Читать книгу Княгиня Менжинская - Юрий Татаринов - Страница 20

Когда князь уехал, пани Эвелина некоторое время стояла на крыльце, ждала, пока пролетка исчезнет из вида. Она продолжала играть роль…

Вернувшись в дом, она проследовала к шкафу и, открыв стеклянную дверцу, достала изящный графинчик в виде большой грозди винограда и маленький стаканчик с золотой каемочкой. Налив в стаканчик какой-то красной жидкости, пышка выпила залпом, крякнула, а потом, отыскав взглядом икону, трижды перекрестилась, словно попросила у Господа прощения за все свои грехи. И только после этого опустилась в кресло у зеркала…

Сначала послышалось, как где-то щелкнул дверной замок. Затем тихо скрипнула и пропела птичьим голоском дверь. Кто-то стал спускаться по лестнице с мансарды.

Наконец дверь в комнату открылась, и на пороге с гитарой в одной руке и с полупорожней бутылкой в другой появилась панна Снежана – родная сестра пани Эвелины. Все то время, пока князь Леон находился в доме, бедняжка вынуждена была скучать наверху. Теперь она пришла, чтобы развеять свою скуку.

– Ну как, напрыгались, дети мои? – морщась, обратилась она к изображению своей сестры в зеркале.

Кажется, содержимое бутылки, которую красавица держала в руке, было достаточно крепким, иначе речь молодой пани была бы более внятной, да и нос ее не имел бы такого розового оттенка.

– Не будь такой циничной! – последовал ответ, достойный по-настоящему целомудренной пани.

– У меня там, наверху, все бутылки попадали, когда вы тут резвились! Скоро дом расшатаете вашей пылкой любовью!

– Я прикажу, чтобы Степан впредь не открывал для тебя подвал! Ты много стала пить, милочка!

– Не величай меня этим пошлым прозвищем! Я пока не принадлежу к твоей касте!

Сказав сие, панна Снежана поставила бутылку на пол и села, а точнее, бухнулась, в то самое кресло, где совсем недавно сидел гость.

– Уф! – выдохнула она. И сейчас же спросила: – Что вытаращилась?

Пани Эвелина действительно смотрела на сестру укоризненным взглядом.

– Это что – зависть? – вдруг спросила она. – Или желание уколоть?

– Ой, ну зависть, зависть! – отмахнулась сестра. – А что тут такого?! Я тоже хочу любовника! – она подумала, потом добавила ноющим тоном: – Вот только Господь поскупился, когда лепил мои формы. Мужчины даже не оглядываются в мою сторону!

– Да уж, – охотно согласилась пани Эвелина. – На тебя даже Степан смотрит с презрением, – и засмеялась.

– При чем тут Степан? – обиделась несчастная. – Он что – мужчина? Мне нужен человек… который…

– Ну? Какой?

– Который возил бы меня в шикарном экипаже. Платил бы по моим счетам…

– Как мой князь?

– Не издевайся, пожалуйста! Тебе повезло, как альбиносу на целое стадо!.. Не надо мне такого! Пусть будет помельче. Хоть бы какой-нибудь купчишка.

Сестры вдруг притихли, задумались каждая о своем. Панна Снежана, покачивая головой, начала перебирать струны, тихо напевать какую-то мелодию. Ее сестра не выдержала, похвалилась:

– Смотри, какую мазилку подарил мне князь! Из Парижа! Ей цена добрых сто рублей, никак не меньше!

Панна Снежана отставила гитару к стене, поднялась, неровным шагом подошла к зеркалу. Обе некоторое время молча рассматривали подарок – перламутровую шкатулку с красками для румян. Наконец панна Снежана вздохнула и отправилась обратно в кресло.

– Боже, смилуйся надо мной! – смеясь, простонала она. – Ну хотя бы самого захудалого!.. Ну хотя бы старика с коленкой вместо головы! Хоть калеку! Лишь бы были деньги!

Пани Эвелина тоже рассмеялась. Это был смех женщины, чувствующей свое превосходство, смех эгоистки, жестокий и унижающий.

– Сумасшедшая, – вдруг серьезно сказала она. – Ты, видно, еще не спала со стариком. Не знаешь – а уже желаешь этого! Дура! Сначала научись скрывать свое отвращение, свою ненависть, а уж потом проси…

– Будто ты спала!

– О, милочка, ты еще под стол пешком ходила, когда я уже знала, что это такое. Прежде чем в моей жизни появился князь, который подарил мне этот чудесный домик, мне пришлось такое перетерпеть! Была и под стариками, и под калеками! Теперь можно не сомневаться, что я заслуживаю тех денег, которые мне платят… Прежде я тоже просила Бога послать мне человека. Отдавалась всякому, кто пальцем поманит. Думала: а вдруг это и есть тот принц, который вытащит меня из болота и посадит на трон! Не скоро поняла, что все мужчины одинаковы и им от меня надо только одно!

