Сам видел, как ярко-оранжевая точка дошла до маленького существа и проникла ему в глаз. Подбитая птица упала с ветки. Как самолет, пикируя вниз. Даша пискнула и оправилась на спасение птички, будто это возможно было сделать. Василий в свою очередь с раздраженным лицом побежал на перегонки с ней. Бобенко стоял замерзший на месте, как одна из его статуй. Только двое бегущих не взяли в толк собак, у которых резко проснулись инстинкты. Один из песиков подбежала к месту преступления и начал обнюхивать убитую. Тут же хозяйка выкрикивала «Фу! Фу! Фу!» – но это только подзадорила молодую собаку. Она вцепилась в птицу и посмотрела на подбегающую хозяйку, восприняв всю трагичную сцену за игру. Тут Даша начала выкрикивать «Отпусти! Подай! Подай! Вольф, дай!» – не поняв, что именно Вольфу делать: подать, отпустить или просто дать, он выбрал самое верное на его взгляд – бежать. Повторяя ту же самую реплику, Даша устремилась за ними. «За ними» – будет точнее, потому что к задорному занятию присоединился и второй пес. Удов же бросил идею догонять и с разбитым видом вернулся к Бобенко. Подходя, свой разбитый вид он склеил в улыбку.

– Даже цель была поражена, что в нее попали, – решил он разрядить обстановку. Неудачно.

– Я доказал все, что было необходимо. Не остальным, а себе в первую очередь, – сообщил он полушепотом и с размаху кинул рогатку высоко на дерево. Там она повисла на ветке, словно та птица. – Развлечений хватит на сегодня. За работу! – он дополнил и направился в мою сторону.

Не заметив меня, точно раздавил бы меня, как жука своей тяжелой уверенной поступью. Жар от моей щеки растопил снег, и так как лежал и наблюдал я уже давно, еще подождав немного, мог спокойно попробовать талую воду на вкус. Так что, когда Бобенко крикнул на мою двоицу, мол, почему я тут лежу в бессознании, он спас меня от смерти утопленника.

Первый раз слышал, как он матерится. Дуэт спохватился и прислонил меня к статуе. Энго начал вытирать рукавом мою мокрую щеку, попутно обдирая кожу своим мерзлым рукавом.

– Ишь! Попал – злой. Не попал – еще злее бы был. Творческая натура, едрить ее в корень, – проворчал старик справа от меня.

– Ничего ты не понимаешь, Пахом. – продолжал вытирать мне щеку заботливый Энерго слева от меня.

– Одно понимаю точно. Ты свои позиции сдаешь, Санечка…

– Если бы ты не вклинился как раз!

– Новичку проиграл, это же надо! – они наперебой кричали мне в уши. Голова готова была тут же расплавится.

– Ладно. Сиди пока здесь и никуда не убегай, мы пока поработаем под твоим чутким присмотром, – подкалывал подколотый Саня. От себя мог только еле поднять руку в знак согласия или дать знать, что я еще жив. Потому что не было сил даже держать веки полностью открытыми, поэтому они были на грани закрытия, еле-еле наблюдая за происходящим. Будь я хоть здоровым, не смог бы угнаться за этими титанами и их титаническими усилиями. Темп, который они задают, может убить и прислонившаяся к статуе в процессе формирования ростовой куклы – это наглядный пример. Не удивительно то, что они сделали, а то, что они продолжают делать. Раз за разом. Будто это обыденность. Легко и смешно.

Спустя какое-то время Колесникова все-таки справилась со своей псарней и вытащила птицу из пасти игривого щенка. Выкрикивая имя Коли как минимум дюжину раз, она бежала к нему на место статуи.

– Птица не настоящая была, Коль. Кто-то макет сделал. Подделку. Смотри, перья приклеили, глаза кукольные. Вблизи совсем не похоже, а издалека очень даже смахивала! – окликнутый молча посмотрел на нее, потом на Удова и на Энерго с Пахомом в конце, которые приостановились послушать.

