Читать книгу Наследники Рима. Все романы цикла «Божественный мир» в новом и полном издании - Борис Толчинский - Страница 16

148-й Год Кракена (1786),

14 апреля, Галлия, Нарбонна и её окрестности

Как и большинство имперских кораблей класса фрегат, «Пантикапей» имел три мачты с трапециевидными парусами и гребной винт на корме. Винт приводился в действие силовой установкой, которую питала энергия Эфира. В прибрежных аморийских водах излучение Эфира было достаточным для достижения скорости двадцать герм в час. Специальная энергетическая рамка, уже знакомая читателю по мобилю-амфибии Софии Юстины, позволяла умножить поступление эфира и увеличить скорость фрегата до сорока-пятидесяти герм в час. Однако на приличных расстояниях от Эфира, например, в Британском море или в Индийском океане, фрегату приходилось включать запасные эфиритовые батареи, чей ресурс, естественно, был ограничен, либо поднимать паруса. Здесь, у южных берегов Галлии, с помощью винта, энергетической рамки и эфиритовых батарей фрегат «Пантикапей» мог развивать скорость до сорока пяти герм в час.

На вооружении фрегата стояли десять пушек среднего калибра и две пружинные баллисты. Пушки размещались по бортам судна, а баллисты – на носу и на корме. Поскольку «ханьский огонь», то есть порох, был официально запрещён Святой Курией как «богопротивное вещество», пневматические пушки стреляли особыми разрывными снарядами, начиненными горючей смесью. Дальность полёта разрывного снаряда из такой пушки не превышала герму, но это всё равно было больше, чем у любого орудия варваров. Пружинные баллисты метали ядра и разрывные снаряда на расстояние до трёх герм. А на носу фрегата размещалось самое грозное его оружие – тепловой излучатель на эфиритовых кристаллах. Кристаллы-эфириты, добытые в Хрустальной Горе Мемнона, образовывали сложную систему линз, которая позволяла получать невидимый направленный луч, раскаленный настолько, что в трёх гермах от излучателя этот луч плавил железо. Тепловой луч эфиритовой пушки не имел ограничения по дальности, однако, чем дальше, тем ниже становилась его температура. На расстоянии в двадцать герм тепловой луч фрегата «палил» не жарче июльского солнца.

Столица нарбоннских галлов стояла в семи гермах от береговой линии. Её строили в те далёкие времена, когда аморийцы ещё не научились устанавливать на своих кораблях эфиритовые излучатели.

Впрочем, для случаев, когда вражеская цитадель скрывалась вдали от берега, у аморийцев находились орудия помощнее. Так, недавно введённый в строй флагманский крейсер «Хатхор» обладал излучателем, который плавил железо на расстоянии в пятьдесят герм. К счастью для мятежников, излучатели всех типов были слишком прожорливы на эфир, весьма громоздки, сложны и опасны в применении. В дальних колониях от них было мало толку, и даже здесь, в Нарбоннской Галлии, практичные и осмотрительные аморийцы никогда не пытались перемещать своё чудо-оружие по суше; на просторах же Океана имперский флот, оснащённый излучателями на эфиритовых кристаллах, господствовал безраздельно.

Итак, вечером четырнадцатого апреля фрегат «Пантикапей» встал на якорь в восьмидесяти мерах от нарбоннского берега. Грозные орудия были спрятаны в бортах, пружинные баллисты зачехлены, башня эфиритового излучателя на носу корабля напоминала вполне мирную капитанскую рубку; флаги Аморийской империи на мачтах реяли вместе с темно-зелеными стягами аватара Кракена, покровителя мореходов, и синими стягами аватара Сфинкса, покровителя дипломатов; нигде не было видно чёрных стягов аватара Симплициссимуса, покровителя воинов, – иными словами, фрегат «Пантикапей» всем видом своим показывал мирные, по отношению к нарбоннским галлам, намерения.

