Читать книгу Встреча Вселенных, или Слепоглухие пришельцы в мире зрячеслышащих - А. В. Суворов - Страница 6

Сознание – это осознание, прояснение для себя того, что и как мы на самом деле делаем. Со-знание – соответствие наших знаний нашим действиям, согласование наших представлений об окружающем мире с нашей деятельностью в нем. Вне деятельности просто нечего осознавать, ибо знания – представления – формируются именно в деятельности. К. Маркс и Ф. Энгельс писали:

«Люди являются производителями своих представлений, идей и т. д., но речь идет о действительных, действующих людях, обусловленных определенным развитием их производительных сил и соответствующим этому развитию общением, вплоть до его отдаленнейших форм. Сознание никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием, а бытие людей есть реальный процесс их жизни».[3]

И далее:

«Сознание, следовательно, уже с самого начала есть общественный продукт и остается им, пока вообще существуют люди. Сознание, конечно, вначале есть всего лишь осознание ближайшей чувственно воспринимаемой среды и осознание ограниченной связи с другими лицами и вещами, находящимися вне начинающего сознавать себя индивида; в то же время оно – осознание природы, которая первоначально противостоит людям как совершенно чуждая, всемогущая и неприступная сила, к которой люди относятся совершенно по-животному и власти которой они подчиняются, как скот; следовательно, это – чисто животное осознание природы (обожествление природы)».[4]

Художественная иллюстрация обожествления – например, в «Собачьем сердце» М. А. Булгакова: пес Шарик смотрит, как на бога, на профессора Преображенского, пока тот на свою голову не превратил Шарика в Шарикова.

Предметом обожествления позже – не в первобытном, а в классовом обществе – становятся и социальные силы, точно так же, как и первобытно-природные, противостоящие нам в качестве неприступных и чуждых. Формы такого обожествления всю жизнь разоблачал Э. В. Ильенков, в том числе сциентизм – обожествление науки и модернизм в искусстве – обожествление, с одной стороны, штампа, а с другой – каприза, громко именуемого «свободой воображения»:

«Работа подлинно свободного воображения поэтому-то и состоит в постоянном индивидуальном, нигде и никем не описанном уклонении от уже найденной и узаконенной формы, причем в таком уклонении, которое хотя и индивидуально, но не произвольно. В таком уклонении, которое есть результат умения чутко схватить всеобщую необходимость, назревшую в организме общественной жизни… Такое «химическое» или «органическое» соединение индивидуальности воображения со всеобщей нормой, при котором новая, всеобщая норма рождается только как индивидуальное отклонение, а индивидуальная игра воображения прямо и непосредственно рождает всеобщий продукт, сразу находящий отклик у каждого, и есть суть и секрет свободы воображения и сопровождающего его чувства красоты».[5]

Эта диалектика всеобщей необходимости и индивидуального, единичного осуществления, воплощения всеобщей необходимости в образе в полную силу «работает» и в детском развитии. Как предельно точно заметил Ф. Т. Михайлов, суть, содержание детского развития – вовсе не в механически-потребительском, пассивном «усвоении» или там «присвоении», а всегда в индивидуальном творческом освоении, овладении, и в процессе этого овладения – воссоздании общечеловеческой культуры.[6] Каждый из нас, таким образом, соавтор человечества постольку, поскольку вообще состоялся как человек.

Человеческое сознание может возникнуть только во взаимодействии с другим человеческим сознанием. На то оно и «со-знание» – «со-» и в смысле совместно созидаемого и просто общего, всем известного знания, и в смысле сопредельности готового знания взрослого возникающему знанию ребенка.

В русском языке слово «сознание» самим своим составом выдает природу, сущность обозначаемого явления, а именно – предметно-деятельностную природу. Детско-взрослое знание добывается в совместной деятельности взрослого и ребенка. Возникающее детское знание определяет границы по мере того, как совместная деятельность ребенка и взрослого постепенно разделяется, превращается в самостоятельную детскую деятельность.

Чтобы сознание могло возникнуть, нужен предмет – предмет осознания, предмет овладения. Предмет этот – культура; в каждый данный момент – некая часть культуры, которой надо овладеть здесь и сейчас. Хрестоматийный пример, который анализировали и П. Я. Гальперин, и А. И. Мещеряков, и Э. В. Ильенков, – ложка: культурный предмет определенного назначения, и пользоваться им надо научиться. Никуда не денешься, «мордой» («лапами») в другой культурный предмет – тарелку – тебя не пустят… Только ложкой. Или вилкой. Или – в Китае, в Японии – палочками. Но не «мордой» и не «лапами».

Это я вспомнил предельно эмоциональное описание Э. В. Ильенковым детского протеста против ложки: «Отпихивает, он не хочет, он лезет „мордой” в тарелку». То есть пытается лезть, а между его «мордой» и тарелкой снова и снова вставляют ложку. И вкладывают ее в «лапы», тем самым превращая их в руки. “Потрясающе неудобный предмет”, – изумляется А. И. Мещеряков. До чего же, оказывается, это сложно – зачерпнуть ложкой пищу и донести до рта, не вывалив на себя!