– А какая разница? – произнес Бобенко с каким-то надрывом в голосе. Нотка облегчения все равно невольно проступила, резонируя с нашими сердцами. В попытке сокрытия принялся снова работать над белым монолитом. Во все время мог только обернутся, посмотреть на свою опору – это женщина в своем становлении.

В верхней части была голова, прижатая к плечу. Волосы хоть и были коротки, но закрыли все-таки ее лик. Маленькую грудь ее прикрывали руки, настолько слабые и тонкие и в то же время настолько сильно упертые в ноги свои, что они выгибались в противоположную сторону. Вот так плавно взгляд переходит к ногам ее, связанными в позе лотоса. Только связаны они не на узел, крепко и надежно, а расхлябанно и расслабленно. Ей было бы неудобно и даже больно, будь это иначе. И так слишком много становой силы входит в них сверху. Нога на переднем плане казалась рукой, которая подставлена под ручей слез. Не случайно ведь эта форма как раз была под головой юного создания. Ручей, значит, будет соленый стекать по ее лодыжкам. Она ведь живая, может и хочет себе больно сделать, но нельзя, не дозволено. Слишком любит себя. Возможно даже больше остальных любит. Болезно от этого. Хочет по другому, только не может. Сама себе не позволит. Обо всем он думает, каждая деталь… Такая жизнь – эмоция и пластика… Браво, Коля, браво…

Провалившись в бездну, вернулся уже когда они заканчивали. Бобенко подошел, снял перчатку и приложил к моему лбу коленную руку. Печально замотал головой. Энерго уже взял меня под руку. Этого даже и не заметил. Коля начал разворачивать свою напутственную речь.

– Сказал бы сразу, что болеешь. У нас можно болеть, это не рабство на галерах. Энерго тебя отведет. Давай отлежись. И ты нам нужен с новыми силами и идеями. Будем скатывать самый крупный ком для Кухарки. Не бойся, твой день переносится. Хотя и этот ты неплохо провел в полумертвом состоянии. Видел я, как ты отверженно лопатой орудуешь наравне с этими акулами! А потом еще сидел и смотрел, как они работают. А они ни слова! Вот это я понимаю настоящий superiori. Начальство! Ладно, ладно. Идите, – хоть он и пытался казаться непоколебимым, но по его глазам было видно, что фоново он погружен в раздумья глубокого типа. Этот день и его события его коробили.

Волочась на плече Энерго, услышал привычное «не за что!» вблизи, стоит ли и говорить, что не был в восторге. Чуть перепонка не лопнула. Интересно, доживу ли до того, когда смогу услышать «всем спасибо за работу!» вблизи. Немного опомнившись, сказал своему аллегорическому коню, который вез меня:

– Ну и зачем ты меня тащишь? Сам, что ль, не дойду?

– Представь себе.

– Ладно. Хрен с тобой.

– Хех. Начал по нашему балакать?

– От вас наберешься… – после недолгой паузы снова начал разговор, когда уже вошли в подъезд.

– Хочешь, тоже поделюсь кое-чем личным?

– Неуверен, что хочу дружить с тобой, Пьеро. Не сегодня, так завтра ты ласты склеишь!

– Пошел ты.

– Ладно. Только если как последнее признание на смертном одре, я готов принять твои изречения.

– Мне не только физически плохо. В последнее время, как будто, какой-то голос отговаривает от всего того, что мы делаем. Говорит, что вы и так справитесь. Я – лишней. Нужно остаться дома и так далее.

– Нашел из-за чего убиваться. Это просто твое подсознание вошло в конфликт с твоим сознанием. Не удивляйся, если у тебя начнут появляться сны, которые отговаривают тебя идти к нам. Дело в том, что глубоко внутри… – тем временем он упер меня против стенки около лифта. – Дело в том, что глубоко внутри, в подсознании, в месте, которое тебе неподвластно – ты действительно не хочешь у нас работать.

– Что за чушь?! – запротестовал тут же. Двери лифта с натягом раскрылись, лампочка в кабинке заморгала. Мы вошли в кабинку. Запах мочи резко ударил в ноздри. Хорошо, что для меня это было не так резко из-за завала в носе. Хоть какие-то плюсы.