Однако расслабляться встречающим не пришлось. С фрегата спустили четыре шлюпки. Когда шлюпки причалили к берегу, оказалось, что в каждой прибыло по декурии вооружённых до зубов воинов. Молчаливые легионеры быстро рассредоточились по берегу, оттеснив зевак и прочих подозрительных субъектов на расстояние, превышающее длину полета арбалетной стрелы. Лишь после этого с фрегата спустили пятую шлюпку, в которой и прибыл на берег сам генеральный инспектор.

Его облачение составляли синий калазирис, плащ и покрывало в форме капора; лицо скрывала синяя маска аватара Сфинкса. Аналогичным образом были одеты и трое его сопровождающих.

На берегу высокого вельможу из метрополии приветствовали посол Руфин и другие аморийцы. Без долгих церемоний генеральный инспектор занял место в посольском экипаже; к нему присоединились сам Луций Руфин и Виктор Лонгин, супруг принцессы Кримхильды. Эскортируемый охраной в полсотни имперских легионеров и столько же солдат герцогской стражи, экипаж двинулся в путь, в Нарбонну.

За время, пока продолжалось это путешествие, генеральный инспектор министерства колоний успел получить ответы на все интересовавшие его вопросы.

В сумерках отряд прибыл в притихшую Нарбонну и, не останавливаясь, проследовал через город во дворец герцога. Только там, под защитой древних крепостных стен, генеральный инспектор решился покинуть карету. Имперские легионеры остались в цитадели, организовав совместные с нарбоннской стражей ночные посты.

До самых дверей тронного зала генеральный инспектор не проронил ни слова. Крун встретил высокого гостя, восседая на троне, облаченный в длинный и широкий бордовый кафтан с застежками на груди и на рукавах, а также плащ-мантию того же цвета с подбивкой бурого меха. На голове герцога была Большая корона; она представляла собой золотой обруч с семью башнеподобными зубцами. Помимо самого герцога, в тронном зале присутствовали его придворные, а также дочь, принцесса Кримхильда.

Но не успели начаться приветственные речи, как посол Луций Руфин попросил у герцога приватной аудиенции для генерального инспектора министерства колоний.

Когда высокий гость из Темисии и правитель Нарбоннской Галлии остались в тронном зале одни, генеральный инспектор освободил своё лицо от маски Сфинкса.

– Вы!.. Это вы! – выдохнул изумленный Крун.

– Я, собственной персоной, – улыбнулась София Юстина. – Вы мне не рады, ваша светлость?

Герцог поднялся с трона и подошел к ней. Голосом, трепещущим от волнения, он отозвался:

– Я ли не рад вам? О, боги!.. Да знаете ли вы, что всякий день я думаю о вас, я вспоминаю наши встречи в Темисии, ваши слова и ваши жесты, ваши мысли. О, если б знали вы, как не хватало мне вас эти долгие месяцы, как мечтал я прикоснуться своей рукой к вашей руке…

– Да, я знаю, – прошептала София. – Вот вам моя рука, держите, герцог…

Это была странная картина, зрелище не для людей, обремененных предрассудками, но для самих богов. Токи взаимной симпатии, полгода тому назад связавшие старого галла и молодую аморийскую княгиню, усилились за время их разлуки. Узы дружбы, более неосознанной, чем заявленной, скрепили этих непохожих людей прочнее, нежели мирный договор скрепил их народы. И теперь, когда судьба устроила им неожиданную встречу, Крун и София, пренебрегая всем, кроме чувств, бросились в объятия друг к другу. Огромный варвар, могучий отпрыск сурового Севера – и прекрасная южанка, дочь знатнейшего княжеского рода.

– О, нет, постойте, герцог! Мы друзья, и только.

Крун, чьи губы уже тянулись к алым и влажным устам Софии, опомнился и едва слышно прошептал:

– Да, разумеется. Простите.

– Мы друзья, и это очень много! – со всей страстностью, на какую она была способна, произнесла княгиня. – Как только я узнала, что тут у вас творится, я приняла решение оставить все дела и ехать к вам, в Нарбонну.

– Так значит, вы всё знаете? – промолвил Крун и сам же ответил: – Вы знаете, конечно… вам ли не знать?