На примере овладения ложкой А. И. Мещеряков и другие авторы показывали, во-первых, как формируются навыки самообслуживания. Во-вторых, на этом примере подчеркивалось, что педагогу необходимо строжайше дозировать свою руководящую («рукой водящую», – поясняет Э. В. Ильенков) активность, дабы не подавить на корню собственно детскую. Но ведь при овладении ложкой, как и любым другим культурным предметом, формируется не только соответствующий навык, не только соответствующее действие, а и целая система образов, без которой пользоваться ложкой по ее назначению было бы просто невозможно. Пока не сформирована соответствующая система образов, невыполнимо никакое сознательное, произвольное, целенаправленное, «целе-сообразное» действие. Так что в совместно-разделенной деятельности скрыта и тайна формирования сознания вообще и воображения в частности.

В книге Э. В. Ильенкова «Об идолах и идеалах» глава о воображении называется «Что на свете всего труднее?» и на этот вопрос тут же дается ответ эпиграфом из Гете: «Видеть своими глазами то, что лежит перед ними». Так Ильенков сразу указывает на фундаментальную функцию воображения, которую в тексте характеризует следующими словами:

«Форма психической деятельности, обеспечивающей “превращение”, воплощение “во образ” чисто физического факта, и есть воображение. Деятельность воображения как раз и соотносит зрительные впечатления с реальными формами вещей, с теми самыми реальными формами, с коими человек имеет дело прежде всего в реальной предметной жизнедеятельности, там, где он сам выступает не как “созерцающее” существо, а как реальное материальное тело среди других столь же реальных тел… И только соотнося зрительные впечатления с формами движения нашего собственного тела (в частности руки) по реальным контурам внешних вещей, мы научаемся и в зрительных впечатлениях видеть реальные контуры, а не результат воздействия вещей на сетчатку наших глаз».[7]

Фундаментальная функция воображения, стало быть, – не перетасовка образов с целью получить некое «небывалое сочетание», а созидание их впервые. На эту функцию указывает даже этимология русского слова «воображение»: воплощение «во образ» некого исходного материала. Иными словами – ориентировка в том или ином исходном материале: пока не воплотишь его «во образ» – не сориентируешься, не отследишь его форму, контур.

При теоретическом анализе совместно-разделенной предметной деятельности этот процесс воплощения собственных действий «во образ» проблемной ситуации, в которой приходится действовать, выступает особенно отчетливо.

«Оживление» – слово, точное до жути, которым А. И. Мещеряков выражает суть первоначального обучения слепоглухонемых детей. До специального обучения слепоглухонемого ребенка просто нет как человеческого существа. Его человеческую активность, первоначально в сфере бытовой культуры, приходится именно оживлять – и не только в том смысле, что она когда-то была, однако подавлена тотальным насильственным обслуживанием, но и в смысле изначального формирования. А. И. Мещеряков пишет:

«Ребенок овладевает предметным действием поэтапно. В начале обучения слепоглухонемого навыку самообслуживания все действия взрослый совершает самостоятельно. На этом этапе, по сути дела, еще нет совместного действия – его совершает один взрослый. На следующем этапе появляется первая активность ребенка, который выполняет отдельные доступные для него операции, действие становится совместным и разделенным между взрослым и ребенком. Правда, пока действие разделено на две неравные части. Часть, которую делает ребенок, очень мала, активность его минимальна, но главное заключается в том, что она есть и ее можно увеличивать. Взрослый, сдерживая свою активность и поощряя самостоятельность ребенка, строит совместное действие таким образом, что в его осуществлении доля активности ребенка все более и более увеличивается. Для ребенка возрастание его активности – обязательное условие достижения цели действия».[8]

Речь идет о деятельности взрослого, ориентированной на «оживление» детской активности, первоначально хотя бы самой минимальной, а не на ее умерщвление, подавление тотальным насильственным обслуживанием. Подчеркиваю снова и снова, что таким способом можно умертвить активность и у взрослых слепоглухих, с весьма сомнительной перспективой последующего «оживления».

Чтобы успешно «оживить» активность ребенка, формирование образа как самого действия, так и предметного поля, в котором оно совершается, должно опережать формирование самого действия. При изначальном отсутствии детской активности сориентироваться можно только одним способом – пробуя действовать, пробуя продолжить начатое взрослым. В ходе этих проб и начинает формироваться образ. Чтобы научиться пользоваться ложкой, нужно сформировать:

• образ самой ложки;

• предметного поля – стула, на котором сидит ребенок, стула, на котором сидит педагог, стола, за которым оба сидят, тарелки с пищей на этом столе;

• эталонного, правильного, адекватного, ведущего к успеху способа действия, обращения с ложкой.

И пока вся эта, как видим, очень даже сложная система образов не сформирована, – пока, иными словами, ребенок полностью не сориентировался в способе и предметном поле действия, – само действие невыполнимо.

Так возникает зародыш человеческой психики. Образ, обеспечивающий выполнение действий, одновременно есть и понятие, которое Э. В. Ильенков определяет как «понимание сути дела», «понимание того, что и как ты на самом деле делаешь». Учась действовать, ребенок учится и представлять себе это действие во всем достаточном для его выполнения предметном контексте, и понимать потребностный смысл и адекватный этому смыслу способ выполнения действия. Он осознает себя как субъекта действия. Так – в зачаточной форме, но уже – зарождается сознание. А внутри него, как его форма – восприятие.