Читать книгу Аскорбиновая кислота. 11/07 - Юрий Серов - Страница 7

В домике Ионин обнаружил магнитофон на батарейках. Батарейки сели, и звук из колонок выходил тягучий. В коробке, где лежал бумбокс, валялась куча кассет: «Иванушки», «Руки вверх», «Русский размер», сборники русского рэпа. Лёха перебирал раритеты, которые в детстве были дороже золота, доставал буклеты из подкассетника, читал информацию. При покупке кассеты обязательно спрашивали, есть ли внутри разворот или это пиратка, отпечатанная на цветном принтере, и если буклет отсутствовал, никто не ленился прогуляться до следующей остановки. Исключения делали или для любимых исполнителей, или для родителей, кому не принципиально содержимое бумажек. Ионин за новинками ездил на площадь, где работали официальные представители. Драли за лицензионную кассету не десять, а двенадцать рублей.

Лёха пристроил бумбокс на плечо и возвратился к деду.

– Деда, батарейки нужны, мафон не играет, – сказал он.

– На чердаке глянь, я привозил с гаража, – ответил дед. – Бабушку не разбуди, меломан.

Батарейки лежали на полке в дальнем углу чердака. Новёхонькие, в упаковке, высшей пробы – хватит до конца дня. Ионин набил ими карманы шорт и спустился по лестнице.

Через минуту он разгуливал около деда с играющим магнитофоном. Из колонок играла кассета «Иванушек International» – «Конечно он REMIX» – переработанные версии песен с дебютного альбома популярной группы.

– Этажи, этажи, этажи, – пел бумбокс голосом рыжего Иванушки. – Блещут огнём.

Лёха приплясывал среди грядок, веселя старшего и соседей. Плевать на предрассудки, пусть думают, что хотят. Он в 98-ом, рядом родные, ему одиннадцать лет – что взять с мелкого лоботряса?!

– Ты ругаешь дождь, лужи на асфальте! – подпевал Ионин маленькому Иванушке.

Полив закончился. Грядки картошки получили необходимую влагу. Дед объявил перерыв на обед, и делегация в лице старшего и молодого под музыку направилась к домику. По пути дед ополоснулся из бочки, смыл солёный пот, а Лёха ополоснулся за компанию: он не устал и не вспотел.

Бабушка проснулась и накрыла на стол. На скатерти лежали варёные яйца, очищенные от скорлупы, картофелины в мундире, нарезанные огурчики и помидорчики, листья салата, три баночки консервов: горбуша – для Ионина, сайра – для бабушки, килька в томатном соусе – для деда. Каждому на свой вкус и цвет. Чай в чашках, краюхи домашнего хлеба – у тарелок. Обед простой, но на природе, нагуляв аппетит, кушаешь с удовольствием.

Отобедав, лёг дремать дед, а они с бабушкой занялись прополкой. Лёха орудовал тяпкой в помидорных грядках, а бабушка щипала руками траву в баклажанах.

Жара не спадала. Бумбокс играл кассету «Руки вверх» – «Сделай погромче».

Интересно, размышлял Ионин, если я умру от теплового удара, что произойдёт со мной в том времени? Меня вычеркнут из прошлого, стерев как карандаш ластиком, или я не могу умереть в этом времени? Куда денутся прожитые дни? Обнулятся? Или я мёртвый перенесусь обратно? Может, пересылая меня в 98-ой, волшебник рисковал? Царапина в 1998-ом наверняка оставит шрам в 2017-ом…

– Ты сегодня золотой помощник, – сказала бабушка, выводя внука из раздумий.

– В смысле? – не понял тот.

– То ничего делать не заставишь, разве что воды в бочку накачать, а сегодня и земляники собрали, и помидоров вон сколько пропушил.

– Ещё деду китайку помогу выкорчевывать, – подыграл Лёха. – И впрямь золотой.

– Не похоже на тебя. Ты любишь лодырничать.

– Я, ба, из будущего на денёк приехал. Завтра опять в лодыри запишусь.

– То-то я думаю, что за метаморфозы! – рассмеялась бабушка.

Когда дед появился с пилой у яблони, Ионин отложил в сторону тяпку и присоединился к старшему. Они взялись за разные концы инструмента и налегли на дерево. Китайка, несмотря на высохший ствол, у корня сохранилась. Пилить её оказалось делом нелёгким: и с Лёхи, и с деда ручьём потекло.

– Могучая яблоня, – сказал дед. – Поддадим, младший!

Младший поддавал. Пот лился со лба и разъедал глаза, отчего приходилось прерываться, снимать панаму и вытирать лицо. Дойдя до половины ствола, они остановились.

– Две минуты отдых, – сказал дед. – Жалко, конечно, китайку… Ранетки хорошие, сок с них и на вино, и в банки закатывать. Некислый, приятный на вкус. Первое дерево наше. В шестьдесят шестом посадили перед свадьбой. Больше тридцати лет считай.

Дед задумался, на секунду-другую выключившись из материального мира. Внук помахал ему, тот вздрогнул и схватился за инструмент.

Спустя пять минут китайка пала. Они отнесли дерево в ближайший лес и начали борьбу с пеньком. Китайка за тридцатилетие пустила глубоко корни, и сколько Лёха не выкапывал землю вокруг, не было ни конца, ни края. Дед раскачивал пень влево и вправо, но ничего не происходило.