«Несчастный сильный человек, – думала София, внимая ему, – ты загнан в угол, ты трепещешь под ударами жестокой Тихе36. Тебя оставил сын, а вместо сына встала дочь, которую ты привык ограждать от испытаний; ты между ними мечешься, не зная, кого выбрать в итоге… а тут ещё твои бароны, твой народ, и аморийцы, и… Ульпины! И твоя болезнь; о ней я знаю больше, чем ты сам и даже больше, чем твои врачи. Твою болезнь я по твоей душе читаю. Лишь силой воли заставляю улыбаться я себя; лицо твое… мне больно на него смотреть: Facies Hippocratica37! Мне не нужны агенты для того, чтобы понять, что тут у вас творится. Конечно же, я знаю всё – и как мне не приехать, не помочь тебе… тебе, кого я, не кто-нибудь, а лично я, из суетного честолюбия, втравила в эти испытания. Похоже, я единственный друг, который понимает твою душу. Я перестала бы уважать себя, если бы оставила тебя в твой последний час. Мне надлежит быть сильной; иначе никогда тебя себе я не прощу»

– Мне очень вас недоставало, – говорил Крун. – Я загнан в угол! Мне стыдно, мне горько, что я вам это говорю – вам, женщине! Но я устал. Что делать дальше, я не знаю. Помогите! Я нуждаюсь в вашей мудрости, в вашем добром совете. Как мне спасти немногое, что у меня осталось?

София приняла его руки в свои, её теплые токи полились в его холодные ладони, и она сказала:

– Всё будет хорошо. Увидите, всё будет! Я помогу вам разобраться, зачем иначе было приезжать?.. – стремясь поскорее увести разговор с тягостной ноты, она быстро достала из складок своего плаща белый свиток. – Вы знаете, что это такое, герцог? Я вам скажу. Это концессионный договор на разработку того самого месторождения вольфрамовых руд. Он утвержден моим отцом, первым министром. Как только вы подпишете его, я передам вам сто империалов в качестве задатка, а всего концессионных вы получите двенадцать тысяч империалов, с рассрочкой выплаты на десять лет.

– Двенадцать тысяч?.. Я не верю!

Княгиня молчаливо развернула свиток и позволила герцогу прочитать договор. Крун затряс головой, в глазах его проступили слезы, и он простонал:

– О, если бы на эти деньги купить бы можно было счастье!

– Я привезла вам сто империалов в счет задатка, – быстро повторила София. – Разумеется, не в больших платиновых монетах и не в ассигнациях. Насколько мне известно, у вас признаются только золото и серебро. Поэтому я привезла вам тысячу солидов золотом и тысячу денариев серебром; оставшиеся от ста империалов средства я приказала перевести в оболы; таким образом получился ещё миллион оболов, который вы сможете раздать простолюдинам.

Скрывая слезы радости и восхищения, Крун промолвил:

– Какая же вы умница… София!

– Македонский царь Филипп, отец Александра Великого, говорил: «Верблюд, нагруженный золотом, перейдёт через любую стену».

Она говорила это, а сама думала: «Легко бы было жить на свете, если бы людские души, как тела, продавались за империалы. Увы! Кого-то мы сумеем подкупить, а кого-то – нет. Нам лишь бы выиграть мир, чтобы этот сильный человек ушёл из жизни с сознанием исполненного долга. А что после него… тогда я разберусь без сантиментов!».

Они проговорили до самого утра, точнее, до того рассветного момента, когда Круну пришлось сдаться перед натиском жестокой боли, а Софии – позвать врачей.

Потом, когда герцог забылся в бессильной дрёме, княгиня имела трудный разговор с врачами. «Если вы не в силах совершить чудо, его совершат другие, а вы обратитесь в прах», – примерно такими словами она наставляла злосчастных слуг Асклепия. Они слушали её – и понимали, что она не шутит.

Этим людям предстояло страдать вместе с её проснувшейся совестью.