– Какой?

– Девятый, – мой поводырь немного замялся, увидев полностью выгоревший циферблат без остатков обоснования после шалостей с зажигалками, но все таки нажал нужную кнопку.

– Почему же сразу чушь? Возможно, оно тебя и пыталось защитить от вреда, который ты сам себе наносишь. Зачем ты сегодня вышел? Написал бы, что болеешь. Никто бы не осудил. Теперь посмотри на себя!

– Если начну таким промышлять, вы меня три дня в месяце будите видеть. Человек я не простой, а очень больной. Болею много и очень обильно – доходит до капельниц домашних и больниц, врачей… Из-за этого ко мне и начали приставать в школе и это все произошло. А на фоне этого подсознания неужели странно считать себя психопатом? – мы вышли из лифта и направились к моей квартире.

– Дерешься с дедом. Достаешь магическую дубину из неоткуда. Приходишь на работу с одной ногой в могиле, потом и второй туда наступаешь. О да! Ты полный псих.

Мы дошли. Я отпирал дверь, как заметил на коврике почтовый конверт. Он был подозрительно толст. Подобрав его и прочитав надпись «от хорошего друга» понял, что худшие подозрения оправдались. Причем в самое ненужное время. Правильно бабушка говорила «беда никогда не приходит одна.»

– Ничего себе конверт толстый, что тебе траву по почте присылают? – удивительно, как точно иногда отдельная насмешка может отражать всю реальность. Побледнел. Благо болезнь все скрыла. Вы посмотрите-ка, одни плюсы. Неужели оптимистом стал. Конечно, станешь здесь…

– Может, чего и похуже, – быстро нашелся я.

– Ну так давай пробу снимем.

– Не в состоянии.

– А – а – а! Я понял. Любовная переписка, ну точно. Тогда извиняюсь, что лезу. Правда, старомодно немного, но романтично, готов признать, – пока все это произносилось, я отпер дверь и пригласил его внутрь. Нас встретил Берлиоз, и Энерго первым делом начал его наглаживать и нахваливать.

– Ну, кот так кот. Под стать тебе. Две собаки – пара!

– Это еще что должно значить?

– Животные домашние обычно похожи на своих хозяев.

– Не я хозяин, к сожалению. Решения кота. Его Берлиозом зовут.

– Тогда забираю свои слова назад. Берлиоз. Берлиоз, Берлиоз… Что-то знакомое… Вспомнить не смогу.

– Ну надо же! Это Мастер и Маргарита, между прочим! Классику знать надо!

– Точно! Действительно, классика. Я знал, знал. Только припамятовал. Жалко, Пахома здесь нет. Ты бы вырос в его глазах.

– Да уж… Загляни он в мою комнату, я бы упал еще ниже, чем был, – Энерго помог снять мне сапоги, даже это уже не было состояния сделать. В свою же очередь подал ему пару гостевых тапочек. Они парадоксально изрядно загрязнились, хоть гостей у нас и не бывает. Пока ему показывал, где моя комната, Энерго меня тащил до нее.

Тащив, ему пришлось выслушать, как в квартире нечего то и показать, и если он хочет горячего чаю, то все на кухне, только ему придется обслужить себя самому и т. д. и т. д. Вообщем обычный бред человека в горячке. Дотащив, он снял верхнюю мою одежду, что было еще большим позором, чем сапоги. Скинув ношу на кровать, помощник вздохнул с облегчением. Удивительно, как даже вздохи могут много выражать намерений, эмоций. Накинул на меня одеяло и осмотрелся в комнате.

– Неудивительно, что твои внутренние демоны тянут тебя остаться здесь. Я бы тоже не хотел уходить…

– Правда?

– Нет, – Саня выключил свет в комнате и открыл дверь, но задержался в проеме. Только половина его лица освещалась, и очки блеснули на свету из прихожей. – Хоть ты и псих, только нам очень нужный псих. Коле особенно. Он нуждается в тебе. В себе он может разочароваться. В тебе. Нет, – тихо закрыл дверь, свет выключился в прихожей, потом хлопнула железная дверь.