– Упрямый чёрт! – злился старший.

За полчаса «чёрт» не сдвинулся ни на миллиметр. Дед махнул рукой, сходил за топором и обрубил все корневища. Пенёк последовал за китайкой в лес.

Незаметно подступал вечер. Температура воздуха опустилась до двадцати пяти, небо заволокло тучами. Навалилась духота.

– Гроза намечается, – сказала бабушка. – Яблок бы набрать, а то польёт.

– С ягодой возиться, а ты ещё яблоки хочешь, – заспорил дед.

– Успеем, не ворчи. Зимой и варенье, и компоты лопаете, а ему возни много.

Ионин улыбнулся, глядя на постановочное ворчание бабушки и деда.

В четыре руки работа велась споро: поднял яблоко с земли и к остальным его! Ранний сорт налива начинал цвести весной, когда на многих деревьях только набухали почки, а зелёные яблочки появлялись на нем в конце апреля. С середины июля яблоня радовала садоводов плодами с тонкой, почти прозрачной кожурой.

– Ба, у вас в деревне были сады? – спросил Ионин.

– Были, конечно. Мы, Лёшик, питались тем, что вырастили, да выловили. Рыбой, картошкой, репой. На зиму мясо вялили или в сенях держали. Капусту и огурцы в бочках солили. Ох, и ядрёные они получались! – Узелок завязывался, и нить повествования простиралась далее.– Зимой реже охотились, снега по крышу наваливало, попробуй выберись, куда там! С лета и с осени запасались. Потом несколько зим бесснежные пришли, тогда и охотиться не грех!

– Ты говорила, вас зимой в школу возили? Как возили, если снега по крышу?

– Расчищали дороги для лошадей.

– А что ты больше всего любила есть?

– Всё любила. Особенно сладкого не хватало. Сахарина в деревне не водилось, а мёд у деда Митяя – дорогущий! Он его на мясо менял, на рыбу. Пасека огромная, краёв не видать! Зайдёшь если, заблудишься… А так всё ели. Что мамка с бабой приготовят, то и едим… Насушим грибов, а после ползимы питаемся! Баба картошку в печке томила. Поставит на ночь горшочек, утром проснёшься, откроешь крышку, а там парит, и запах – ммм! Вкуснятина.

Наверху громыхнуло.

– Вода – хорошо, – заметила бабушка. – Землю напоит.

Закапал дождь. Сначала робкими капельками он намекнул на своё присутствие, участился и погнал собирателей яблок под крышу.

– Вот отказались ехать сразу, теперь льёт, – сказал дед.

– Переждём, – ответила бабушка. – Некуда торопиться.

Стихия буйствовала. Дождь усиливался. Гром гремел то в одной стороне, то в другой, а молнии чертили на небе замысловатые зигзаги.

Никто не говорил. Взоры обратились за дверь, где стена воды стекала в огород. Пахло свежестью и чистотой.

Лёха встал у двери и вытянул руку ладонью вверх. Капли дождя разбивались о живое препятствие и оставляли на коже влагу. Ионина завораживало: попав в прошлое, он радовался банальным мелочам, а живая бабушка, которую он не видел с новогодних праздников 2009 года, будила в сердце потаённые уголки безудержного и неконтролируемого счастья. Почему он не может остаться?! Зачем возвращаться в будущее, где никто не ждёт, никто не обнимет и не приголубит? Там Ионин – тридцатилетний неудачник, а тут – верховод и забияка, помощник двум старичкам и их главная забота. Лишь бы не туда, не в Подмосковье!

«Волшебник, оставь меня в 98-ом, – обратился Лёха к небу. – Проси, что хочешь. Забирай всё, что у меня есть».

Волшебник не отвечал. В глазах Ионина пылала надежда.

– Почистить по яичку? – предложила бабушка. – С чаем будете?

Бабушка не ела, а они с дедом пополдничали. Доели яйца, картошку, хлеб с зелёным луком и солью, разошлись и умяли банку запасных консервов. Попили чаю, и дождь закончился.

В шесть вечера поехали домой. Дед подвёз внука и бабушку к подъезду, помог разгрузиться и укатил в гараж. Бабушка переводила дух, а Лёха таскал вёдра и корзины на пятый этаж.

Наверху встречала беленькая собачонка Полька, получившая кличку за умение танцевать на задних лапах, прося подачку со стола. Утром Ионин её не видел: у Польки был своеобразный бзик относительно гуляния; если во дворе взрывали петарды (а взрывали их постоянно – дурацкое увлечение переросло в эпидемию), выходить из дома она отказывалась наотрез. Пряталась под кресла, под диван, и вытащить оттуда её не удавалось ни уговорами, ни угрозами.

– Привет, Полька! – Лёха погладил собаку, та ластилась и подставляла розовое пузико. – Привет, черноглазка. Лет десять не виделись, да?

Полька суетилась и била хвостом по линолеуму.

– Бабушку жди, – сказал собаке Ионин.

Та навострила уши, услышав знакомые слова, протиснулась мордой в дверную щёлку и ожидала, пока любимая хозяйка преодолеет десять лестничных маршей.