* * *

148-й Год Кракена (1786),

15 апреля, Галлия, Нарбонна, тюрьма во дворце герцога

Скрежет ключа в двери. Усилием воли принц заставил себя собраться. Он догадывался, кто идет по его душу. Она не должна увидеть его слабым. И она не должна понять, что он ждал её прихода, иначе её сильный, изощрённый ум сразу же вычислит Доротею.

Гостья была в подпоясанной на талии мужской черной весте поверх короткого кафтана со стоячим воротником и длинными узкими рукавами, ноги укрывали черные колготы, кисти рук – перчатки черной кожи, голову – меховой берет с пером, а лицо – маска аватара Сфинкса. Это сочетание благородного рыцарского одеяния с ненавистным символом имперского колониального господства показалось Варгу особенно вызывающим и возмутительным, и он подумал, что, возможно, лучше вообще уклониться от разговора с нею. Нет, нельзя: она сочтёт его молчание своей победой!

Пока он думал, какой тон избрать для неё, она сказала:

– Здравствуйте, принц.

Играя изумление, он вскинул голову и раскрыл рот. София сняла маску и впилась в него изучающим взглядом. В свете нового факела его глаза блестели, давая ей пищу для размышлений и выводов.

– Вы знали, что приеду я, – жёстко заметила она.

– Нетрудно было догадаться, – усмехнулся Варг. – Кому ещё до нас есть дело?

Он вложил в эту усмешку всю природную хитрость варвара, все свои актёрские способности.

– Вероятно, вы полагаете, что я пришла позлорадствовать.

– А разве нет?

София Юстина глубоко вздохнула и медленно, с достоинством, покачала головой.

– Тогда зачем? Воспитывать меня? Напрасный труд!

– Возможно, и напрасный. Но во мне пока живёт надежда переубедить вас… – она остановилась, размышляя, с чего начать, чтобы пробить броню в его душе. – Ответьте честно, принц, кто я для вас?

Он также задержал ответ. Вопрос был неожиданный. И принц решил ответить честно, как она просила.

– Враг! Вы для меня жестокий враг, княгиня. Могущественный и коварный враг. Только такому врагу под силу было превратить моего отца в свою марионетку. Об остальных я и не говорю: вы охмурили их играючи! Если бы вы были мужчиной, я бы не пожелал себе противника достойнее.

София кивнула, словно ждала именно такого комплимента.

– И я вас уважаю, принц. Как человека, который до предела предан свободе, равно как и я.

«Она меня провоцирует, – подумал Варг. – Я ни на мгновение не должен забывать, кто она такая и на что она способна»

– Ваша свобода – это наше рабство.

– Вы ошибаетесь. Свобода или есть у всех, или её нет ни у кого. По-моему, каждый человек свободен настолько, насколько он отвоевал свою свободу у судьбы.

– Отлично сказано! – воскликнул Варг. – Я всегда подозревал, что такой человек, как вы, должен понимать мои мотивы. Я не хочу, как нынче мой отец, ловить крохи свободы из ваших рук – сам отвоюю себе столько, сколько смогу переварить!

– Вы предпочитаете моим рукам объятия Ульпинов?

Варг вздрогнул. Эта удивительная женщина вновь перехватила у него инициативу. Сегодня, в этой камере, она была немногословна; уважая его ум, она предоставляла ему возможность самому додумать её аргументы. И он, конечно, понял, что она хочет сказать. «Объятия Ульпинов»! Её голос вторил его внутренним голосам – тем, которых он заставил умолкнуть, польстившись на обещанные знания, оружие и силу, какой у галлов никогда не бывало. Понимая, что хитрить перед нею бесполезно, он сказал:

– С Ульпинами у меня хотя бы будет шанс. А без них я обречен на поражение, как мой отец!

– О, боги! Неужели вы не понимаете? – с горечью воскликнула София. – Вы говорите, шанс? О, да! У вас есть шанс поймать иллюзию свободы! У вас есть шанс на краткий миг взмыть в небо, к солнцу, как однажды взмыл Икар – и погибнуть подобно Икару! Ну, хорошо, допустим, вы прогнали нас из этого удела. Что тогда? Вы думаете, наступит долгожданная свобода? Отнюдь! Наступит истинное рабство! И безраздельным властелином воцарится в вашей душе новоявленный бог, вернее, злобный демон, по имени Марк Ульпин.