– И князю тоже?

– Хо, милочка! А чем он лучше?.. Только что денег много!

Кажется, панну Снежану удивили эти слова. Вытаращив глаза, она спросила:

– А ты говорила, что он любит тебя!..

– Любит! Коли б не любил, не ездил бы!.. Да только боюсь, что, женившись, разлюбит, потеряет охоту приезжать!

– Разве может несмышленыш, девочка, превзойти такую жрицу, как ты! Ведь ей еще и девятнадцати нет, от папы-мамы ни на шаг!

– Кто знает, кто знает… Видела я ее. Мордашкой – чистая обезьянка. Да и ужимки такие же: живая, лупоглазенькая. Так и хочется надавить ей на носик пальчиком и так нежно сказать: козюлечка ты моя, не тягайся ты со мной, душечка, а то задавлю ненароком!.. Я бы и не боялась, да уж очень нежны линии ее лица! А ну как князь возьмет да и втюрится по-настоящему! Вот тогда-то мне и конец…

– Едва ли он влюбится, – ответила сестра. – Твой князь – просто расчетливый проходимец! Способен ли он вообще любить?

– Он никогда не встречал препятствий в этом деле. Поэтому если эта мордашка пойдет у него на поводу, то ничего не изменится. Но если она заартачится, то может прибрать его с потрохами!..

– Князя? – панна Снежана рассмеялась. – С этим холодным камнем не совладает и огонь! Не тревожься, сестрица! Все обойдется. Чует мое сердце: потешится с недельку, а потом… вернется к прежней жизни. Что ему симпатичная мордашка! Он взрослый мужчина! Ему нужны удовольствия! Вот увидишь, уже через месяц после свадьбы он разочаруется в этом котенке!

– Твоими бы устами да мед пить, – отозвалась пани Эвелина.

Слова сестры явно приободрили ее. Когда-то настороженно встретив сообщение о сватовстве князя Леона, она только теперь начинала осознавать, что в этом для нее нет особой опасности. Как бы ни хороша собой была соперница, ей все равно недостанет настоящего опыта кокетства, чтобы удержать мужа… Успокоенная, она взяла со стола колокольчик и, по обыкновению настоящих барынь, позвонила. Но, зная строптивость своего надворного, для пущей надежности еще и позвала:

– Степан! Степан! Слуга был где-то рядом, может быть, в сенях, однако понадобилось нескольку минут и повторный звонок, чтобы он наконец-то отреагировал. Сначала послышался скрип хромовых сапог, потом открылась дверь – и в арке перед красавицами предстал невероятный верзила, нечесаный и плохо бритый, вдобавок в засаленной и давно потерявшей свой настоящий цвет рубахе.

– Почему так долго шел? – упреком встретила его пани Эвелина.

Кажется, она умела управлять этим детиной, потому что сразу после ее замечания Степан съежился и что-то пролепетал в оправдание…

– Принеси пару бутылочек, – приказала она. И тут же властно добавила: – И чтобы сам – ни-ни! Степан молча поклонился и вышел.

– Какой-то он у тебя… Как пес уличный, – оценила слугу панна Снежана.

– Какой есть, – отозвалась хозяйка, продолжая всматриваться в свое отражение в зеркале. – Менжинский не спрашивал, когда дарил. Только сказал: «Зато не болтлив!» И точно, от него слова не услышишь. Нормальный!

Наконец, когда было принесено вино и даже выпито по первому стаканчику, сестры уселись друг против друга и занялись музыкой. Впрочем, пани Эвелина помалкивала, а лишь сидела и слушала – медведь наступил ей на ухо. Что же касалось панны Снежаны, то музыка, очевидно, была ее страстью. Панна красиво пела и хорошо аккомпанировала себе на гитаре.

Сначала она просто играла мелодию, подбирая ее на слух, и подпевала. Потом стала перебирать струны – и вдруг запела тот романс, настоящая задушевность которого более выражалась интонацией, нежели словами. Низкий голос поющей дополнял красоту мелодии какой-то естественной тревогой, а потому заставлял думать, что этот романс о чем-то очень-очень личном:

Чудный месяц плывет над рекою, Все в объятьях ночной тишины. Ничего мне на свете не надо, Только видеть тебя, милый мой. Только видеть тебя бесконечно, Любоваться твоей красотой.

Но – увы, коротки наши встречи, Ты спешишь на свиданье с другой. Так иди, пусть одна я страдаю, Пусть напрасно волнуется грудь, Но прошу я тебя, умоляю, Смотри, милый, меня не забудь!

Пани Эвелина слушала с таким вниманием, словно слова романса должны были предсказать ее судьбу.

А панна Снежана продолжала петь. Она будто изъяснялась кому-то в своей страсти и печали:

Для кого я жила и страдала? И кому свою жизнь отдала? Как цветок ароматный весною, Для тебя одного расцвела…