Читать книгу Княгиня Менжинская - Юрий Татаринов - Страница 10

Горе старого Толочки было беспредельным. И самым ужасным являлось то, что в случившемся он винил одного себя. Как ни старалась дочь утешить его, ничего не помогало. Казалось, старик помешался. Беда его была понятна. В лице Фердинанда пан Юзеф потерял не просто сына, но единственного наследника, надежду на то, что род Толочек будет продолжен. Теперь, когда юноша был мертв, он не только простил ему все, но и вознамерился исполнить его прижизненные помыслы. Когда потребовалось вмешательство в хлопоты о похоронах, ему вспомнились странные слова сына: «Я ворожил, и высшие силы поведали мне, что я сам приду на свое вечное ложе!» С той минуты, о чем бы пан Юзеф ни думал, сознание обязательно возвращало его к этой мистической фразе. Она звучала в его ушах настойчиво, как заклинание. В конце концов он решил, что должен исполнить то, во что так искренно верил его мальчик.

Два дня тело пана Фердинанда, уложенное в гроб, находилось в одном из покоев дворца. К нему был открыт доступ. Один за другим дворец наведывали соседи. Между тем на кузне и в плотницкой в эти дни царило непонятное оживление. Приказчик, кузнец и плотник чуть ли не ежечасно являлись к пану, запирались с ним и о чем-то долго переговаривались. Что-то затевалось, но секрет старик не желал открыть даже дочери.

В ночь перед похоронами в комнате, где стоял гроб с покойником, по указанию пана заперлись главный плотник и его подмастерья. Они долго стучали и звенели. Но даже и после этого никому из слуг и гостей не удалось узнать, что затеял пан Толочко.

На следующее утро, едва только забрезжил рассвет, перед крыльцом дома и вдоль аллеи, ведущей к часовне, выстроилась молчаливая шеренга гостей. Уважая обычай, они приехали, чтобы проводить покойника в последний путь.

Каково же было удивление этих особ, когда в час выноса на крыльцо вышел поддерживаемый двумя слугами… сам пан Фердинанд. Гости оторопели, кое-кто повалился в обморок. В первое мгновение всем почудилось, что им привиделся кошмарный сон.

Глаза пана Фердинанда были закрыты, лицо бледно, а руки висели как плети. Когда слуги снесли его и поставили на дорожку, все разглядели, что к каждой из его ног с внешней и внутренней стороны приложены доски, обвязанные попарно веревкой. В средневековой Франции подобное приспособление носило название «испанский сапог» и использовалось при пытках. От досок к плечам по спине и груди покойника были протянуты большие пружины. Слуги подтолкнули мертвеца – и тот неестественно, рывком, сделал шаг вперед. Все охнули. А за первым шагом последовал следующий – покойник «пошел»…

Весть о том, что происходит на панском дворе, в одну минуту долетела до деревни. Когда покойник зашуршал по стриженой траве на аллее в саду, деревенские уже окружили часовню. С горки им было хорошо видно, что делается на аллее. Народ смотрел – и не верил своим глазам. Иные в душе осуждали пана, видя в его затее святотатство, другие только удивлялись. Между тем покойник продолжал свое скорбное шествие. Он все ближе подбирался к часовне.

Движения его были неторопливы и угловаты и напоминали движения аиста, когда тот выискивает в траве добычу. Покойник делал шаг – и сокрушенная толпа ахала, опасаясь, что он может повалиться. Когда же он действительно начинал валиться, внимательные слуги подхватывали его – тогда со всех сторон доносились вздохи облегчения. Люди были всецело захвачены этим зрелищем.

Почти час «шествовал» покойник от крыльца до дверей часовни. Все это время за ним шел сам виновник этих необычных похорон. За последние три дня пан Толочко заметно постарел, обрюзг. Голова его побелела. Старик шел и громко, точно безумный, молился.

– Прости согрешение мое, Господи! – говорил он и странно тряс при этом головой. – Призри меня и помилуй меня! – и чудилось, будто он не просил, а требовал.

Рядом с ним в сопровождении гувернантки шла, вся в черном, панна Юлия. Душу ее переполняло не только горе, но и смущение. Более того, она сердилась, называя этот скорбный спектакль, разыгрываемый отцом, кощунством.

Покойнику оставалось сделать всего несколько шагов, когда у часовни пан Толочко заметил в толпе Федора. Сейчас же он притих, застыл на месте, как бык посреди дороги. За ним остановилась вся процессия. Старик насупился, как ребенок, которого обидели. Все уставились по направлению его взгляда. Те из соседей, которые узнали молодого Коллупайло, недовольно зашушукались.

Неожиданно пана Юзефа охватил припадок бешенства. – Зачем ты явился?! – гневно обратился к Федору старик. – Крови моей хочешь?

– Тятенька! – взмолилась панна Юлия. – Не надо! Пан Федор не виноват!

– Нет, это он поссорил меня с Фери! – скорее обращаясь к толпе, чем к дочери, отозвался упрямец. – Сначала тайком прокрался в усадьбу. А когда я схватил его, он настроил против меня дочь и сына!.. Он исподволь подкатывается к нашему семейству, желая сжить его со свету!

– Тятя! Это неправда!

– Оборотень!

– Тятенька! – Громкий голос панны Юлии вдруг сорвался. Несчастная бросилась на грудь обезумевшему, зажала ему рот. – Родной мой, хороший, успокойтесь, умоляю! Мое и ваше горе беспредельно. Но что же делать! В том, что погиб Фери, виноваты мы все! В том числе и вы!

Ее слова наконец дошли до сознания старика. В глубине души тот должен был признать, что не столько Федор повинен в смерти его сына, сколько он сам. Фердинанд не погиб бы, если бы не та злополучная ссора. Голова старика опять затряслась. Бедняга глухо зарыдал. Из глаз его полились слезы.

– Горе мне… Горе… – судорожно сглатывая слюну, с трудом выговорил он и опустил голову на плечо дочери. Панна Юлия сделала знак Федору, чтобы он ушел.

Молодой Коллупайло понял и сейчас же направился в сторону леса, где стоял его конь. Уходя, он слышал глухое стенание пана Толочки и плач тех деревенских, которые искренно жалели юного Фердинанда.