– Ложь! Я не позволю никому командовать собой.

– Как вы наивны, принц! Вы всё ещё не понимаете, с какими существами связались. Это фанатики, нелюди, одержимые Хаосом, у них не осталось ничего святого в душе. Не у вас – у них благодаря вам появился шанс… шанс отомстить нам, Империи! Вы для них – никто, орудие, не более чем инструмент зловещей мести. Сейчас они используют вас, а потом выбросят за ненадобностью! Для них ваша свобода – предмет издёвки; сами они давно уже от совести свободны – а есть ли господин суровее, чем совесть?

Слова молодого Ульпина вдруг пришли на ум Варгу: «В свои-то годы я больше прожил на свободе, чем все мои сородичи за сотни лет!». Не ту ли свободу, о которой говорит Юстина, еретик имел в виду? Нет, нет, конечно, нет… она пытается совратить его… О, как она искусна! Но все её труды напрасны!

– Я вам не верю, – сказал он. – Это вы боитесь Ульпинов. А я их не боюсь. Вы, что же, мне хотите доказать, что эти двое для меня опасней всей имперской мощи?

– Да, – отозвалась София, – именно, именно так! Прошу вас сделать над собой усилие и забыть, кто я. Вернее, нет, не забывайте. Представьте себе людей, враждующих друг с другом, и чудовищ, которые враждебны самому роду человеческому. Разве люди не объединятся против чудовищ?

– Чудовища – это ваши аватары, – упрямо выговорил Варг. – Аватары живут в душах человеческих и…

«Что это я говорю? – мысленно простонал принц. – Это разве я говорю? Это они говорят, они, Ульпины!»

София поняла его, поняла, почему он осёкся.

– Ради всего, что дорого вашему сердцу, принц, умоляю: скажите мне, где прячутся зловещие еретики! Ну же, говорите, пока ещё не поздно их остановить! Как только вы спасёте самого себя и всех нас от Ульпинов, герцог освободит вас из темницы, – прибавила она.

– Хорошо, – сказал принц, – я вам отвечу, где Ульпины. А вы мне поклянётесь, что позволите отцу расторгнуть постыдный договор, который сами же ему и навязали.

– Нет. Я этого не сделаю. Ну, вы же не ребёнок, принц! Вы вдумайтесь, что говорите: как может Империя добровольно отказаться от своих владений?

– Вы не в ладах с географией? Владения Империи по ту сторону моря. А здесь – наша земля! Наша Галлия. Галлия должна принадлежать галлам!

– И это говорит галл только по названию, сам потомок завоевателей-верингов! Вы не в ладах с историей? Не читали «Записки о галльской войне»? Не знаете, что сам великий Цезарь привёл древних галлов к покорности Риму? С тех пор здесь римская земля! Земля Империи, так как мы полноправные наследники Рима и его владений.

– Вы амореи, а не римляне, – криво усмехнулся Варг. – Кичитесь римской кровью Фортуната, да толку-то? Когда Аттила Гунн разбил Аэция на Каталаунских полях, разорил Италию и спалил Рим, с вашим Фортунатом в Африку бежали тысячи римлян, самое больше, десятки тысяч. А здесь, в Европе, остались сотни тысяч, миллионы! В Галлии они смешались с галлами и сами стали галлами. Несколько веков спустя с Севера пришли веринги и смешались с теми, кто здесь жил до них. Ну-ка, возьмите мою кровь, проверьте на своих мудрёных медицинских аппаратах. Бьюсь об заклад, в нас, галлах, больше римской крови, чем в вас, лукавых, лживых амореях! Но не возьмёте, вам не нужно проверять, вы это знаете и так. Мы – настоящие наследники Рима, галльская земля – наша земля! Я не поверю, что вы, такая всесторонне образованная женщина, не знаете, какой на самом деле была история. Всё знаете. Знаете не хуже меня! Но у вас, у амореев, принято переписывать историю в угоду глупым сказкам про Фортуната и аватаров. Вы так привыкли лгать своему народу и всем остальным, что сами стали верить в свою ложь! Ну, и кто не в ладах с историей? Уйдите прочь с нашей земли, верните её галлам и оставьте нас в покое. И это всё, что мы от вас хотим!

– Вы бредите, – вздохнула София. – Но… неважно. Вся земля под солнцем принадлежит Империи. Так завещал Великий Фортунат. Причём не просто завещал, а обязал своих потомков выстроить Империю, которая будет сильнее Римской и окажется способной править целым миром. Завещание Фортуната – наш Основной закон. У нас не варварская страна, как у вас, а цивилизованная, мы живём строго по законам. Я не в силах это изменить. Никто не в силах, ни Сенат, ни Курия, ни даже император. Меня сметут, как жалкую тростинку, как только заикнусь о вашей просьбе. Решат, что я сама безумна, если потакаю помыслам безумца вроде вас.

– Вот, то-то и оно, – невесело усмехнулся Варг. – Добром Империя нас не отпустит. Значит, придётся воевать!

«Он мне не скажет, где Ульпины, – пронеслась в мозгу Софии горестная мысль. – Он идёт на поводу иллюзий и не может проявить себя разумным человеком. Неужели я проиграла еретикам?»

– Вы раб своих страстей, мой благородный принц, – с грустью заметила она. – Хотите снова воевать? А о народе вы подумали? Ведь именно его руками вам придётся воевать!

– Народ мечтает драться за свободу.

– Какая чушь! Мечтают драться рыцари, и то не все, а лишь зелёные мальчишки. Народ грезит о мире, о покое, о добром урожае, о достатке…

– В своей стране, не под чужим ярмом!

– А разве ваш барон или рыцарь не угнетает своих крестьян? Какая разница крестьянину, один ли флаг над дворцом герцога или два флага? Крестьянин равно служит господину! Поймите, союз с нами – великое благо для вашего народа! Ну, сколько можно воевать! О, неужели вы, галлы, способны только бунтовать? Нет, не верю! Я знаю ваш народ, он мужествен и трудолюбив. Так не совращайте его, дайте своему народу возможность потрудиться на родной земле!

– Для императора? Для вас? Затем, чтобы у вас, патрисов и магнатов, побольше стало в кошельках империалов? Вы думаете, я не знаю, зачем вы открыли месторождение вольфрама? Нам, галлам, вольфрам ни к чему – но вам он нужен, для ваших батарей и бластеров. Вот вся ваша дружба: вы забираете у нас вольфрам, а затем посредством этого вольфрама ваши пушки сжигают наши города!

– Вам злость и ненависть застлали разум. У вас всё спуталось: причины, следствия… вы мальчик, но не муж! О, да если б я позволила себе потакать своим страстям, то вы давно уж были бы мертвы!

Варг зловеще ухмыльнулся, как всегда, когда ему угрожали.

– Так что же вам мешает подослать ко мне убийцу? Разве вы не всемогущи, что в Миклагарде, что в Нарбонне?

– Да, я без труда могу устроить вашу смерть, – кивнула она. – Но ваша смерть проблемы вашей не решит.

– Вы всего-навсего боитесь, что наш народ возьмётся мстить за меня. Или какой-нибудь отважный самозванец примет моё имя и возглавит борьбу. И герцог не простит вам мою смерть. Верно?

«Верно, – подумала София. – Таких, как ты, надежней умерщвлять открыто»

– Возможно, – ответила она. – И всё же вас казнят, мой благородный юноша, не муж! Как казнили графа Седвика, так казнят и вас.

– Нет! – воскликнул он. – Отец не согласится сделать это!

– Посмотрим. Вы сами выбираете свою судьбу, злосчастный принц.

Варг похолодел. Он понял вдруг, что она способна убедить отца предать его публичной казни. «Да, она способна! Скажет красивые слова о мире, напомнит об Ульпинах и моих грехах. И отец велит отрубить мне голову»

В руках княгини появилась какая-то бумага.

– Буду откровенна с вами до конца, принц. Это императорский эдикт о признании вашей сестры Кримхильды правящей архонтессой-герцогиней Нарбоннской Галлии. Как видите, здесь не проставлено число, когда эдикт вступает в силу. Зато есть виза первого министра. А виза министра колоний…

– Ваша!

– Да. Она появится, если я уйду от вас ни с чем. Ну же, решайте: жизнь или смерть?

«Свобода!», – подумал Варг. И не ответил ничего.

Внезапно её большие черные глаза сузились, их взгляд точно прожёг его до самого сердца, и она промолвила с таинственной усмешкой:

– Или вы надеетесь, что ваши добрые Ульпины вас спасут?

Он отодвинулся в тень, чтобы она не смогла прочесть чувства по его лицу. София Юстина скрестила руки на груди и сказала:

– Ну, что ж, прощайте, сам себя сгубивший принц. Кто знает, может быть, и впрямь они спасут вас от секиры палача. Наивная была бы я, если бы недооценивала силу дьявола и чёрных слуг его… На вашем месте, благородный принц, я бы предпочла секиру!

Она повернулась и сделала три шага к двери. У двери София вновь обратила к Варгу своё печальное лицо.

– Прошу вас перед смертью припомнить этот разговор.

– Я умру не скоро, не надейтесь, а может быть, и вас переживу! – со злостью выкрикнул он ей вослед.

Княгиня вышла из тюрьмы с маской Сфинкса на лице. Помимо герцога, посла и самых приближенных к ней персон, никто ещё не знал, что под личиной генерального инспектора министерства колоний скрывается министр собственной персоной. София расспросила своих агентов и узнала, кто посещал мятежника в его темнице. Поразмыслив, она решила нанести визит кузине Доротее.

Однако во дворце супруги принца Варга не оказалось. Служанки Доротеи Марцеллины сообщили, что княжна уехала в гости к баронессе Хольде, жене барона Старкада, по личному приглашению самой баронессы. Баронский замок стоял на границе Нарбоннской и Лугдунской Галлии, в ста сорока гермах от столицы. Сам барон Старкад подтвердил: да, моя жена давно звала супругу принца в гости, и я отправил княжну, со свитой преданных мне рыцарей; ясное дело, я не сомневаюсь, они доставят Доротею, куда надо… Возможно, кого-то бы и удовлетворило такое объяснение, но только не Софию Юстину.

«Муж в темнице, а жена – любящая жена! – отправляется в гости. И куда – на самый край герцогства! Буду я не я, если маленькая дрянь не спешит предупредить Ульпинов о моём приезде! И разумеется, её послал сам принц. Надо же, как доверяет ей, шпионке дяди… Наивные глупцы, что Варг, что Доротея! О том, что я приехала, Ульпины знают и без них. О, дядя Марцеллин! Тебе не быть первым министром: из-за любви твоей дочки к варвару ты влип в прескверную историю!»

София снова встретилась с Круном. Их разговор продолжался четыре часа и завершился новым тяжким приступом у Круна. Однако ей удалось добиться своего: ещё час спустя из Нарбонны в сторону баронского замка Старкада выехал отряд из десяти конников, слуг герцога; вслед за этим маленьким отрядом двигался большой – он состоял из полусотни самых надежных рыцарей Круна и девяти десятков легионеров морской пехоты, которых София срочно вызвала с фрегата «Пантикапей». Центуриону, командиру отряда, министр колоний от имени имперского правительства приказала уничтожить двоих особо опасных преступников, которые, возможно, будут выдавать себя за казнённых полгода тому назад еретиков Ульпинов.

Помимо этого, из Нарбонны в баронские замки разъехались гонцы герцога. Они везли собственноручно подписанные Круном указы, обязывающие баронов срочно прибыть в столицу на государственный совет.

Наконец, сама София Юстина возвратилась на фрегат, где посредством видиконового зеркала связалась с военным министром и приватно попросила его отдать приказ крейсеру «Уаджет» срочно выдвинуться к берегам Нарбоннской Галлии.